Статус интеллектуала и интеллигента в условиях авторитаризма современной политики

Автор критически подходит ко многим аспектам деятельности современного правительства. Политика партии власти представляется антинародной и авторитарной, ущемляющей права граждан и прежде всего – права самой свободолюбивой прослойки общества. Выдвигается тезис о враждебности политической системы интеллектуальной (интеллигентской) культуре. Особое внимание в статье придается состоянию современной системы образования. Кроме этого, автор проводит различение понятий «интеллектуал» и «интеллигент».

Ключевые слова: власть, демократия, интеллектуал, интеллигент, общество, политика.

Демократия – это не просто абстрактное слово, означающее некий идеальный тип правления. Это, прежде всего, общечеловеческая ценность. Демократия – не самая совершенная форма правления, так как ей может сопутствовать такой феномен, как «тирания большинства». Но, используя этот термин, мы по умолчанию придаем ему значение, освобожденное от всяких явлений тирании, а наоборот, наделенное сугубо позитивным смыслом. Говоря о демократии, имеется в виду демократия, которая характеризуется, прежде всего, правовой свободой, свободой слова и печати, социальным равенством и равной возможностью каждого гражданина участвовать в политической жизни – избирать и быть избранным. Та самая, которой в нашей стране нет. Демократия необходима любому народу как воздух. Именно она дает возможность влиять на правительство, которое без этого влияния, без учета обратной связи, будет склоняться к решению многих вопросов в пользу элитарного меньшинства, а не в пользу граждан. Истеблишмент, как правило, рассматривает страну, в которой живет и правит, не как родину, а как землю, из которой нужно выжать для себя все. При политической системе, позволяющей открыто и публично протестовать против властных решений относительно любого вопроса (размещение высокотоксичного завода, принятие нового закона – все что угодно), общественные организации имеют немалый вес и способны лоббировать народные интересы. Но демократия, представляя собой серьезную опасность для авторитарно настроенных политиков, навлекает на себя огромной силы удары со стороны ее ненавистников, занимающих высокие посты. А вместе с тем удары получают защитники демократии, которые в основном принадлежат к слою интеллигенции.

Сегодня очевиден произвол, учиненный властвующей верхушкой, которая, не жалея средств, рвется к еще большему господству. Обещая людям закон и справедливость, свободу слова, повышение зарплат и т.д., правительство совершенно не реализует данные народу обещания. Чем еще, если не произволом, можно объяснить огромную пропасть, настоящую бездну, проложенную между оплатой труда самого низкооплачиваемого работника в учреждении и оплатой руководителя? Бесспорно, начальник должен получать больше своих подчиненных, но во сколько? В пять, может быть, в десять, но уж явно не в пятьдесят раз! Чтобы не ходить далеко за примерами, достаточно обратить внимание на различие зарплат университетских сотрудников: ректоры получают как раз примерно в тридцать-сорок раз больше ассистентов, а зарплата последних – вообще не зарплата, а копейки, которых не всегда хватает даже на погашение коммунальных платежей. Важно подчеркнуть, что «вакантную» ассистентскую должность занимает человек с высшим образованием, а чаще всего – аспирант. Но уровень оплаты его труда как-то не коррелируется с уровнем его образованности. Вот она – интеллигенция наша, потенциальная интеллектуальная элита, особо «уважаемая» государством. Россия – одна из тех стран, где уровень образования не решает практически НИЧЕГО, а разрыв между зарплатами просто катастрофически огромен. Поляризация настолько сильна, что трудно даже сопоставить размер заработной платы какого-нибудь чиновника (его ранг не так уж важен) и какого-нибудь честного врача; любая попытка такого сопоставления вызовет только ироничный смех, абсурд выражается как раз в принципиальном несопоставлении. Разница будет даже не десятикратной… Это есть узаконенное, легитимированное воровство у народа. При зарплате 80 т.р. госслужащему трудно понять проблемы человека, который получает 6 т.р.

Самое смешное и трагичное – то, что чиновники периодически повышают зарплаты представителям самых нужных, но социально не защищенных профессий, в первую очередь врачам и учителям, и не устают хвалить себя в СМИ за такой героический поступок, но почему-то умалчивают о постоянно растущем уровне инфляции. Выходит, что повышение пенсий и зарплат полностью обессмысливается, как вклады в банках, процент которых съедается все той же инфляцией. Пожалуй, высшая форма подобного абсурда заключена в новостной фразе «в последнее время замедлился рост преступности». И это звучит как важное достижение! А по сути, что хотели сказать? То, что она все равно растет, но просто чуть медленнее.

Государственная элита не ест плоть и не пьет кровь подвластных, но питается их творческой, витальной, интеллектуальной, трудовой энергией, что можно квалифицировать как энергетический (идеологический) каннибализм. Культура интеллигенции, ставящая под сомнение тоталитарные и олигархические ценности, враждебна системе, и система направляет все усилия на самопроцветание за счет угнетения класса интеллигенции (и интеллектуалов), за счет его культурного обеднения. Кремль склонен вкладывать деньги в собственные удовольствия, а не в высокие технологии; отсутствие последних приводит к отсутствию технической интеллигенции, которая первая протестует против диктатуры. Таким образом, с особой успешностью убиваются два зайца: политики, купаясь в шампанском и осознавая низость интеллектуального и гражданского уровня среднего обывателя, чувствуют себя вполне спокойно. Конечно, инвестиции в собственные удовольствия в ущерб поддержке науки и техники нельзя рассматривать как сверхвесомый фактор, влияющий на сокращение интеллигенции, однако свою лепту он тоже вносит. Во Франции, например, интеллектуалы не чувствуют себя какими-то маргиналами, как у нас; наоборот, они там являются определенными эталонами, авторитетами, к которым с почтением относятся не только народные массы, но и политики. Интеллектуальная элита существует в нашей стране не благодаря, а вопреки законам нынешнего российского мироздания. Государственная элита (а по сути, в широкоупотребительном смысле термина «элита» она являет себя скорее псевдоэлитой) противопоставила себя интеллектуальной элите, чего в нормальном цивилизованном и культурно развитом обществе – в открытом обществе – быть не должно. Политический лифт поднимает наверх не элиту, а псевдоэлиту.

