Массовая культура современной России как совокупность субкультур

В настоящей статье автор предлагает рассматривать массовую культуру в виде совокупности субкультурных явлений, заполняющих культурное пространство совре­менной России. Это пространство представляется ризоморфным (rhizoma), так как современное общество гетерогенно и не подвластно четкому классовому разделению: каждая субкультура сосуществует с другими, и ни одна из них не имеет привилегиро­ванного положения по сравнению с остальными. Основной критерий, позволяющий разделять данные явления, — это субъектность как конструкт личностных качеств (ав­тономность, осознанность, целостность мировоззренческой позиции), на которую каж­дая субкультура оказывает определенное влияние — позитивное или негативное.

Ключевые слова: массовая культура, субкультура, субъект.

 

Одна из главных характеристик куль­турного пространства современного российского общества — большое разно­образие субкультур. Поскольку социум яв­ляется разношерстным, состоящим из людей, обладающих разным уровнем об­разования, разными интересами и ценно­стями, вполне закономерным образом рождаются всевозможные субкультуры, многообразие которых и составляет кон­структ, называемый культурой в целом. Многообразие субкультур указывает нам на гетерогенность культурного простран­ства современной России, его неоднород­ность и неоднозначность. Причем трудно проследить какую-либо доминирующую ветвь, наиболее выделяющуюся среди всех остальных явлений культуры, что го­ворит о ризомности культурного простран­ства нашей страны. Эти субкультурные яв­ления можно уподобить так называемым дискурсивным практикам, и определен­ное число индивидов, относящихся к той или иной культурной традиции, выражаясь словами М. Фуко, определяют свою со­принадлежность через обобществление одного и того же корпуса дискурсов¹. Они признают и принимают единый комплекс норм, правил и вкусов, свойственный дан­ному дискурсивному пласту культуры.

Имеет смысл, видимо, поставить воп­рос о сопричастности и соотнесенности этих пластов, о том, как они могут сосуще­ствовать рядом друг с другом. Подобно фу- кианскому рассмотрению дискурсов как прерывных практик — перекрещивающихся, соседствующих друг с другом и вместе с тем исключающих один другого, — поле су­ществования субкультур также характери­зуется процессами пересечения и исклю­чения. Так, трудно провести четкую грань между культурой битников и хиппи, посколь­ку их идеи очень близки. Однако панк про­тивопоставляет себя всем возможным куль­турам (и всей массовой культуре в целом), тем самым проявляя попытки их исключе­ния. Также в кардинальном противопостав­лении и взаимоисключении находятся идеи глобализма и антиглобализма, национализ­ма и интернационализма.

Примеряя множество масок, ролевых моделей поведения, субъект успешно адаптируется в социальном простран­стве, становится “многофункциональ­ным”, но вместе с тем его расщепленное эго более похоже на набор субличностей, которые взаимодействуют друг с другом согласно принципам как сосуществования, так и борьбы. Таким образом, субъектность расширяется по горизонтали, охватывая все больше и больше идеологий и пове­денческих норм, но вместе с тем уничто­жается как целостное явление.

Может быть, из-за неопределенности сущности культуры вообще, из-за ее тако­го ризоморфного характера возникают различные субкультурные явления, ни одно из которых не имеет права на более привилегированное существование по сравнению с другими. Так, в классическом понимании массовая культура противопо­ставляется элитарной, но уставший от вся­ких противопоставлений постмодернизм стирает демаркационную линию между ними, объявляя массовой культурой одно­временно все и ничего. Так же как все ста­ло эстетично, сексуально и политично, в то время как эстетики, сексуальности и политики как отдельных областей уже не существует и они друг в друга перетекают и сливаются одно в другое в ситуации “пос­ле оргии”², так же и массовое становится элитарным, а элитарное — массовым.

