Состояние вопроса: Исходя из потребительских стратегий максимизации прибыли бизнес (в том числе глобальный) усиливает избыточное давление на природу. Для общества потребления характерен тренд не просто приобретения вещей, а приобретения именно новых, брендовых вещей. Они своей знаково-символической насыщенностью подчеркивают статус обладателя ими. Культ новизны выливается в перманентное потребление, в погоню за быстро изменяющейся модой. Принцип намеренного устаревания вещей проявляет себя в двух формах: 1) быстрый физический износ, 2) символический износ, который обеспечивается модным дискурсом. Мода и реклама призывают осуществлять нерациональный цикл «покупка – выброс – покупка». Такая расточительность обеспечивает излишнюю эксплуатацию природных ресурсов.
Методология: В работе нашли применение следующие подходы. Диалектический подход применялся для раскрытия характерного для общества потребления противоречия между развитием техники и экологическим сознанием. Неомарксистский подход позволил критически оценить потребительские тенденции, проявляющиеся в условиях капиталистического общества. Культурфилософский подход позволил сформировать представление о культуре потребления как важнейшей составляющей части культуры современного технократического общества.
Результаты: Культура потребления нейтрализует экологическое сознание и, как следствие, становится фактором усиления антропогенного воздействия на природу. Возникает противоречие между мощнейшим развитием техники и недоразвитостью экологического сознания человека.
Выводы: Без перехода на альтернативный путь развития, без декапитализации мира невозможно обуздать потребительские соблазны, поскольку именно в лоне капитализма формируется и функционирует потребительская культура.
Ключевые слова: природа, экология, потребление, технократически-консюмеристское общество, экологическое сознание, риск.
«Природа побеждается только подчинением ей»
Ф. Бэкон
Введение
Современной эпохе технократического потребительского капитализма присущ некий «демиургический соблазн». Технократически-консюмеристские (прогрессивистские, техногенные) общества воспринимают природу как субстанцию, заслуживающую порабощения человеком, и акцент делают на прикладной науке, вырабатывающей методологию закрепощения природы. Технократизм абсолютизирует инновационность и научно-технический прогресс, надеясь на достижение социального, экономического, технологического совершенства в будущем. Ранее идеология антропоцентризма дала человеку инструментарий, с помощью которого можно было в техническом смысле понизить исходящие от природы опасности, а в психологическом – избавиться от страха перед природными стихиями.
Под лозунгом утилитаризма совершенство воздействия на природу трансформировалось в антиприродную деятельность. Человеческое освоение природы обернулось бесчеловечным угнетением природы. Человек создал высокий уровень комфорта из природного материала. Но комфорт оборачивается рядом экологических проблем. Актуализировано противоречие между мощнейшим развитием техники и недоразвитостью экологического сознания человека.
И. Валлерстайн, В. И. Данилов-Данильян, Д. И. Дубровский, М. А. Жутикова, А. А. Зиновьев, Е. Н. Князева, М. В. Ковальчук, В. В. Козловский, В. А. Кутырёв, Ф. Лю, А. И. Матвеева, О. С. Нарайкин, А. Н. Нысанбаев, М. Б. Пиотровский, Н. Хомский, А. Н. Чумаков, О. Н. Яницкий, Е. Д. Яхнин, Е. Б. Яцишина и другие внесли вклад в изучение проблемы стремительного загрязнения окружающей среды, роста отходов и деэкологизации сознания в капиталистической потребительской цивилизации. В работах У. Бека, Г. Бехмана, В. Г. Горохова, Д. В. Ефременко содержится анализ общества риска, в частности, экологических рисков, которые актуализировались в современных условиях. Однако необходимо, опираясь на представленное в многочисленных исследованиях осмысление экологического кризиса, рассмотреть культуру потребления как один из существенных факторов деэкологизации массового сознания.
Цель статьи – осмыслить роль потребительских ценностей в деэкологизации массового сознания и наметить некоторые возможные варианты выхода из экологического кризиса.
В работе нашли применение следующие подходы:
– экологический подход, позволяющий описать и объяснить характер влияние норм и ценностей потребительского общества на состояние природной среды;
– неомарксистский подход, позволяющий критически оценить потребительские тенденции, проявляющиеся в условиях капиталистического общества;
– культурфилософский подход, на основе которого формируется представление о культуре потребления как важнейшей составляющей части культуры современного общества.