В итоге власти добились того, что из России стали уезжать мозги. Читатель скажет, что утечка мозгов происходила и раньше, но, во-первых, при советском тоталитаризме они дальше Сибири не уезжали и их продолжали эксплуатировать как мозги уже не интеллигентов, а умных заключенных. Во-вторых, система Путина, если и не провоцирует совсем уж массовую миграцию интеллектуалов и интеллигенции, она делает все, чтобы эта миграция (пусть пока еще не массовая) росла. Чем больше мозгов подвергнется добровольной транспортировке, тем проще будет убедить оставшихся в величии и святости российского правительства. Общество, лишенное интеллектуальной элиты, обречено. Политика, посредством которой осуществляется давление на интеллектуальный потенциал социума, по сути своей является антиполитикой (или антиобщественной политикой). К началу 2000-х годов размах эмиграции спадал, а с 2003-го он снова стал расти.

Особого внимания заслуживает проблема не только физического, но интеллектуального переезда ученых за рубеж: мозги, находясь на родине, продают свои способности иностранным корпорациям. Это явление получило название «аутсорсинг». Сейчас много российских НИИ работают на американские организации и на Евросоюз. Иностранному капиталу выгодней нанимать русских, чем своих, поскольку русские менее денежнозатратны (см. [18]).

Современная молодежная политика стимулирует молодых людей бросать все и уезжать, а тем, кто не имеет возможности покинуть просторы родины, она предоставляет единственный выход – становиться конформистом, не имея шансов влиять на государственные решения. Молодежь – не активная, в политическом смысле, часть населения, а такой же пассивный объект, как и весь общественный организм в целом. Ей запрещено быть субъектом правительственных решений, но дозволено быть их объектом. Молодежь – часть общества, через которую социум воспроизводит самого себя, общественный потенциал, но властными политиканами это известное положение забывается. Нет необходимости перечислять все трудности, с которыми сталкивается молодежь в своей жизни. Во-первых, о них и так много написано, а во-вторых, их разительное многообразие и растущее количество, а также нежелание государства решать проблемы этой самой перспективной прослойки населения вполне очевидны. Недавно господин Дворкин, помощник президента, заявил о необходимости лишить студента стипендий. Объясняется это неслыханное заявление тем, что студенты должны работать, а не сидеть на шее государства. Однако студенту-очнику очень трудно объединять учебу и работу, и такое объединение, как правило, влечет за собой спад учебной активности. Понятно, что государство не заинтересовано в интеллектуалах, но данная незаинтересованность не дает им права высказывать такие оскорбительные заявления и – более того – принимать такие унизительные законопроекты. Как бы отреагировал Дворкин, если бы правительство вздумало лишить его заработной платы? Студенческая стипендия и так составляет сумму, о которой даже говорить неприлично (чуть больше 1000 рублей), а тут предлагается лишить студентов даже этого минимума…

Все вышеназванное свидетельствует о том, что благо одних людей достигается за счет жертв и страданий других, за счет махрового паразитизма. Как писал С. Жижек, при тоталитаризме один субъект заставляет других быть объектами – инструментами для его удовольствий [19]. То же самое наблюдается в нашей стране сейчас. Кровь на улицах не льется, массовых расстрелов нет, прямое, то есть физическое, насилие нынче не в моде (но все равно применяется в дозированных, по сравнению с чистым тоталитаризмом, формах), но рабство остается. Рабство, создаваемое другими средствами – в том числе экономическими. Отсюда – колоссальное социальное неравенство между богатыми и бедными слоями населения и отсутствие среднего класса. Выходцы из низов априори не могут попасть наверх, так как репродукция политической элиты происходит не на основании способностей, а на основании социального происхождения. Поэтому элитарная прослойка представляет собой максимально закостенелую группу, куда «чужие» не допускаются.