Очередная концепция, рассматрива­ющая масскульт в отрыве от всех осталь­ных явлений культуры, разделяет его на три уровня: китч (низший), мид (средний) и арт (высший)³. Но зачастую оказывает­ся трудным прочертить грань между эти­ми уровнями, а также если арт восприни­мается как высокое (искусство, наука, образование и т.д.), то снова снимается противоречие между массовой культурой и элитарной. Теперь масскульт плавно переходит в элитарность, и точкой их со­прикосновения и сопричастности высту­пает арт, но при этом возникает законо­мерный вопрос о принципиальном отли­чии арта как уровня масскульта от эли­тарной культуры. Или же, глядя на эту кон­цепцию, можно смело констатировать от­сутствие между ними каких-либо отличий, что снимает вопрос об их соотношении и постмодернизирует данную позицию.

Представляется, что выделять бинар­ность “массовая-элитарное” возможно лишь в том обществе, которое действитель­но разделено на два класса. Причем это деление может производиться как соглас­но социальному критерию (престиж, мате­риальное состояние, общественный статус и т.д.), так и собственно культурологичес­кому (уровень культурного — интеллектуаль­ного, нравственного и т.п. — развития). Но поскольку современное российское обще­ство не поддается такому четкому делению, не имеет смысла вводить бинаризм при рассмотрении вопроса о культуре.

По нашему мнению, все нынешнее куль­турное пространство более целесообразно представить не как оппозицию “массовое- элитарное”, а как совокупность субкультур­ных явлений, сосуществующих друг с дру­гом. Также можно оставить деление культу­ры на вышеописанные три уровня, но в та­ком случае необходимо определиться с кри­терием, согласно которому данное деление производится. Мы выдвигаем в качестве та­кого критерия субъектность как основную психологическую характеристику человека, объединяющую в себе такие качества, как осознанность (рефлексия), целостность (четкость и устойчивость мировоззрения) и самодетерминированность (способность управлять собой вместо того, чтобы отда­ваться во власть внешних обстоятельств). Таким образом, низким уровнем культуры обладает та область, которая порабощает субъекта и разрушает эти его качества, сред­ним — та, которая его сохраняет и дает воз­можность к потенциальному развитию, вы­соким — та, которая создает условия для его развития. Каждая субкультура представля­ет собой определенный социальный эле­мент, отличающийся от других элементов своими ценностями и нормами. И, соответ­ственно, трудно выделить какие-нибудь “об­щие” для всего современного социума нор­мы и эталоны, которым не было бы отказа­но в доступе при проникновении в любые субкультурные явления и которые равно­значно принимались бы представителями всех субкультур. Е.С. Валевич выражает эту мысль следующим образом: “Если ранее кто-то или что-то выступало в качестве эта­лона и этот эталон навязывался непосред­ственно массовому обществу, то сегодня происходит тщательный анализ (обработ­ка) самого эталона, он модифицируется в массу “вторичных эталонов”, предназна­ченных для разных групп общества. И тира­жирование этих эталонов в дальнейшем осуществляется уже в каждой определен­ной группе, а не всего общества. Таким об­разом, массовая культура на новом этапе массовизации создает не один, а множе­ство эталонов”⁴.

А если многообразие субкультур говорит о высокой степени гетерогенности обще­ства, то следует согласиться с мыслью А.В. Костиной, которая утверждает, что сегодня специфику массовой культуры определяют процессы демассификации, дестандарти­зации и персонализации⁵. Однако всегда ли это так? Конечно, общество в целом теперь не подчинено строгим правилам и запре­там, характерным для тоталитарных режи­мов, но вместе с тем эта тотализация субъектности может иметь место на локаль­ном уровне — внутри не массовой культуры как таковой, а внутри какой-либо субкуль­туры в отдельности. Так, широкое распрос­транение так называемых тоталитарных сект вряд ли можно связать с культурной демократизацией и персонализацией;ско­рее, наоборот, растущее сектанство свя­зано с неопределенностью самоидентично­сти современных людей, с размытостью идеалов и ценностей, с характерным для сегодняшней России процессом отчужде­ния. Раньше была одна деперсонализиру­ющая культура — советская, а теперь их мно­го. Конечно, далеко не всем из них можно придать такую мрачную окраску, но тем не менее некоторым из них она к лицу.