1. Антропность против природности
Если в древние времена природа не отделялась от общины людей, то позже цивилизованность и прогресс стали представляться как отход от природы. Труд и отдых, производство и потребление, аутентичные и навязанные инфраструктурой консюмеризма потребности, человек и природа – все это признаки великого разрыва современности. Идеология господства человека над природой инспирирована в том числе философией. Так, Р. Декарт считал, что в будущем люди станут властелинами природы [4]. Антропоцентристский подход ярко выражен еще в словах Аристотеля: «Растения существуют для живых существ, неразумные животные – для человека: домашние животные служат человеку и дают ему пищу, дикие животные (во всяком случае, большая их часть) являются пищей и источником удовлетворения иных потребностей – например, в одежде и различных инструментах. Поскольку природа не создает ничего бесцельно или впустую, безусловной истиной является то, что она создала всех животных для блага человека» [цит. по: 2, с. 183].
«…Превалировавший долгое время антропоцентризм превратил человеческую популяцию в больной орган, живущий по собственным законам, несогласованным с Геей и космосом» [11, с. 165]. По верному замечанию Е. Н. Ярковой, посредством утилитаризма осуществляется десакрализация природы, которая рассматривается с потребительских позиций в качестве материальной первоосновы жизни, строительного субстрата и неисчерпаемого резерва ресурсов, предназначенных для удовлетворения человеческих потребностей [14]. По мнению Н. В. Мотрошиловой, современное насилие над природой, а также бездумное и даже самоубийственное пренебрежение последствиями этого насилия (экологические войны человечества) есть проявление варварства, вплетенного в современную цивилизацию [7]. Может быть, есть смысл не подвергать амнезии мудрость прошлых веков, а вспомнить ее с учетом дня сегодняшнего, когда человек, являясь частью природы, бросил ей вызов, избрав самого себя в качестве меры всех вещей?
О. Шпенглер назвал «свободную волю» актом мятежа. Человек посредством творчества вышел из союза с природой и с каждым своим творением отдалялся от нее, становился все враждебнее природе. «Такова его “всемирная история”, история неудержимого, рокового раскола между человеческим миром и Вселенной, история мятежника, переросшего материнское лоно и подымающего на него руку» [13]. Капиталистический мир, фундированный интересами повышения прибыли, характеризуется своим остатком в виде совокупности предельно различных видов отходов, которые настолько многообразны, что требуют самой обширной классификации. По меткому выражению Н. И. Шелейковой, «создавая мертвые инфраструктуры и отходы, человек теснит живое и расширяет пространство смерти <…> производство и распределение благ, потребление подчинены стремлению к прибыли и являются ресурсозатратными и неразумными, не учитывают возможности биосферы Земли и реальную (гармоничную) структуру потребностей» [12, с. 111; 25]. Как отмечалось в одном из докладов Римскому клубу, 99 % природных материалов, вводимых в сферу потребления, становятся мусором менее чем через шесть недель [8]. В результате биосфера как основа жизни перестает быть самой собой, теряет свою «чистоту», превращаясь одновременно как в технобиосферу, так в мусоробиосферу.
Возникает парадоксальная ситуация: мы живем в эпоху гламурного высокотехнологичного мира, насыщенного яркими красками и невообразимым по красоте дизайном. Но, одновременно с этим, мы живем в мире мусора, постоянного нарастания отходов. Крайности сосуществуют в едином антропном пространстве, но проблема в том, что каждая из них уходит в еще большую сторону от другой. Мир все более гламуризируется, дизайнизируется, становится краше, но он все более загрязняется. Такой диалектичности, охватывающей общепланетарный масштаб, человечество еще не переживало. В визуальном плане гламурные блестки консюмеристской реальности успешно замещают собой антигламур катастрофически больших массивов мусоропространства. В отличие от демонстрации избытка гаджетов и связанных с ними стилей жизни система масс-медиа воздерживается от трансляции объемов выброса. Нам постоянно показывают избыточный шарм потребительского рая, но никогда не показывают его оборотную сторону в виде гиперсвалок. Отходы, сколько бы их ни было, находятся по ту сторону медиа-картинки, они локализуются за пределами публичной легитимации. И когда публика чего-то не видит, у нее складывается впечатление, что этого нет. Более того, у нее даже не возникает мысли о существовании не-транслируемого средствами массовой информации. В (псевдо)информационной реальности капиталистического потребительского мира, в охватившей все и вся виртуализации не находится места неэстетичному мусору, который своим существованием делегитимирует консюмеристскую реальность, указывает на ее удаленность от совершенства и экологической безобидности. Но не-нахождение образа отходов в системе масс-медиа компенсируется его сверхнахождением в пространстве того, что пока еще традиционно называют бытием. С одной стороны, созданием красивой, лишенной неприглядности картинки капитализм упрочивает самого себя, стимулируя покупательскую активность. С другой стороны, он отмахивается не просто от собственных проблем, а от своих преступлений, закрывает их, замещает видео-ширмой с изображением того, производство чего только усиливает эту преступность.