Если простые граждане, в большинстве своем, занимаются действительно общественно полезным трудом (медицинские работники, школьные учителя, вузовские преподаватели и т.д.), то чиновники заняты не только общественно бесполезным, а социально вредным трудом. Они руководят эксплуатацией, повышают уровень коррупции, прикрывают преступную деятельность государства, создают искусственное потребление, кормят народ разного рода мифами. Их труд, по большей части, не производителен, а паразитарен: он расширяет сферу угнетения, а не производства. Меньшинство управляет большинством – это вполне нормально, так как любая форма власти пирамидальна (хотя нормально ли само явление власти как таковое – это вопрос), но когда меньшинство присваивает 80-90 % богатства страны – это явно ненормально. В России полно природных ресурсов и много умных людей, способных найти эффективное общественное (именно общественное!) применение этим ресурсам, что позволило бы вернуть бесплатное образование, бесплатную медицину, доступность жилья и т.д. Природа России позволяет реализовать все это, а мораль позволяет каждому гражданину получить одинаковый доступ к природным богатствам, которые принадлежат всему народу. Только правительство этого не позволяет… С.А. Батчиков, сравнивая численность нынешнего госаппарата с госаппаратом СССР, пишет следующее: «В государственном аппарате управления СССР было занято 16 млн. человек. Около 80 % его усилий было направлено на управление народным хозяйством. Сегодня в госаппарате России 17 млн. чиновников. Хозяйством они теперь не управляют (90 % его приватизировано), а населения в РФ вдвое меньше, чем в СССР. В результате реформы произошло десятикратное (!) «разбухание» чиновничества относительно его функций. И процесс превращения государства во «внешнего управляющего» скрыт от постороннего глаза, но многие косвенные признаки говорят, что масштабы его весьма велики» [2]. Бюрократический корпус имеет тенденцию к самотиражированию, к разрастанию, в соответствии с которым чиновник множит чиновников и чиновник множит коррупцию.

Выходцам из низов запрещено лезть наверх, и путь для этого закрыт. Органы правопорядка и защиты защищают власть от этой интервенции, а не народ от антинародной власти. Они защищают те больные властные силы, который разрушают правопорядок и противодействуют внегосударственным (по-настоящему оппозиционным) здоровым силам, направленным на установление порядка. Общественно-позитивное дезорганизуется, а общественно-негативное организуется, и эта [нелегальная и аморальная] организация находит свое воплощение в разных сферах жизни — экономической, социальной, культурной. «Попустительство и безнаказанность выдаются за демократический, взвешенный и гуманный юридический подход к правонарушителям в европейском стиле, а преследование тех, кто оказал преступникам сопротивление, преподносится как справедливый карающий меч демократии. В итоге вор, укравший миллионы, давится от икры и смеха, а порядочный человек, дерзнувший постоять за свою честь и честь своих близких, в худшем случае давится тюремной баландой, а в лучшем — страдает от унижения и сознания бессилия что-либо изменить в своей стране» [3]. Действительно, рожденный ползать летать не может.

Незадолго до выборов 2007 в учреждение, где работал автор данного текста, единороссы пришли с требованием вступить в партию всем сотрудникам без исключения. Разговор был коротким:

— Все вы должны отдать голос именно нашему кандидату. Кроме того, вам необходимо в срочном порядке вступить в нашу партию.

— С какой стати мы обязаны это делать?

— Вы работаете на государство, поэтому должны подчиняться ему во всем и поддерживать его политику. (По сути дела, подтекст следующий: государство – это мы!).

— Что случится, если мы за вас не проголосуем?

— Вы будете уволены.

Это явно нарушает конституционный пункт, в котором черным по белому написано: «Никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем» [8, ст. 30].

Самое интересное заключатся в том, что в данном учреждении все вступили в корпорацию, кроме двух-трех человек. Вот и статистика – двое-трое против тридцати. Действительно, как могут в подобной ситуации поступить люди, работающие в каком-то социально-реабилитационном центре? Да, большинство людей имеют высшее образование, но оно, к сожалению, не всегда предполагает наличие высокого интеллектуального уровня и устойчивой гражданской позиции. А вот с интеллектуалами посложнее. Людей действительно интеллектуальных профессий значительно труднее привлечь в ряды подобного объединения. В качестве примера приведем преподавательский состав в университете. Если в других государственных учреждениях большинство сотрудников поверило в единоросские мифы, то в университетских кругах такого доверия не замечается; скорее наоборот, ученый состав, интеллект которого не позволяет «купиться» на дешевую пропаганду, вполне объективно понимает истинную ситуацию. Так что политикам будет труднее заставить ученых поверить в чистоту своих помыслов и в стремление к реализации своих партийных программ.

Хотя нисколько не удивительно, если в один прекрасный день университет как средоточие научных истин работящими руками политиков превратится в очередную богадельню по промывке мозгов. А такие курьезы уже имели место в истории; достаточно вспомнить хотя бы учебные заведения Средних веков, где главной ценностью образования выступал совсем не поиск истин, а заколачивание в головы учащихся «нужных» знаний и мыслей. Такие университеты как «Центры промывки мозгов» создавали не самостоятельно мыслящего индивида, а необходимое для государства и церкви существо. А власти всегда выгодно лоббировать именно такую систему образования, которая укладывалась бы в рамки необходимой государству парадигмы и не выходила бы за ее пределы. Почему в послереволюционное время имела место ссылка философов? Не потому, что философия как наука обществу не нужна, а потому, что философ как критически мыслящий человек не нужен тоталитарному государству. В том числе поэтому при сталинизме высокой популярностью пользовались прежде всего технические науки, а не гуманитарные. В этих нехитрых рассуждениях мы с неизбежностью спотыкаемся о фукианскую концепцию взаимосвязи власти и знания, а если говорить точнее, власти и образования.

Т.В. Клюева отмечает, что в результате проведенного ею социологического опроса интеллигенции 52 % считают, что интеллигент должен сотрудничать с властью, а не оппонировать ей, в то время как всего 10 % настроены на несогласие. 55 % — носители пассивного осознания ответственности за судьбу общества, активное осознание присуще менее 20 %. 90 % не выражают публично свою точку зрения [7]. Несмотря на то, что в исследовании Т.В. Клюевой выборка была довольно мала – всего 100 человек, – результаты весьма показательны. Они говорят о неутешительном состоянии современной интеллигенции, которая утратила некоторые свои атрибутивные качества. Так, интеллигент должен не только иметь высшее образование, но и уметь критически осмыслять действительность. «…когда носитель духа и мысли, интеллигент, мыслит несвободно, то тогда никакой он не интеллигент, а скорее вольный или невольный агент влияния» [17, с. 42-43]. Свободная мысль, если она действительно свободна, рождает свободное слово или даже свободное действие; интеллигент – соискатель правды и заступник за правду.