По замечанию Э. Тоффлера, благода­ря субкультурам, в которые мы — осознан­но или нет — входим, формируются наши индивидуальности⁶. Однако эта фраза представляется весьма спорной, так как можно утверждать и обратное: благодаря субкультурам наши индивидуальности уничтожаются. Нельзя сказать, что какое- то из этих утверждений верно, а какое-то нет; скорее, они взаимодополняют друг друга, тем самым подразумевая наличие как положительных для индивидуальности субкультур, так и отрицательных. Понятие “индивидуальность”, о котором говорит Тоффлер, мы заменим на “субъектность”, являющуюся предметом нашего изучения.

Итак, все разнообразие субкультур, в которые каждый из нас входит, можно раз­делить по степени их влияния на субъект­ные качества. Но для начала необходимо перечислить хотя бы несколько из них. В основном субкультуры воспринимают именно как политико-идеологические мо­лодежные течения, хотя на самом деле термин “субкультура” может быть приме­ним к любой сфере человеческого бытия.

Так, субкультурами являются такие мо­лодежные движения, как хиппи, панки, рэ- перы, скинхеды, эмо и прочие. Кроме того, бывают субкультуры, отражающие профес­сиональную принадлежность входящих в них людей: милицейская, врачебная, научная и т.д. Субкультуры, связанные с интересами в области литературы: любители фантастики, детективов, классики, фэнтэзи (к последним можно причислить толкиенистов, хотя их со­общество связано не только с чтением со­ответствующей литературы, но ее содержа­ние определяет весь их образ жизни). Рели­гиозные организации тоже можно назвать субкультурами, так как они имеют свои, от­личные от других, традиции и ценности и тоже стремятся к объединению людей. В общем, учитывая классическое разделение культу­ры на такие элементы, как религия, искус­ство и наука, внутри каждой из них мы мо­жем найти наличие специфических субкуль­турных явлений. К этим элементам можно добавить еще быт как наиболее широкую область, включающую в себя сферу труда и досуга — повседневности.

Но остается неясным вопрос: как суб­культура, в которую вовлечен человек, может оказывать влияние на его субъект­ные качества? Рассмотрим это на приме­ре панк-движения.

Панк-движение изначально представля­ло из себя нонконформистское явление, попирающее общественные нормы и пра­вила и выступающее против мещански- меркантильного образа жизни так называ­емого среднего человека, обывателя, мас­сы. Панк критиковал массовую культуру и все с ней связанное и противопоставлял себя масскульту как нечто альтернативное.

Однако можно ли рассматривать панк и массовую культуру, особенно самые низкие ее явления (китч), как абсолютно противо­положные? Мы склоняемся к отрицатель­ному ответу на этот вопрос: панк, по суще­ству, есть одна из составляющих китча.

Считается, что панк появился на рубе­же 60-х-70-х годов ХХ века. Но есть и дру­гое мнение, согласно которому появление этого движения уходит корнями в антич­ность, а именно в философское учение кинизма. Но мы рассмотрим панк в его современном понимании, оставляя в сто­роне вопрос о взаимосвязи с его древне­греческим предшественником.

Основной принцип панк-культуры — не­гативное отношение к материальным бла­гам, к карьерному росту, статусности и общественному признанию — всем тем ценностям, которые культивируются се­годня в культурной среде (особенно мо­лодежной). Однако, если обратиться к анализу образа жизни панков и качеству их музыкальных творений, мы придем к мнению о том, что панк и современный китч не имеют принципиальных отличий.

Образ жизни панков отличается такой же бездуховностью, как и образ жизни со­временной массы. Панк циничен, антиин­теллектуален и несерьезен. Вполне пра­вомерно было бы сравнить его с детским инфантилизмом и незрелостью. Соб­ственно, панк — это игра, это жизнь, внут­ри которой нет труда, нет эстетики, нет стремления к духовному и интеллектуаль­ному развитию. Есть только эпатаж.