Человек адаптируется к условиям среды, но и адаптирует их к своим потребностям, которые претерпевают безудержный рост и трансформации в процессе человеческой истории. Можно сказать, постоянное превышение нормы само стало нормой.
2. Сущностные особенности культуры потребления
Одной из главных движущих сил развития капитализма является культура потребления. В эко-контексте мы определяем ее как культуру, редуцирующую внимание человека до модных и брендовых вещей, стимулирующую его к самозамыканию на сугубо личных проблемах, а потому представляющую собой метадеформацию сознания и деятельности, которая препятствует формированию и реализации экологических модернизационных проектов. Когда потребитель центрируется на индивидуализме, замыкает картину мира на своих вещных аксессуарах, на желании покупать новые и модные гаджеты и с помощью них подчеркивать свой статус в глазах окружающих, в его сознании не остается места для заинтересованности глобальными проблемами современности и для социально полезных действий. Сфера внимания и сфера поведения остаются зажатыми в тисках индивидуализма. Одержимость индивидуалистично-местечковыми микронарративами отвращает от интереса к макронарративам.
Общество потребления характеризуется не только трендом на приобретение новых и статусных (брендовых) вещей. Также развито «бедное» потребление, которое заключается в нерациональных тратах среди малообеспеченного населения, в приобретении большого количества дешевых, но не вполне нужных вещей. Давление на окружающую среду обеспечивают не только те, кто в погоне за статусом стремятся покупать дорогие брендовые вещи и затем их менять по истечению срока их «модности», то есть до наступления физического износа. Огромная масса потребителей, покупающих много дешевых, но не являющихся необходимыми, вещей, осуществляют серьезное в экологическом смысле расточительство. Даже вторичное использование вещей может являться не сообразным с экологической точки зрения; например, эксплуатация малоэффективной техники (устаревших автомобилей) с позиции энергосбережения.
Псевдопотребность «перепотреблять» (избыточно потреблять) фундирована стремлением держателей капитала, используя инфраструктуру потребления (к которой относятся мода и реклама), «воспитывать» общество так, чтобы каждый покупал как можно больше, выбрасывал купленные товары как можно раньше и покупал вновь. Производители гаджетов постоянно создают новые модели и рекламируют их, чтобы потребители сокращали срок пользования каждой моделью и заменяли ее другой, даже если предыдущая находится во вполне функциональном состоянии. Здесь наблюдается эффект морального устаревания товаров, феномен не технологической истощенности, невозможности быть эксплуатируемыми далее, а выхода из моды. Или же производители используют эффект физического устаревания товара, когда сотовый телефон, телевизор, компьютер, холодильник специально производятся недолговечными; и покупатель «физически» вынуждается поменять старый гаджет на новый. Оба эффекта являются сознательно используемыми и в конце концов обеспечивают функционирование принципа перманентного обновления вещей.
Сегодняшняя роскошь завтра становится нормой, и у типичного потребителя состояние удовлетворенности постоянно ускользает от своей «поимки». «Стандарт роскоши» распространяется на максимально широкий круг людей, и ни для кого из них он не является подлинным стандартом, неизменным по своей сути, а потому более или менее легко достигаемым. Нет никакого укорененного стандарта соответствия. Стандарт – пожизненная погоня за стандартом. Жизнь консюмера полна потребительских побед, но Победы как таковой нет, поскольку априори не достигается окончательный триумф. Нет финишной черты, символизирующей окончание гонки. Для поддержания самооценки и самоидентичности как модного и продвинутого консюмера требуется постоянно потреблять. Самооценка зависит от количества, стоимости, модности и брендовости приобретенных товаров. Система производства и рекламы создает новые и отменяет старые стандарты и критерии для поддержания самооценки и самоидентичности. В погоне за неуловимым стандартом мы наблюдаем материальную форму трансцендентности, потребительскую трансцендентность. Вместо стандарта есть феномен «мобильности престижа». Возникает феномен «отлаженной моды» вместо жизни в моде, в современности, в модерне. Передний фронт идеала постоянно смещается далее по шкале необъяснимого прогресса, и потребитель стремится догнать ту стадию современности, которая уже начала устаревать. Но поскольку потребление базируется на производстве, для последнего требуется функционировать в режиме: создавай товар короткоживущим, чтобы обеспечивать оборот, несмотря на то, что с экологической точки зрения это – деятельность по расточительству ресурсов.