Учитывая низкий уровень современного образования, оно не предоставляет необходимой широты кругозора и глубины знаний, что, в свою очередь, едва ли может актуализировать в человеке здоровый и зрелый критицизм. Определение же интеллигенции только по критериям уровня образования и профессиональной принадлежности не дает полной картины, поскольку таковой [формальный] подход обращен в наибольшей степени к количественному аспекту, а не к качественному. Интеллигенция – не та прослойка, каждый субъект которой обладает дипломом вуза, но та, которой не чужд высокий интеллект и широкий кругозор, свободомыслие, честность, чувство ответственности за общественный организм, смелость в высказывании собственного мнения, преданность гуманистическим идеалам, следование долгу, чувство справедливости. Интеллигент отличается высоким интеллектом, сопряженным с духовно-нравственным началом. Среди атрибутивных характеристик интеллигенции нет места таким качествам, как конформизм, мещанство и лицемерие. «…русская интеллигенция всегда стремилась к абсолютной справедливости, а достичь ее на путях конформизма, увы, невозможно» [13, с. 242]. Именно критерии нравственности и гражданской активности сокращают количественно ту социальную прослойку, которую именуем интеллигенцией. Интеллигенция не синонимична среднему классу, так как классовость определяется в первую очередь по материальному критерию. Интеллигент – более широкое понятие, чем интеллектуал, характеристики которого сводятся в основном к наличию высшего образования и широкого кругозора. Человек вполне может сочетать образованность и ученость с бескультурьем, хамством, аморализмом, мещанством, стремлением добиться карьеры любой ценой и с другими подобными «качествами»; его едва ли следует считать интеллигентным. Но при этом он может быть интеллектуалом – одомашненным и прирученным борцом за права корпоративной элиты, умным и послушным помощником, готовым подписаться под чем угодно. Его интеллект может использоваться как во благо, так и во вред – в зависимости от направления его воли или воли того, кому он служит. Сообщество таких людей скорее заслуживает название «интеллигентщина». Но эти максимы не означают, что интеллектуалам, в отличие от интеллигентов, чужды моральные, нравственные и этические качества.

Интеллигенция составляет необходимый потенциал для появления гражданского общества. Гражданское общество – то общество, где не только существует нормальная интеллигенция, где у нее есть жизненные перспективы, но и то, где она имеет право высказываться, не боясь ничего, где она проявляет социальную активность, где она чувствует свою ответственность за судьбу общества. У нас в стране не только отсутствует право голоса, но и крайне узка по численности та прослойка общества, которую следует именовать интеллигенцией. Она не является ключевой группой, формирующей общественное сознание. Причиной этому выступают разные факторы – как эсхатологическое и нигилистическое состояние самой интеллигенции, которая устала от баталий и, осознав свое бессилие, умыла руки в политической борьбе (внутренний аспект), так и явные барьеры для осуществления ею этой борьбы (внешний аспект). Основной барьер – это в первую очередь закрытость информационного пространства, ограничивающая свободу слова, что препятствует эффективной коммуникации как внутри сообществ интеллигенции, так и между интеллигенцией и обществом. Таким образом, критическая мысль становится замкнутой на самой себе; критика власти доходит в основном лишь до той аудитории, от которой она и исходит, до той аудитории, для которой в этой критике нет ничего нового (см. [6]). Противопоставляя себя власти, интеллигенция – «совесть общества» – априори не может искать поддержки от властных структур. «Традиционно уповать [интеллигенции – А.И.] на государственную поддержку бессмысленно, так как именно привязка к государству служит своеобразным родовым проклятием отечественной интеллигенции» [11, с. 403]. Как пишет А.Н. Севастьянов, для ельцинских преемников интеллигенция стала обузой, и они из буржуазно-демократической революции приняли и насадили буржуазную составляющую, а демократическую ограничили как только смогли, и тем самым противопоставили себя интеллигенции [14].

Выпускниками учебных заведений должны быть люди, обладающие прежде всего хорошо отточенным методологическим мышлением, а не фактуальными знаниями, которые мало поддаются практическому использованию, быстро устаревают (особенно в эпоху стремительного роста знания) и едва ли создают плацдарм для независимости мышления. Сегодняшняя эпоха характеризуется не только лихорадочным ростом знания, но и быстрым устареванием прошлых истин. Пока студент обучается по одной технологии и парадигме, к моменту окончания вуза эта парадигма изнашивается, и ей на смену приходит новая система знаний – более совершенная и адаптированная к реалиям текущего дня. Выпускник оказывается неконкурентоспособным. И некоторые догматичные вузовские дисциплины, читаемые в течение нескольких десятков лет в первозданном виде, без нововведений, также неконкурентоспособны и отдалены от реальности. Встречаются люди, которые имеют достаточно обширные знания, но у них отсутствует знание того, как эти знания применить, что говорит о недостатке соразмерности их компетентности и социальной адекватности. Так что в сегодняшнем образовании мы находим такие взаимосвязанные проблемы, как устаревание знания и его излишняя фактуальность в ущерб методологичности.