Панк-идеология предельно проста. Сле­дуя ей, человек, как он думает, противопос­тавляет себя модным тенденциям совре­менной массовой культуры, хотя на самом деле, ратуя против моды, его поведение во многом от нее зависит. Ему не важно, что из себя эта мода представляет, на какие про­дукты культуры и искусства прослеживает­ся наибольший спрос. Главное — противо­стояние большинству. Однако, если панк противостоит этому большинству, он не может претендовать на индивидуальность, на подлинную субъектность, так как он вме­сте с тем зависит от этого самого большин­ства. И эта зависимость прямая. “Если се­годня все следуют жизни по сценарию “по­лучить образование и устроиться на высо­кооплачиваемую работу, то я этого делать не буду”, — думает адепт панк-культуры. Но если завтра мода изменится и большинство уже будет придерживаться совершенно другого образа жизни, панкам придется менять свою идеологию, чтобы противосто­ять новым тенденциям моды. В этом и заключено отсутствие четкой позиции, ус­тойчивого мировоззрения. “Я всегда буду против”, — пел Е. Летов, и эта фраза вполне отражает “идеологию” панка, которая по сути представляет из себя борьбу “знаем с чем, но не знаем во имя чего”. Выражаясь языком нейролингвистического програм­мирования, тут наиболее подходящим бу­дет фраза “движение от чего-то”, а “не дви­жение к чему-то”. Соответственно, позиция панков зависит от чего-то внешнего, и это внешнее (массовая культура) формирует данную позицию. Здесь будет вполне умест­но вспомнить мысль М. Хайдеггера, направ­ленную против людей не думающих, а “за­нимающихся философией”, “приватное су­ществование” которых, основанное на про­тивопоставлении себя общественному мнению, не есть свободное бытие челове­ка. Оно, питаясь пустым уклонением от всего публичного, находится в рабстве у публичности⁷. Подобную же мысль, логичес­ки встраиваемую в контекст интересующей нас проблематики, можно найти в работе И. Жеребкиной, анализирующей творчество Джудит Батлер: “Субъект, сопротивляю­щийся определенным социальным нормам, в то же время является субъектом, произ­веденным этими самыми нормами”⁸. В об­щем, философия панка, на поверхности кажущаяся независимой от социальных норм и ограничений, на самом деле обна­руживает свое существование в рабской зависимости от общественного мнения.

Говоря о зависимости, имеет смысл провести аналогию с концепцией потреб­ностей, предложенной Э. Фроммом. Фи­лософ, анализируя потребность “связан­ность с другими — нарциссизм”, говорит, что человек часто впадает в одну из двух крайностей — стремлению к подчинению и стремлению к доминированию. “Человек, движимый любой из этих страстей, в дей­ствительности становится зависимым от других людей; вместо развития своего соб­ственного индивидуального бытия он ока­зывается в зависимости от тех, кому под­чиняется, или от тех, над кем господству­ет”⁹. Таким же образом можно представить не только связку “подчинение-доминиро­вание”, но и “следование за модой — от­вержение моды”. Для полной наглядности имеет смысл к обоим полюсам добавить слово “тотальное” или “абсолютное”.