По аналогии с баумановской «текучей современностью» целесообразно постулировать «вещную текучесть», характерную для современности. Причем не знаковую, а именно вещную. Ведь характерные для культуры потребления знаки (статус, престиж, респектабельность, сексуальность и т. д.) остаются прежними. Их востребованность не теряется. Утрачиваются только вещи, несущие эти знаки, то есть продукты, некогда наделенные ими и, соответственно, указывающие на высокий статус их обладателя, в процессе своего модного устаревания теряют «статусные» знаки, и последние переходят к другим вещам. Так знаки остаются жить, значить и пользоваться спросом, но обладающие ими вещи постоянно меняются. Один и тот же «статус» как устойчивая потребительская ценность не остается в некогда купленной вещи, а «растягивается» в цепочку покупаемых вещей, уходит из одной вещи и воплощается в более новой, совершает путешествие по перманентно обновляемым вещам, нигде не задерживаясь надолго. Этим он напоминает злого духа из заурядного фильма ужасов, меняющего тела, в которые ненадолго вселяется.
Рынок создает все больше ненужных вещей, обеспечивает их быстрое устаревание и своим маркетингом приучает общество «идти в ногу со временем», покупая и выбрасывая, затем снова покупая и через непродолжительное время выбрасывая, чтобы приобрести вещи еще более новые, усовершенствованные, наделенные статусом, символичностью. Прибыль и выживание в конкурентной среде для частного экономического актора приоритетней экологических ценностей. Корпоративные интересы выше интересов человечества. «Ученые, в подавляющем большинстве, признают, что ископаемые виды топлива необходимо оставить в земле, чтобы у наших внуков были достойные перспективы, – говорит Н. Хомский. – Но институциональные структуры нашего общества давят на то, чтобы попытаться извлечь каждую каплю» [10].
В обществе потребления, где искусственным путем ускоряется темп цикла «купил – выбросил – купил», увеличивается избыточное производство, которое создает не действительно необходимые для удовлетворения нормальных человеческих потребностей продукты, а гаджеты, нужные для удовлетворения навязанных модой и рекламой потребностей. Для этого необходимы нарастающие темпы использования сырья. Идеология потребления вместо экономии, солидарности, самоограничения, скромности абсолютизирует противоположную ценность – безответственную трату. Типичный парадокс характерен в первую очередь для стран Запада, где вместе с идеологией консюмеризма сосуществует пропаганда экономии электричества, воды и других ресурсов.
Экологически недальновидно, когда изделия устаревают на этапе своего начального функционирования, когда происходит бесконечная, требующая ресурсов смена гаджетов, определяемая не их реальным изнашиванием, а их выходом из моды. Экологически недальновидно, когда не прогресс служит целям общества, а общество, человек и природа становятся инструментами прогресса, этой выгодной столпам коммерции новационной истерии. Общество и человек превращаются в человеческий фактор, в юзера (пользователя) прогресса, проходящего перманентную идеологическую обработку, которая призывает много потреблять и не останавливаться на достигнутом. В результате прогресс оборачивается экологическим упадком и регрессом самого общества и человека, их потребностно-духовной сферы. Фактором давления на среду является как производитель-капиталист, так и потребитель, «воспитываемый» этим производителем и созданной инфраструктурой потребления. Говоря словами Паскаля, «…мы бездумно несемся в пропасть, поставив перед собой нечто, закрывающее ее от наших взоров» [цит. по: 6, с. 148].
Культура потребления требует увеличения производства, для чего необходимо огромное количество сырья, добыча и переработка которого зачастую энергозатратна и разрушительна. Гиперистощение ресурсов, с одной стороны, и нарастание объема отходной массы, которую природа не может переработать, с другой, вытесняют естественное обновление природы. Не возникает ли грандиозная инверсия, согласно которой от человечества требуется вместо охраны природы некое бережное отношение к отходам, восприятие их как своеобразного национального или общечеловеческого достояния?