Настоящее образование должно не столько создавать узконаправленного специалиста (вспоми-нается шутка про двух специалистов – один по правой ноздре, а другой по левой), а способствовать формированию у учащегося строгого мышления, последовательности в умозаключениях, много-стороннего и глубокого мировоззрения, осмысления сущности фундаментальных процессов и их взаимосвязей, а не разрозненных и бессвязных фрагментов. Специалист узкого профиля создается обучением. Обучение просто нашпиговывает его знаниями и умениями осуществлять профессиональную деятельность. Описание анало-гичной модели такого специалиста мы находим у Ортеги-и-Гассета. Испанский философ уподобляет его человеку массы, называя его невеждой во всем, что не входит в его узкую специальность; вместе с тем он хорошо знает свой крохотный уголок вселенной. Ему свойственны амбиции и авторитет, с которыми он ведет себя во всех незнакомых ему вопросах [12].

Образование же – более широкая категория, чем обучение. Оно способствует становлению не только высококлассного специалиста, но человека думающего и человека гуманного. А во всем мире, и в том числе в России, хороших специалистов много, достаточно людей обученных, но мало людей поистине образованных, умеющих думать, критически осмыслять действительность и руководствующихся не сиюминутными страстями и низкими помыслами, а высокими ценностями. А тех, кто таковыми является, почти не видно, поскольку мыслящий человек – это камень преткновения для корпоративных властных структур.

Это не значит, что по-настоящему образованный человек должен обладать энциклопедическими знаниями. В информационную эпоху с присущими ей тенденциями стремительного накопления информации, роста научного знания и диф-ференциации наук интеллектуалов, по большому счету, не существует. Невозможно охватить необъятное, невозможно разбираться во всем и вся. Роль интеллектуала сегодня аморфна не только потому, что, по сути, вышла из почета, но и потому, что в век постмодернизма все являются интел-лектуалами. Если раньше – например в эпоху Нового Времени – таким высоким словом можно было назвать человека, условно говоря, прочитавшего несколько сотен книг – единственных существовавших тогда книг – то теперь не хватит жизни на то, чтобы проштудировать всю имеющуюся литературу хотя бы по каким-то узким вопросам. Но это не означает, что образованность человека измеряется сугубо количественными показателями. Равно как это не указывает на необходимость поставить крест на проблеме интеллектуального (и духовно-личностного, так как культура и нравственность есть неотъемлемые аспекты человеческой образованности) развития человека. Имеет смысл в образовательной сфере создавать плацдарм для усвоения студентами не просто знаний, а знания о знаниях – того самого методологического базиса, выраженного в принципе «учись учиться» (или, в более актуальном для современности варианте, «учись дифференцировать знание и псевдознание»). Сегодня качество образования зависит не от объема знаний, а от способности ориентироваться в глобальном информационном пространстве, от способности отделять зерна от плевел, от способности не тонуть в потоках информации и псевдоинформации, от способности целостно и систематично, а не мозаично-фрагментарно, осмыслять действительность. Не стоит забывать, с одной стороны, о ценности универсальных, широкомасштабных знаний, а с другой – об узкопрофессиональной квалификации. Перекос же в одну из сторон, при этом игнорирующий упомянутый выше методологический базис, рождает интеллектуально-кастрированного субъекта. Без фундаментальных знаний – он просто функциональный винтик, не отличающийся мыслительной гибкостью, самостоятельностью, творческим мышлением и кругозором; специалист узкого профиля. Без узкой квалификации – он теоретик, распыляющийся во все стороны и сферы, много знающий, но почти ничего не умеющий. Принципы фундаментальности и практической направленности должны быть гармонично переплетены. Именно человека, вобравшего в себя таковую многосторонность, следует называть культурным, интеллектуально развитым, нравственным, творческим и компетентным.

Проблема знания, его накопления и прироста – далеко не самая актуальная для современности. Она была актуальна тогда, когда знаний было мало. Сейчас же, в век глобального знания (и, соответственно, глобального псевдознания, мифа) в большей степени актуализируется проблема понимания. Понимание – это надстройка над знанием, более высокий уровень, который достигается, в первую очередь, не путем простого накопления и прироста знаний, а путем методологического осмысления действительности, зачаток которого мы видим в декартовском императиве сомнения. И если Ф. Бэкон отождествлял знание с силой, то сегодня более справедливо отождествлять понимание с силой.

Оценивая качество современного высшего образования, несложно прийти к выводу о сомнительности этого качества. Что-то уж много среди выпускников узколобых схоластов, видя которых, трудно поверить в наличие у них диплома о высшем образовании. И «заслуга» в этом принадлежит не только некоторым преподавателям, слабо разбирающимся в своих предметах, и не только некоторым студентам, откровенно не желающим учиться, у кого на лбу написано «не знаю и знать не хочу», но и тем приближенным к власти фигурам, которые создают государственные образовательные стандарты, чем определяют содержание, методологию и вообще специфику вузовского обучения. Вузов много, но количество не всегда перерастает в качество. Если переименовать какой-нибудь колледж в университет (как милицию в полицию), университетом он от этого не станет. Конвейерное производство выпускников путем упрощения требований и исключения из вузов только за неоплаченные семестры создаст много дипломированных людей, и некоторые из них, возможно, станут представителями среднего класса, а вот интеллигенцией станут единицы. Да и кандидатов с докторами сейчас пруд пруди, но далеко не каждый из них оправдывает свою степень. Можно сказать, что при расширении дипломирования происходит инфляция квалификаций; настоящая ценность дипломов падает.