Ученые описывают модель трех стадий развития личности — адаптации, индивиду­ализации и интеграции¹⁰. Использование этой модели дает возможность проанали­зировать не только развитие отдельного ин­дивида, но и определенной культуры, в том числе и панк-культуры. Стремление к под­ражанию является более низшим этапом, чем индивидуализация, и уж тем более — чем интеграция. Если при первой стадии (адаптация) ребенок следует принципу “быть, как все” и стандартизируется, при второй (индивидуализация) он действует по принципу отличия, причем иногда жертвуя своими настоящими желаниями и потреб­ностями. То есть на второй стадии есть только мнимая личностная позиция — по­зиция “отличаться от всех”, которая также зависит от мнения большинства (“если все носят джинсы, я буду носить обычные брю­ки, несмотря на то, что джинсы мне нра­вятся больше”). Синонимом адаптации в данном контексте выступает конформ­ность, а синонимом индивидуализации — негативизм. Конформность — это специфи­ческий способ “разрешения конфликта между личным и доминирующим в группе мнением в пользу последнего: зависи­мость человека от группы вынуждает ис­кать подлинного или мнимого согласия с ней, подстраивать поведение под кажущи­еся непривычными или ложными этало­ны”. “Негативизм — стремление во что бы то ни стало поступать вопреки господству­ющему большинству, любой ценой утверж­дая противоположную точку зрения”^[11]. А вот третья стадия (интеграция) характери­зует сложившуюся личность, обладающую твердой субъектной позицией, не завися­щей ни от кого (“не важно, что делают все, а я буду делать то, что нравится мне”). Но, обращая свой взор на панк-культуру, мы можем сказать, что, несмотря на убежден­ность ее представителей в свободном об­разе жизни, она тем не менее характеризу­ется стадией индивидуализации с присущим ей негативизмом. А это не имеет никакого отношения к свободе, поскольку свободное проявление присуще человеку, находящему­ся на более высшей стадии — интеграции, которой панк-культура не достигает.

Если обращаться к музыкальному твор­честву панков, то нетрудно также увидеть в нем много общего с китчем. Так называе­мый панк-рок не совсем оправдывает свое название, поскольку он совершенно некаче­ственно сыгран, грязен (в музыкальном смысле) и не отличается высокой поэтично­стью (в текстовом смысле). Sex Pistols и Clash получили мировую известность не потому, что высокопрофессионально играли, а, на­оборот, потому, что их музыкальный профес­сионализм оставлял желать лучшего; они стали известными благодаря тому, что были первыми группами, абсолютно не умеющи­ми играть, и тому, что внесли в молодежную культуру образ пьяного, грязного и увешан­ного всяким хламом, подобно новогодней елке, тинейджера (этакий эффект новизны). Да, это пощечина общественному вкусу, на которую общественность моментально об­ратила внимание, за счет чего панк посте­пенно начал становиться массовым. Но та­кая пощечина выглядит убогой и требует оче­редной пощечины в свой адрес со стороны элитарной культуры. Три аккорда, звериный рык — вот и вся музыкальность, вот и вся эс­тетика, которой в настоящем смысле слова вообще нет. Музыка должна быть профес­сиональной. Вообще профессионализм — один из критериев отличия высокого искус­ства от низкого. Панк-рок же, подобно со­временной попсе, предельно прост и при­митивен как в музыкальном, так и в содер­жательном смысле. Единственное его отли­чие от попсы — революционность (непонят­но за что) и “грязность” исполнения.

Конечно, панк-культуру нельзя назвать массовой в прямом смысле слова, но ее можно ей уподобить. Панк считается суб­культурой, так как находит мало преем­ников, но в целом он такой же низкий, без­духовный, антиэстетичный и примитив­ный, как китч-культура.

Естественно, негативизм как предель­ная форма противопоставления себя все­му обществу в целом может иметь место не только внутри панк-культуры, но и внутри почти любой субкультуры, равно как одно­временно с этим человек может проявлять абсолютный конформизм по отношению к той культурной традиции, внутрь которой он попал. То есть, с одной стороны (по отно­шению к “Они”) негативизм, а с другой (по отношению к “Мы”) конформизм — взаимо­связанные явления, не оставляющие мес­та для субъектности. Но в таком случае имеет значение то, с какой целью человек вступает в некое сообщество. Если он это делает ради слияния с ним, путем которо­го он убегает от гнетущей действительнос­ти, то такая эскапистская мотивация не мо­жет быть названа конструктивной. То есть не все субкультурные явления сами по себе поддаются четкому делению относительно их влияния на субъекта — одни и те же суб­культуры могут влиять как положительно, так и отрицательно, в зависимости от це­лей самого субъекта. Так, при описанной неконструктивной мотивации, которая сама по себе характеризует недостаток разви­тия субъектных качеств, они имеют мень­ше шансов развиться. При конструктивной мотивации субъектные качества, уже буду­чи достаточно развитыми до этой конструк­тивности, имеют стимул в лице стремле­ний человека и влияний на него субкультур­ных традиций к дальнейшему развитию.