3. Выход из экологического кризиса
Важна ориентация на интенсивный путь развития, при котором увеличивается эффективность использования ресурсов и сокращаются затраты. Но для этого нужен отказ от доминирования потребительской идеологии. Однако отказ от культуры потребления вряд ли возможен в условиях капиталистического уклада, следовательно, требуется упразднение господства рынка. Такое упразднение – не просто требование, а показатель современности мышления, релевантности (соответствия) мысли реалиям сегодняшнего дня. Настоятельной потребностью становится примат экологии и этики над экономикой.
Д. А. Давыдов отвергает мысль, что преодолеть экологические риски можно через разрыв с капитализмом. Согласно его идее, современное общество таит в себе механизмы самообновления, его главная проблема не в потреблении, а в постмодернистском «пространстве симулякров», которое заглушает общественную рефлексивность, порождает иллюзии вседозволенности, нарушая циркуляцию действий и их последствий. Постмодерн и капитализм представляются системами разного рода. По мнению автора, не нужно менять социальную систему, поскольку одни манипуляторы придут на смену другим, а «борьба за новое и свободное общество» сконцентрируется системой власти, способной превратиться в новую мировую диктатуру. Постмодернистские симуляции отомрут сами по себе, когда мир столкнется с глобальными катастрофами; угроза смерти заставит искать новые решения глобальных проблем – возможно, в рамках существующей социальной системы. Автор приводит пример: индивиды начнут трезветь, когда закроются торговые центры, а выпуски передач прервутся экстренными сообщениями о катастрофе, которая стоит на пороге [3].
Этот подход вызывает серьезные возражения.
Во-первых, механизмы самообновления не видны, и утверждать тезис об их существовании – постулировать недоказанную гипотезу. Неудивительно, что автор воздерживается от демонстрации явлений, которые достоверно можно было бы назвать такими механизмами.
Во-вторых, постмодернистская симулякризация, рождающая вседозволенность, напрямую связана с потребительством, равно как постмодернизм с капитализмом, и нет смысла разделять их. Общество потребления – это именно постсовременное (постмодернистское) общество капиталистического типа.
В-третьих, даже если при смене социальной системы одни манипуляторы заменят других (весьма спорный тезис), новые манипуляции наверняка будут смотреться более презентабельно по отношению к сохранности природы (и не только ее), чем нынешние. Тезис типа «все равно ничего не получится» по степени своей бессмысленности равнозначен тезису «незачем строить дороги – все равно разворуют часть денег» или «незачем лечиться – ведь когда-нибудь умру». Важно не то, что одни манипуляторы придут на смену другим (это вовсе не обязательно), а качественные отличия «старых» и «новых» манипуляций по части сохранности окружающей среды, человечества, его интеллектуального, морального, эстетического уровня и потребностной аутентичности. Имеет значение не факт сменяемости манипуляторов, а вектор направленности манипуляций, их содержательной специфики. Ведь манипулятивными целями можно прививать умеренность, патриотизм, солидарность, коллективизм, но это будут более приемлемые манипуляции в социальном и экологическом смысле, чем манипуляции, инициирующие потребительскую безудержность, помноженную на тотальный индивидуализм. Даже если это будет отличие «плохого» от «очень плохого», все равно одно предпочтительней другого, и нет смысла их уравнивать. И, конечно, вряд ли «очень плохое» придет на смену «плохому».
В-четвертых, в мировую диктатуру способна трансформироваться не только власть, сформированная под лозунгами «нового и свободного общества», но в том числе и власть, для которой характерны масштабные, именно консюмеристские манипуляции. Между этими формами власти автор не показывает отличие по критерию склонности к диктатуре, да еще и мировой, поэтому нет оснований думать, что «новая» – более диктаторская, чем «старая».
В-пятых, фраза об отмирании постмодернистских симуляций при встрече с катастрофичностью – не более чем оптимистический штамп, ничем не подтвержденный. Оптимизм – это благо для личного психического состояния, с ним жить легче, но необходимо, чтобы он был обоснован научно, по крайней мере в работе, опубликованной в научном журнале. Когда перестают функционировать торговые центры, а телевизионные ток-шоу сменяются сообщениями о грядущей всеобщей гибели, происходит не размифологизация сознания, не отрезвление, не рациональный отход от потребительства, а элементарная паника. «В момент катастроф нет нигилистов» [3, с. 112], пишет автор, однако они есть даже в условиях вот-вот наступающей катастрофы, к тому же множится количество паникеров. Переход потребительской инфраструктуры в более человекоцентрированную инфраструктуру должен быть централизованным и управляемым, и на самоорганизацию надеяться бессмысленно. Трудно представить, что каждый индивид внезапно откажется от консюмеризма даже при встрече с опасностью. Обычно срабатывает принцип «пусть другие отказываются и спасают мир, а я еще поживу в свое удовольствие» (конечно, этот принцип работает в зависимости от близости катастрофы). Когда так думает каждый или большинство, никто мир не спасает. Такой же принцип актуализируется при недовольстве теми или иными решениями властей, когда каждый думает «пусть идут на митинг и проявляют свое возмущение другие, а у меня и так забот хватает» (и никто не идет на митинг). А когда катастрофа настолько близка, что уже не до потребления, остается мало места для консолидации всеобщих усилий из-за паники и – опять же – индивидуалистического стремления спастись самому.
Так может, отмирание, про которое пишет автор, и будет качественной трансформацией капиталистического общества во что-то более благое для человека и природы, в то, от чего Давыдов так навязчиво предлагает отказаться? Более того, фразой об отмирании симуляций не предлагает ли Давыдов потреблять в том же духе, ждать катастрофичности, будучи уверенным, что с ее наступлением человеческий мир изменится? Такой тезис напоминает самооправдание человека, который активно употребляет алкоголь, убеждая себя, что обязательно бросит, когда врачи найдут у него какую-то серьезную болезнь.
Ведь каждый из нас заботится в первую очередь о своих интересах, и когда мы слышим о страданиях других людей, но не видим воочию этих страданий, у нас недостаточно мотивации для оказания им поддержки. Автор с этим положением согласен, но далее он приводит тезис: «Нет ничего нелогичного в том, чтобы связать проблемы ближнего с обществом в целом» [3, с. 112]. Нелогичного ничего нет, в теоретическом смысле такая связь вполне приемлема, но в поведенческом плане каждый индивид стремится спасти себя и ближних. Поэтому «большой проект» нужен. Тем более что профилактика катастрофы намного предпочтительнее, эффективнее, дешевле, чем борьба с наступившей бедой. Автор допускает такой проект, но ограниченный публичными обсуждениями на уровне «уличной политики». Разве это не утопия – большие проблемы решать уличными обсуждениями? Проекту по своему «размеру» надлежит соответствовать «размеру» проблемы, которую он решает. Обсуждения обычно заканчиваются расхождением по своим домам и интересам. У субъектов «уличных проектов» нет в руках СМИ, они не вольны менять законы, запрещать и разрешать, использовать крупные финансовые, информационные, военные, медицинские и другие ресурсы страны.
Вообще, непонятны опасения автора относительно трансформации системы. Как мы показали, его тезисы о самообновлении, о новой диктатуре и об опасности манипуляций не сработали. Из его статьи напрашивается вывод вроде «пусть будет старая диктатура, старые манипуляции и рост различного рода рисков, но систему в руки трансформаторов не отдам, тем более она сама себя изменит, когда станет совсем тяжело». Только очевидно, что не изменит. И вряд ли произойдет следующее: «Общественность неизбежно обратится к необходимости умеренно удовлетворять потребности» [3, с. 114]. Так ли уж неизбежно?
В наше время актуализировались три основных проблемы, требующие решения: 1) колоссальное загрязнение природной среды, 2) конечность природных ресурсов, 3) расточительство, свойственное культуре потребления. Все эти проблемы взаимосвязаны, что значительно затрудняет их решение. Во-первых, необходим поиск новых производственных технологий, с помощью которых появилась бы возможность безопасно использовать энергию, вовлекать чистые источники энергии. Нужны создание инфраструктуры малоотходных и безотходных технологий, а также поиск новых путей для экологически чистой утилизации производственных отходов (преимущественно, использование в качестве сырья для вторичного производства). Это послужило бы сохранению экологии не в ущерб экономике, сформировало бы «природосообразную экономику». Во-вторых, актуален поиск новых ресурсов для жизни и важна интенсивная разработка принципиально новых технологий, которые бы обеспечили не просто безопасность для окружающей среды, но и разумное использование ресурсов. Ведь экономика наиболее устойчива и получает больший потенциал для развития при минимальном расходовании невозобновляемых ресурсов и их замещения возобновляемыми. В-третьих, необходимо активное воздействие на культурные ценности для их переориентации с потребительских на экономные. Экономический рост должен быть сопряжен с экологической целесообразностью. Ведь не так высока цена экономических прорывов, если львиную долю средств от них будут расходовать на борьбу с возникшими вследствие все тех же экономических успехов экологическими бедствиями и болезнями, вызванными загрязнением окружающей среды.
В условиях эгоистического капитализма, где каждый думает только о себе, о своей выживаемости в конкурентной гонке и о личной прибыли, едва ли получится реализовать намеченное. Он заинтересован в том, чтобы произведенные им товары интегрировались в цикл «покупка-выброс-покупка» (благодаря запланированной недолговечности или выходу из моды), и чтобы временной интервал между покупкой и выбросом был минимальным. Исходя из позиции собственника, подход по планированию недолговечности товаров является разумным. Исходя из интересов общества и природы, он совершенно неразумен. Тут можно говорить о двух видах разумности: лично-корпоративной и социальной, которые противоречат одна другой.
Суть рынка в максимизации материальных потребностей, а значит, вещизма. Рынок приемлет погоню за прибылями невзирая ни на что. При рынке отсутствуют общие социальные цели, их место занимают меркантильные цели экономических акторов, реализуемые путем эскалации гиперспроса на вещи и присущие им знаки престижа, качества их обладателя. Но с точки зрения экологии и этики рынок – не самоцель, не «священная корова», а скорее антицель и антиценность. Поэтому весьма наивно выглядят призывы о необходимости поиска «способов сочетания интересов рынка и экологии» [1, с. 143], равно как и о придании маркетингу социально-этичной сути. Такие предложения в своей наивности, а потому утопичности, похожи на фразы типа «США должны перестать навязывать бомбежками и экономическими удавками “демократию” всему миру», а «каждому бизнесмену надлежит думать в первую очередь о социальной пользе, а во вторую – о прибыли». Интересы рынка и экологии в большинстве случаев антагонистичны и напоминают интересы преступника и жертвы, которые, как известно, не сочетаются. Экологически и социально этичный рынок (и маркетинг) – оксюморон, только в воображении способный представляться нормой, реалией или реалистичной целью, к которой следует стремиться. В рыночных условиях как бы никто ни за что не отвечает, нет ответственных за максимизацию рисков.
Весьма наивно выглядят призывы ряда ученых к добровольному самоограничению деятелей бизнеса, рекламы и маркетинга. Бизнес и реклама при культивировании антиэкологических потребительских ценностей находят в себе способность обходить как этические, так и юридические запреты; то же манипулирование как явление в рекламе весьма широко и неоднозначно, а значит, его трудно закрепить в юридической форме. Нет четко установленных границ допустимого, и все границы будут мягко и хитро обойдены. Когда дело касается прибылей (тем более сверхприбылей), о добровольном самоограничении говорить не приходится, а подобные призывы – всего лишь пустые жесты. Несмотря на то, что идеологи капитализма, бизнесмены, рекламисты и т. п. могут публично вербализировать гуманистические, природосообразные идеалы, прибыль все равно остается краеугольным камнем капитализма. Тут уместно вспомнить слова К. Маркса о том, что нет преступления, которое капитал отказался бы совершить ради выгоды в 300 %. От себя добавим, что нет самоограничения, если перед глазами капитала стоит перспектива выгоды в 300 %. Можно сколько угодно упражняться в полумерах, выдумывая этические нормы и даже законы, но полумеры приведут к полу-эффективности.
Глобальный неолиберальный капитализм также создал мировую диспропорциональность в уровне жизни и в уровне загрязнения. Ряд стран наслаждаются консюмеризмом, потребляя максимальный процент природных богатств планеты, а другие страны (со значительно большим количеством населения) довольствуются низким уровнем потребления и высоким уровнем загрязнения от технологических мощностей, экспортируемых из богатых и экологически чистых стран. Т. Фридман заявил: «Стиль жизни американского среднего класса и введение инструментов достижения этого, распространение ноу-хау… невозможно осуществить для других двух или трех миллиардов людей в качестве… устойчивой тенденции – для этого надо много новых планет» [цит. по: 9, с. 106–107]. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Поэтому взгляд на проблему глобального перераспределения богатств и мусора дает нам дополнительный антикапиталистический аргумент в эко-контексте.
Заключение
Богатство природной среды нужно сохранить для будущего, чтобы обеспечить жизнь потомкам. Поэтому рецепт консюмеризма «живи для себя здесь и сейчас» – это антирецепт. Ресурсосберегающие технологии, новые технические системы не решат экологических проблем, если экономика останется рыночной, а культура – потребительской, и в сознании широких масс людей не актуализируются ценности и установки на самоограничения потребления, на скромность и умеренность в образе жизни, на участие в экологической деятельности. Как говорил классик, разруха в головах.
В деле решения глобальных экологических проблем требуется единство культуры и новых технологий, снижающих расходы ресурсов и выбросы мусора. Без перехода на альтернативный путь развития, без декапитализации мира невозможно обуздать потребительские соблазны, поскольку в лоне именно капитализма формируется и функционирует потребкульт. Освобождение от потребкульта при сохранении капиталистического уклада вряд ли возможно.
Для успешной экологизации общества нужно ослабление потребительских трендов, переполнивших медиа-пространство. Требуется ограничить инфраструктуру соблазнов, ослабить влияние потребительского медиа-контента в СМИ, рекламы и моды, взращивающих фиктивные потребности и заставляющих вовлекаться в нерациональное перманентное потребление [см.: 5]. Существенную роль играет формирование экологического (противоположного потребительскому) сознания посредством экологического образования.
«Человек потребляющий» – это одновременно «человек истребляющий». Похоже, потребительский капитализм в своей мегаалчности достиг такого уровня, что полагает, будто какими бы серьезными ни были бы удары расхищенной и истерзанной природы по человечеству, она не способна разрушить современную глобальную капиталистическую цивилизацию. Охранять природу требуется не только в интересах самой природы (даже если эта охрана угрожает капитализму), но и в интересах человечества. Идеология потребительства (по сути, идеология вражды с природой) должна смениться идеологией ко-эволюции человека и природы, ибо их взаимозависимость – очевидный факт.
Список литературы
1. Беляевский И. К. Социально-этические проблемы маркетинга // ЭТАП: экономическая теория, анализ, практика. – 2011. – № 2. – С. 133–147.
2. Бхагвати Дж. В защиту глобализации / Пер. с англ., под ред. В. Л. Иноземцева. – М.: Ладомир, 2005. – 448 с.
3. Давыдов Д. А. Общество потребления и смерть постмодернизма // Научный ежегодник института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. – 2014. – № 1. – С. 107–116.
4. Декарт Р. Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Сочинения: В 2 т. – Т. 1. – М.: Мысль, 1989. – С. 250–296.
5. Ильин А. Н. Реклама как дискурсивная практика потребительского общества // Вопросы философии. – 2014. – № 11. – С. 25–35.
6. Киссинджер Г. Дипломатия / авт. послесл. Г. А. Арбатов. – М.: Ладомир, 1997. – 848 с.
7. Мотрошилова Н. В. Варварство как оборотная сторона цивилизации // Вопросы философии. – 2006. – № 2. – С. 44–51.
8. Туев В. А. Потребление и проблема оптимизации потребностей // Известия иркутской государственной экономической академии. – 2003. – № 3–4. – С. 87–94.
9. Федотова В. Г. Экология и средний класс // Знание. Понимание. Умение. – 2010. – № 3. – С. 103–111.
10. Хомский Н. Мир мчится к пропасти // Euronews – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ru.euronews.com/2015/04/17/chomsky-says-us-is-world-s-biggest-terrorist (дата обращения: 02.05.2017).
11. Цветков А. П. Homo noosphericus как актуализация образа homo futurus // Philosophy and Cosmology. – 2013. – № 1(11). – Т. 1. – С. 160–169.
12. Шелейкова Н. И. Вечный «старо-новый» мировой порядок. – М.: Беловодье, 2015. – 144 с.
13. Шпенглер О. Человек и техника // Гуманитарные технологии. Информационно-аналитический портал – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/3131 (дата обращения: 02.05.2017).
14. Яркова Е. Н. Утилитаризм как тип нравственности: опыт концептуальной реконструкции // Вопросы философии. – 2005. – № 8. – С. 53–65.
Ильин А.Н. Культура потребления как экологическая проблема // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе №2(16) апрель – июнь 2017. С. 20-34. URL: http://fikio.ru/?p=2555