В среде ученых, как уже говорилось, все больше и больше появляется желающих уехать за границу, и процесс «утечки мозгов» идет полным ходом, так как нынешние зарплаты «умам» — это не зарплаты, а сплошное издевательство. А в это время иностранный (прежде всего американский) капитал наживается на русских мозгах, что ведет к разгрому России. Теперь наша страна перестала быть страной интеллектуалов. Этого и хотели власти, идеальным представителем народа для которых является человек работающий, человек, потребляющий продукты низших уровней массовой культуры, человек согласно кивающий, человек конформный, человек, превращающий свою жизнь в бестолковый процесс воспроизводства и получения удовольствий. Не нужен только человек думающий. Человек должен быть эффективным, и эффективным именно для власти, а не для себя и, уж тем более, не для оппозиции этой власти. Еще в семидесятые М. Фуко говорил о маргинальном положении интеллектуала, о том, что вместо его речи существует речь власти, основанная на приказах и распоряжениях [16]. По сути, ситуация, в которой речь интеллектуала не слышна, а речь власти раздается повсюду, верна и на сегодняшний день.

Система образования целенаправленно выхолащивается и переводится на западные стандарты. Она становится не более прогрессивной, как вещают с высоких трибун всякие реформаторы, а наоборот, более регрессивной, не способной рождать интеллектуалов, специалистов широкого профиля. Русский интеллектуал всегда был Интеллектуалом с большой буквы, а потому являлся костью в горле у недружественных по отношению к России мировых элит. Сейчас он стал костью в горле российской политической элиты. Не исключен вариант того, что в скором времени образование станет лоскутно-мозаичным и принципиально бессистемным, а наука перейдет в руки класса господ, и тем самым станет жреческой монополией. Недаром мировые фонды выделяют средства на изучение каких-то малоактуальных проблем, но обходят стороной, к примеру, проблему инициаторов искусственной глобализации и вообще проблемы глобальных мировых процессов. О достойном будущем России не может быть и речи, пока интеллектуальная сфера ее бытия ограничена и выхолощена западными стандартами, не обогащающими, а наоборот, еще более выбраковывающими некогда великую вузовскую систему. Власть и знание хитро переплетаются…

Да и вообще, современное образование трудно назвать по-настоящему современным [modern], так как в постиндустриальном мире идет такое стремительное развитие технологий и расширение информационной матрицы, что содержательные характеристики прежней образовательной модели с неизбежностью устаревают все больше и больше. Все, что написано сейчас, может устареть уже в момент публикации. Образование должно идти в ногу со временем, а не быть догматичным и ригидным, обращенным во вчерашний день, каковым оно является до сих пор. Его главная цель – умело схватывать полезные нововведения, использовать их и обучать им, а не, отрицая новшества, гордо поднимать голову, изрекая из себя пафосные (и теперь уже бессмысленные) слова типа «у нас классическое образование, и оно должно оставаться таковым!». Оставаясь таковым, оно указывает на свою неадекватность современному миру. С его помощью не только невозможно решить актуальные проблемы, но зачастую оно не позволяет даже их увидеть. Образование должно не только фактуально нагружать голову студента, но и учить его мыслить, предоставлять не только факты (многие из них действительно бесполезные), но и методологию. Кроме того, в глобализирующемся мире почти каждому человеку целесообразно, с одной стороны, идти в ногу со временем (например, знать английский язык), а с другой – не забывать о своих национальных корнях (а значит, и о языке).

Возникает вопрос: на что рассчитан Болонский процесс – на улучшение качества образования, на его мобильность, на его осовременивание или же на создание пропасти между малочисленной элитой, достойной обучения, и многочисленными социальными низами, в образованности которых вершители сего процесса не особо заинтересованы? В этом же ключе достойно внимания новое изобретение – ЕГЭ, тесты которого не способны актуализировать творческое мышление выпускника, но лишь «проверяют» его память, оставаясь малообъективным средством для оценки знаний. Да и ориентация на Америку в образовании, мягко говоря, вряд ли оптимальна и современна, так как Америка с ее пониженными требованиями к студенту и образовательным техницизмом – не авторитет. Известно, что интеллектуальный уровень среднего американского выпускника вуза кое-как дотягивает до интеллектуального уровня среднего российского выпускника колледжа или техникума, что говорит о близости понятий американизации и олигофренизации. Я не вижу ничего прогрессивного в переходе от нашей самобытной модели специалитета к модели бакалавриата-магистратуры, и многие ученые со мной согласятся. Вместе с тем, после введения этой «облегченной» (очень мягко выражаясь) модели образования, начнут сокращаться рабочие места профессоров, которые, вооружившись серьезными требованиями к студентам, действительно хотят дать своим подопечным полноценное образование; до примитивизма простые требования системы и справедливо-высокие индивидуальные требования окажутся несовместимыми, а система всегда побеждает проявления индивидуализма.

Раньше казалось, что единороссы не дотянутся до вузов – побоятся встретиться с достойным противником. Действительно, они начали-то с представителей менее умственно загруженных профессий. Но вскоре и до вузов добрались. Первым шагом была попытка «накормить» студентов своими мифами. Так, сейчас повсеместна практика указаний привести в определенный день в определенное место студентов в количестве ста пятидесяти человек от факультета на промывку мозгов.