Но тем не менее, несмотря на тезис о неадекватности разделения самих субкуль­тур, без учета целей вступающих в них лю­дей, по степени их влияния на субъекта, все- таки можно с уверенностью сказать, что не­которые из субкультур однозначно влияют негативно (или позитивно). Мы уже это по­казали на примере панка, но наиболее яр­ким (и актуальным на сегодняшний день) примером будет являться криминальная субкультура, которая приводит к практичес­ки полному регрессу субъектных качеств, изменению ценностных ориентаций, на ме­сто которых встают антисоциальные ценно­сти. Культивирование данных традиций че­рез соответствующее искусство — музыку и кино — ведет к увеличению преступности, а также к культурной и интеллектуальной деградации населения.

Положительное влияние могут оказы­вать, например, профессиональные сле­ты, на которых люди, общаясь, делятся знаниями и опытом, тем самым обогащая свой профессиональный уровень. Одним из примеров этого могут служить декад­ники ППЛ (профессиональной психотера­певтической лиги), где люди, обучаясь но­вому, открывают для себя что-то полез­ное для их дальнейшего развития как спе­циалистов. Однако профессиональные слеты (и конференции) иногда трансфор­мируются в обычные “тусовки”, которые не несут в себе никакого информацион­ного заряда, а действуют на уровне лишь рекреационно-досугового времяпрепро­вождения, тем самым умаляя свои поло­жительные влияния на субъекта.

В результате мы приходим к выводу, со­гласно которому современную массовую культуру из-за ее гетерогенности можно представить как совокупность различных субкультур. Субкультуры (объективный фактор) могут оказывать разное влияние на субъекта — как положительное, так и отри­цательное. Но вместе с тем имеет значе­ние не только семантическая составляю­щая субкультурных явлений — их нормы, ценности и традиции, — но и цели, которые преследует человек, вступая в те или иные движения культуры (индивидуальный фак­тор). От степени конструктивности целей по отношению к самому себе и своему раз­витию зависит и характер влияния субкуль­турного потенциала на субъекта.

Литература

1. Фуко М. Порядок дискурса // Воля к ис­тине: по ту сторону знания, власти и сексуаль­ности М., Касталь, 1996. С. 48-96.

2. Бодрийяр Ж. Фантомы современности / К. Ясперс, Ж. Бодрийяр. Призрак толпы. М.: Алгоритм, 2007. С. 186-270.

3. Аблеев С.Р., Кузьминская С.И. Массовая культура современного общества: теоретичес­кий анализ и практические выводы // Человек в социальном мире: проблемы, исследования, перспективы. Научно-практический вестник. Выпуск 2002/1 (№8). С. 39-42

4. Валевич Е.С. Феномен массы в переход­ный период общественного развития: мето­дологический анализ // Дис. канд. филос. наук. Омск, 2008. С. 91.

5. Костина А.В. Массовая культура как фено­мен постиндустриального общества. Изд. 3-е, стереотипное. М.: КомКнига, 2006. 352 с.

6. Тоффлер Э. Футурошок. СПб., 1997. 464 с.

7. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 194-195.

8. Жеребкина И. “Прочти мое желание…” Постмодернизм, психоанализ, феминизм // М.: Идея-Пресс, 2000. С. 223.

9. Фромм Э. Человеческая ситуация — ключ к гуманистическому психоанализу // Э. Фромм. Искусство любить. СПб.: Азбука, 2002. С. 11­66, 22-23.

10. Новикова Е.Ю., Петровский В.А. Исполь­зование механизмов моды в педагогической практике // Вопросы психологии . 1990. № 3. С. 100-106.

11. Токарева М.Ю., Донцов А.И. Меньшин­ство как источник социального влияния // Воп­росы психологии. 1996. № 1. С. 50-62.

 

Ильин А.Н. Массовая культура современной России как совокупность субкультур // Среднерусский вестник общественных наук №1, 2009. С. 21-26.