Следующий шаг – попытка «накормить» уже не студентов, а преподавателей. И здесь также имеет место прямое принуждение с угрозами, а не россказни о светлом будущем – эти россказни давно уже малоэффективны, хотя время от времени все равно используются. Неугодных – уволить (например, за несоответствие должности). Угодных – на руководящие места. Будет просто до нелепой несправедливости смешно, если заслуженного профессора-оппозиционера уволят (за несоответствие должности), а какого-нибудь молодого ассистента-конформиста оставят.

В любом обществе есть социальный слой, который можно назвать субъектом мыслительной деятельности. Его представители, образующие этот субъект (или полисубъект), — это люди, занимающиеся умственным трудом, в результате которого посредством появления новых идей они способны оказывать влияние на развитие социума. Также выделяется субъект воления – государственные структуры, реально влияющие на общественное развитие. И если бы существовала единая система моральных ценностей, то с ее помощью можно было связать воедино интересы обоих субъектов. При отсутствии такой системы имеют место два варианта событий: «субъекты либо находятся в состоянии конфронтации друг с другом, либо субъект воления подчиняет субъект мышления и последний, в соответствии с инстинктом самосохранения, занимается мыслительной деятельностью, направленной на обслуживание первого» [4, с. 27]. Естественно, у нас имеет место второй вариант развития событий, когда интеллектуалы в страхе за свою свободу, карьеру и благополучие в целом «работают» на правительство, хотя в глубине души в корне не согласны с его политикой: директора государственных учреждений, ректора и проректора университетов с тяжестью на сердце призывают своих подопечных вступать в корпорацию. И такое подавление направлено не только на поддержание молчания людей (внешний аспект), но и на активизацию у них страха это молчание нарушить (внутренний аспект). Хотя, если выбирать из двух зол меньшее, более предпочтительной, конечно, была бы реализация первого варианта, при котором интеллигенция все-таки представляла бы хоть какую-то оппозицию и могла проявлять себя в соответствии со своими принципами и ценностями.

Недаром говорят, что в толпо-элитарном обществе каждый в силу своего понимания работает на себя, а в силу своего непонимания – на человека, который понимает больше. Массы понимают минимум, интеллигенция понимает значительно больше, но, естественно, далеко не все, так как власть умело скрывает огромную часть знания. В обществе, где есть только два класса – толпа (масса) и элита, — нет принципиального различия между интеллигенцией и массой; это различие кроется только в сфере интеллектуального, но не более того. В сфере социально-экономического, статусного едва ли можно нащупать какие-либо различия: сантехник может зарабатывать больше преподавателя вуза. Я не хочу сказать, что сантехников всегда и везде стоит высокомерно причислять к категории масс, а преподавателей – к категории интеллектуалов, а лишь что тот и другой находятся примерно на одинаково удаленном расстоянии от власти, оба в равнозначной степени не имеют возможности влиять на властные решения, обоим закрыт путь в элитарное сообщество. Так что социально-экономический и политический статус интеллектуала массирован.

Ж. Делез вслед за Ф. Ницше критикует так называемого философа-послушника, хранителя общепринятых ценностей, «публичного профессора», прислушивающегося к неразумным требованиям разума – государству, религии и расхожим ценностям [5]. То есть государство выступает неразумной силой, к которой не следует прислушиваться. Сказать бы это тем, кто со знанием дела и с пеной у рта, стоя за университетскими кафедрами, просто брызжит сантиментами в адрес «избранных народом», а на самом деле избранных в первую очередь собой же.

Свобода – все-таки ценность интеллектуалов, а не масс. Она является одной из главных терминальных ценностей, но массам, как таковая, она не особо-то и нужна. По крайней мере они видят значительно большую необходимость в лишнем куске хлеба, нежели в свободе слова или печати (или в свободе вообще – в максимально широком смысле этого слова). Поэтому качество тех митингов и всевозможных акций протеста, на которые сегодня выходит сравнительно небольшая часть населения страны, оставляет желать лучшего. Люди хотят, чтобы правительство дало им что-то материальное, но ни о чем более высокопорядковом они, как правило, не думают. Прочитав эту фразу, кто-то из таких персонажей может обвинить меня в цинизме – мол, какая может быть духовность, когда кушать нечего. Но такое обвинение будет совершенно неестественным, поскольку многие действительно думающие люди, представители интеллектуальных профессий, живя впроголодь, всегда на первый план ставили духовные ценности, что противоречит теории Маслоу, а также теории, отождествляющей интеллигенцию и средний класс, но вполне соответствует действительности. Сами понятия «интеллигент», «учитель», «преподаватель» укоренились в российском сознании в качестве своего рода имен нарицательных, указывающих не только на утонченный вкус, развитый интеллект, но и отсутствие материального благосостояния. А. Маслоу считал, что удовлетворение низших потребностей стимулирует удовлетворение высших, но не наоборот [10]. Согласно знаменитой пирамиде потребностей, человек может достичь высшего уровня, пройдя через все низшие, то есть при устроенности своей жизни. В. Франкл оппонирует данной концепции, говоря, что, наоборот, человек тяготеет к смыслу (самоактуализации) в условиях наихудшего существования [15]. Г. Маркузе, описывая экономический фактор — возрастающая производительность труда создает увеличение прибавочного продукта, который обеспечивает возрастание потребления, — подобно Франклу пишет об отсутствии смысла самоопределения, если жизнь наполнена комфортом [9]. Если же мы обратим свой взгляд в древность, то условно в качестве методологических союзников Франкла и Маркузе увидим киников – в первую очередь Диогена Синопского, утверждавшего «я еще никогда никого не видел испорченного бедностью, а порочностью – многих». Он же говорил, что тиранами люди становятся только из-за богатства, а не из-за бедности [1, с. 140]. Конечно, «философ из бочки» заходит слишком далеко, утверждая бедность краеугольным камнем добродетельного существования, но в целом в его словах есть доля истины. Несмотря на то, что обе теории противоречат одна другой, можно согласиться с каждой из них. Так, с одной стороны, человек достигает развития подлинной субъектности, находясь в достатке; вряд ли голодный будет думать о личностном развитии. С другой же стороны, обращая внимание на современное общество, можно заметить много богатых в материальном смысле людей, чьи субъектные качества едва ли развиты — эти люди вообще не задумываются ни о каком саморазвитии. В общем, мы не можем остановиться ни на богатстве, ни на нищете как детерминанте омассовления. Здесь уже в наибольшей степени имеют место индивидуальные особенности человека: ориентация на окружение и на мнение большинства, неосознанность своего поведение, гиперкон-формность и т. д. — именно те особенности, которые являются противоположными субъектным качествам. Голод может приводить к преступности, а пресыщение – к зазнайству (и к преступности еще больших размеров). И в обоих случаях человек демонстрирует свою культурную низость.

Репрессии, одномеризация, интеллектуальная редукция и прочие-прочие тенденции, исходящие от власти, – все это символы умерщвления социума, изничтожения свободного духа, мнений и воль. Практика политического истеблишмента создает плотную, герметичную систему без трещин, щелей и зазоров – источников критической рефлексии, покоящихся внутри самой системы. Кремль давно уже воплощает в себе надгробие российской свободы и гражданственности, и сейчас он не перестает функционировать в качестве надгробия, превращая обширный социальный ареал в экзистенциальный некрополь. Отклонение от нормального (хорошего) – это не сбои в работе системы, а сама ее работа. Сам порядок порочен…

Литература

  1. Антология кинизма. М.: Изд-во «Наука», 1984. 400 с.
  2. Батчиков С.А. Глобализация — управляемый хаос [электронный ресурс] // Электронный информационный портал «Русский интеллектуальный клуб». URL: http://rikmosgu.ru/publications/3559/4069/ 
  3. Гопко В.В. «Бархатная контрреволюция» (о социально-политической ситуации в стране) [электронный ресурс] // Электронный информационный портал «Русский интеллектуальный клуб». URL: http://rikmosgu.ru/publications/3559/4140/ 
  4. Гопко В.В. Воля в массовой культуре / Дисс. на соиск. степени канд. филос. наук. Омск, 2006.
  5. Делез Ж. Ницше. СПб.: Axioma, 2001. 184 с.
  6. Ильин А. Н. Политическая ангажированность масс-медиа [электронный ресурс] // Автономное действие. URL: https://avtonom.org/node/13083; https://avtonom.org/node/13319 
  7. Клюева Т.В. Социальные позиции современной интеллигенции в условиях формирования гражданского общества // Вопросы культурологи. № 6. 2010. С. 10-14.
  8. Конституция РФ. URL: http://www.constitution.ru/10003000/10003000-4.htm
  9. Маркузе Г. Одномерный человек. М. : Ермак, 2003. 342 с.
  10. Маслоу А. Психология бытия. М.: Рефл-бук ; Киев : Ваклер, 1997. 316 с.
  11. Матецкая А.В. Российская интеллигенция и проблема модернизации общественного сознания // Интеллигенция и идеалы российского общества: Сб. статей / РГГУ. Социологический факультет. Центр социологических исследований. Под общей редакцией Ж.Т. Тощенко. М.: РГГУ, 2010. С. 397-404.
  12. Ортега-и-Гассет, Х. Восстание масс Х. Ортега-и-Гассет // Избр. тр.: пер. с исп. / Х. Ортега-и-Гассет; сост., предисл., общ. ред. А. М. Руткевича. М.: Весь Мир, 2000. С. 43–163.
  13. Савчук В. Инакомыслие или конформизм: нравственный выбор интеллигенции в России // Логос №6(51), 2005. С. 233-242.
  14. Севастьянов А.Н. Миф о среднем классе // СоцИс №1, 2010. С. 146-150.
  15. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. 368 с.
  16. Фуко М. Политика – это продолжение войны другими средствами // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002. С. 148-151.
  17. Щелкин А.Г. От дефиниции к сущности и миссии «идеалов» и «интеллигентов» // Интеллигенция и идеалы российского общества: Сб. статей / РГГУ. Социологический факультет. Центр социологических исследований. Под общей редакцией Ж.Т. Тощенко. М.: РГГУ, 2010. С. 31-44.
  18. Юревич А., Цапенко И. Глобализация современной российской науки // Логос. №6(51). 2005. С. 135-149.
  19. Slavoy Zizec. Kant and Sade: the Ideal Couple // Lacanian Ink, NY, 1998, №13. Pp. 12-25.

 

Ильин А.Н. Статус интеллектуала и интеллигента в условиях авторитаризма современной политики // Научный вестник Уральской академии государственной службы: политология, экономика, социология, право. 2011. № 2(15). С. 40-50. Режим доступа: http://vestnik.uapa.ru/issue/2011/02/06/

Здесь данная статья опубликована в модифицированном виде.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *