Культура потребления более свойственна американскому обществу, чем российскому. Данный тип культуры способен прижиться только при капиталистическом укладе, так как основные потребительские ценности вполне соответствуют духу капитализма. Утвердившаяся на российских просторах потребительская этика является не показателем высокого социально-экономического развития, а знаком серьезного культурного упадка.
Ключевые слова: общество потребления, капитализм, социализм, общественно-культурный упадок.
Культура потребления не свойственна русскому народу. Наш народ всегда воспитывался в условиях несвободы и нищеты, которые на протяжении сотен лет все глубже и глубже укоренялась в ментальности русского народа посредством режимов татаро-монгольского ига, Ивана Грозного, Петра I, И. Сталина. Отсюда с неизбежностью возникли терпеливость и низкие притязания; захудалый кров, кусок хлеба и какая-никакая одежка – этим быт и полнился. Легкие деньги, стремление к наживе противоречит русской культурной традиции. Недаром издревле на Руси были в обиходе пословицы типа «Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою», «Домашняя копейка лучше обхожего рубля», «Деньга лежит, а шкура дрожит».
Мы не даем положительных оценок аскетизму, который нам так долго прививался, поскольку он также является крайностью, обратной стороной потребительства, однако, учитывая его создаваемую веками укорененность в сознании русского народа, можно однозначно заявить о чуждости потребления для русской души. В последнее время океан потребительства огромной волной захлестнул русскую культуру, а само потребительство – изобретение Америки [страны без корней и культурного богатства], но явно не России, которая, несмотря на это, руководствуясь интересом к заморским диковинкам, не преминула примерить на себя соблазнительные одежды потребления.
Советская культура проповедовала нестяжательство и солидарность. «Хотя Советы и подобные им режимы ввели негуманную регламентацию жизни миллионов своих граждан, вместе с тем они освободили эти миллионы от многих прежних форм подчинения и эксплуатации. … эти режимы сформировали у своих граждан не только менталитет и поведение регламентированных и порабощенных заключенных, но также характер, энтузиазм и поведение членов свободного «мы-коллектива», добровольно объединенного взаимной симпатией и ответственностью, взаимной помощью, свободным сотрудничеством и неэгоистической любовью в одну огромную семью, или братство»[1]. В СССР культивировалось производство, а не потребление. Основной целью этого производства выступало не индивидуальное обогащение, а построение общества благоденствия. Соответственно, вместо потребительского индивидуализма и меркантилизма проповедовались социально ориентированные ценности. Фокус внимания ставился на духовных ценностях, в противовес материальным, и социальная политика следовала курсу преодоления общественного неравенства, а не его усиления. Человек трудился не только ради личных благ, как это происходит в потребительском обществе, а ради благ общественных, которые ставились значительно выше личных. Он был голодным, но с минимальными запросами. Так что трудоголизм, характерный и для того и для другого общественного уклада, будучи проявлением инструментальной ценности, служил различным терминальным ценностям. В одном случае они носили характер сугубо личных, а в другом – лично-общественных. Вместе с тем в потребительском обществе труд сам по себе ценится значительно ниже, чем в социалистическом. Здесь он выступает средством получения потребительских благ для загипнотизированных модой и рекламой людей, которые не имеют достаточных средств для воплощения этого желания, а потому вынуждены трудиться. Другая же (материально обеспеченная априори) часть консъюмеристски настроенной прослойки, наоборот, не испытывает никакого уважения к труду, считая его низким и недостойным занятием.
Насаждаемая со времен перестройки культура потребления, в отличие от своего советского предшественника, стала возводить в культ жесткий социал-дарвинизм и принцип жесточайшей конкуренции. Отказавшись от архетипических традиций, люди стали охотно прислушиваться к новым демагогам, которые проповедовали «пролиферацию ничто», разрастание «пустых форм».
В США как одном из образцов капиталистического государства статус общекультурных принципов занимают принципы конкуренции и рынка, выраженные в идеологии «помоги себе сам», что идет вразрез с этикой взаимопомощи. Вместе с тем, потребительские идеалы прослеживаются в религиозной культуре США – протестантизме, а именно, в кальвинизме и лютеранстве. Эти религии, в противовес исконно христианскому нестяжательству и его негативному отношению к материальным благам, возвели в культ карьеризм и стремление к максимальному материальному достатку. Несмотря на то, что протестантизм поощряет бережливость и трудолюбие, он также легитимируют индивидуализм, приумножение финансов, деловую коммерческую активность, предпринимательство, рисковость, расчетливость. Все это послужило почвой для возникновения потребительства.
Американский инфантилизм граничит с обостренной рациональностью. Разум создает вокруг себя периферию неразумия, которое одновременно стремится уничтожить разум и фактом своего «неразумного» существования конституирует его. Поэтому разум слишком обостренно относится к явлениям, не вписывающимся в него. Американский разум до неразумия чувствительно относится к любым неполадкам и катастрофам – от самых мелких до совсем крупных (типа терактов 11 сентября). Даже малейший непорядок, не согласующийся с господствующей рациональностью, привлекает огромное – буквально параноическое – внимание. Когда с неба по непонятным причинам сыплется больше снега, чем обычно, американцы в панике. Когда река немного выходит из берегов, американцы в панике. Даже когда по радио вещали «Войну миров» Г. Уэллса, население штатов восприняло эту трансляцию за чистую монету – не за художественное произведение, а за новость о пришествии инопланетян, – что вызвало вполне нормальную для американцев панику (не знать этот почти классический роман – уже слишком). После уничтожения башен-близнецов население США причитало: «неужели это произошло с нами?! Неужели в нашей великой стране возможно ТАКОЕ?! Неужели наш разум позволил этому случиться?!» Именно потому что их разум не позволяет этому случиться, ЭТО случается. Нападки на Америку буквально разрывают ткань реальности для американцев. Их инфантилизм и нарциссизм диктует убежденность в том, что случившееся – это патология, сбой в системе, происки враждебных и ненормальных «других», а не норма, не трагическая вписанность в реальность. Самолюбие, нарциссизм, обостренный разум прагматика-параноика-ребенка, экономическое благоденствие служат барьером не только для развития культуры, но и для элементарной рефлексии. Экономическое развитие – еще не показатель общественного прогресса. Именно культура, а не экономика – духовный дом человечества. Экономически процветающей стране не нужны утонченный ум и высокая культура. У них есть техно-цивилизация, у них есть американская мечта… И у них есть возможность и стремление насаждать ее другим. Но у них нет понимания того, почему некоторые «другие» яростно противодействуют американизации.
Одна из особенностей американского мышления – любовь к числам, к счету, мировоззренческий механицизм, воцарившийся несмотря на то, что реальность слишком сложна для сугубо математического подхода. Они все измеряют в точных оценках, в процентах, и этот дух счета, эта когнитивная простота играет важную роль в капиталистическом обществе потребления. По замечанию М. Вебера, расчетливость как важный компонент капитализма является не средством ведения хозяйства, а принципом всеобщего жизненного поведения[2]. Качество подменяется количеством, ценности – ценой, выбор – подсчетом, мораль – расчетом. У этой цивилизации есть для всего цена, но нет ни для чего ценности. Идеалы и ценности находятся в иной плоскости, нежели плоскость утилитаризма, и поэтому они сами по себе не представляются ценными.
Даже в американской науке и образовании прослеживается линия меркантилизации и прагматизации. Это заметил еще М.М. Ковалевский в конце XIX в., «… ни в одной стране не делается больше практических приспособлений науки к технике, как в Америке, и не встречается меньше научных открытий, нигде элементарные сведения из сферы точных наук не распространены больше в массах и не имеется так мало попыток обобщения положительного знания. Наука, и в особенности философия, – продукты вполне зрелой цивилизации, а американскую далеко еще нельзя считать таковой»[3]. Наука, к которой апеллирует американский истеблишмент, не только страдает культом «утилитарности», но и априори лишена морального содержания, и поэтому вместо этического вопроса «хорошо ли развязывать войну с Ираком?» в широкой общественности муссируется технологический вопрос «как именно следует начинать войну с Ираком?». Такова она – потребительская культура в оригинале.
Несмотря на идеологическую силу мифа, согласно которому капитализм – венец гуманной цивилизации, гуманизмом уклад европейских стран не пахнет. В середине XVIII века только из Индии Англия извлекала ежегодно доход в размере 2 миллионов фунтов стерлингов; за счет колоний поддерживался уровень жизни англичан. Лишь незначительная часть чернокожих рабов, которых везли в Америку, смогла пережить дорогу, большинство умерло в пути. «Прогрессивный» Запад, в отличие от «отставших» стран, построил себя из материала колоний, которые жестко эксплуатировал. Это разве не паразитизм? Это высшее проявление построения своего счастья на несчастье других. Хоть Запад и призывает другие страны идти по его пути развития, этот путь по сути является тупиковым. Если даже мы отбросим в сторону моральный и правовой аспекты данной проблемы, то убедимся в том, что распространение потребительского стиля жизни западоидов на все человечество с неизбежностью натолкнется на экологические препятствия – ресурсов планеты на глобальное потребительство просто не хватит.
Принципы капиталистического производства, ориентированного на меркантильную прибыль как на самоцель, не сочетаемы с ориентацией на общественную полезность. Да и призывы следовать путем Запада противоречат реальной политической линии самого Запада, так как Европа целенаправленно разрушала островки капитализма, возникавшие в незападных странах. Все светлые мифы Запада о его свободе, быстром прогрессе экономики, культуры и цивилизации лишь выглядят правдоподобными. Запад получил доступ к ресурсам огромной части планеты, на которые он не имеет никакого права и которые он отбирал насильственными способами. И сейчас он продолжает получать ресурсы с пространств, которыми не обладает, но именно потому, что продажные национальные правительства этому потворствуют[4]. Нет никакого эквивалентного обмена, о чем свидетельствует постоянно возрастающая неэквивалентность отношений между метрополией и колонией. Третий мир выдает все больше и больше сырья, и при этом не богатеет, а нищает. Вот что пишут про США: «страна, население которой составляет всего лишь 5 % живущих ныне на планете людей, потребляет около 40 % мировых ресурсов»[5]. Соотношение доходов 20% самой богатой части населения планеты к 20% самой бедной в 1960 году было 30:1, в 1980 – 45:1, а в 1989 – 59:1[6]. Причем страны Запада потребляют около 75% всех ресурсов планеты и выбрасывают в окружающую среду примерно такой же процент отходов. Повышению производства для обеспечения возрастающего потребления неумолимо сопутствует рост загрязнения. Н.В. Бекетов приводит следующие цифры: в 60-е годы XX в. доход обычной развивающейся страны составлял около 12% от дохода типичной развитой страны, а сейчас этот показатель приближен к 5%, доля богатейших стран в мировом ВВП составляет 86%, доля средних – 13%, а доля беднейших – 1%[7]. Конечно, во многих источниках встречаются разные оценки, но все они указывают на то, что разрыв в доходах между бедными и богатыми странами продолжает расти. Богатые страны вбирают в себя всего лишь около 17% населения, а бедные – все остальное; тенденция сокращения рождаемости в обеспеченных странах и ее роста в бедных продолжается. Учитывая сверхвысокий процент потребления ресурсов и загрязнения атмосферы «первым миром», учитывая основной причиной планетарного кризиса не столько перенаселенность, сколько техногенные нагрузки, связанные с научно-техническим прогрессом, целесообразно сделать следующий вывод. Именно странами «золотого миллиарда», а не огромным населением бедных стран, перенаселена планета. Потребительское давление на планету последних просто несопоставимо с давлением, оказываемым населением богатых и процветающих стран.
Русь, которой была свойственна общинность, отказалась от нее, приняв капиталистическую «религию» индивидуализма. Уклад коммунистических режимов, которые хоть и отличаются чрезмерным вмешательством государства в жизнь народа, схож с укладом семейным – пусть авторитарным, но семейным, – где каждый член семьи имеет право быть накормлен, то есть имеет право на жизнь, и где один за всех и все за одного. Голод в таком обществе возможен только в силу каких-то серьезных объективных причин, катастроф. При капиталистическом укладе рынок диктует правила представления каждого работника в качестве товара, который имеет определенную цену. Здесь человек сам по себе не имеет права на жизнь, это право ему дает рынок. Покупательная способность и доход позволяют человеку не умереть с голоду. Рынок признает экономические права, а не нужды. При капитализме во время всеобщего недоедания на избыточные запасы пропитания их владельцы согласно логике рынка повышают цены, а при коммунизме они распределяются на всех[8]. Коммунизм дает право на жизнь, а капитализм – веру в незыблемость частной собственности и прав гражданина. Одни при капитализме получают все блага потребительской роскоши, а другие – голодную смерть; то есть, проявляет себя огромный разрыв между материальной обеспеченностью различных слоев населения. При коммунизме же этот разрыв максимально сглажен. Под термином «коммунизм» мы понимаем «чистый» коммунизм, а не то явление, которое бытовало в годы СССР. Хотя режим Советского Союза с его уравниловкой в бедности (но с распределением доходов) естественно, был ближе к коммунизму, чем западный капитализм. Никакая рыночная экономика не обеспечит своему гражданину такую безопасность, которую обеспечивала плановая экономика социалистических стран; сам рынок противоречит идее общественной безопасности, так как здесь актуализируется спекулятивное желание купить дешевле и продать дороже, а другие люди воспринимаются просто как клиенты или партнеры, а не как представители своей общины. Возводимый сейчас в культ свободный рынок свободен от государственного регулирования и от принципа всеобщего бесплатного предоставления услуг типа здравоохранения и образования. Свобода рынка, за которую ратуют новые капиталисты, в конце концов приводит совсем не к свободе. Даже если бы свобода торговли воплотилась в реальность, в конечном счете ни к чему хорошему она не привела бы, так как без системы сдержек и противовесов эта свобода обратилась бы победой самых предприимчивых и богатых и крахом всех остальных. Свобода ничем не ограниченной экономической деятельности не является ценностью, поскольку она противоречит правам человека. Так что закрытая экономика планового типа была не такой уж неэффективной, как про нее говорят. Приватизация и переориентация экономики, открыв Россию для иностранных инвестиций, отбросили страну назад. Насаждаемый нам либерализм как исконно капиталистическая идеология предполагает культ денег, рыночной экономики, невмешательство государства в экономику, и, соответственно, свободу частного предпринимательства, которая может вылиться в новый монизм. Ничем не ограниченная свобода торговли помимо формирования экономического социал-дарвинизма приводит к развитию монополий, которые, в свою очередь, рождают сверхобеспеченную экономическую элиту, могущую влиять на государственные решения.
Не мог эгоизм потребительства родиться в лоне общинного уклада. Его породила именно капиталистическая система с ее индивидуализмом, пропастью в доходах и жизненных благах. Основная цель капитализма – создание условий, благоприятствующих максимальному извлечению прибыли. А все декларируемые ценности – права человека, неприкосновенность частной собственности, толерантность – выступают всего лишь инструментами, служащими этой главной цели. Рынок разрушает любые формы человеческих объединений, которые ориентированы на духовность, взаимопомощь и этику. Страшно то, что, перенимая весь негатив с запада, мы, научившись потребительски мыслить (руководствуясь в основном категориями утилитарности и выгодности), превращаемся в западоидов.
Индивидуализм следует понимать не как проявление независимости и самодетерминированности, а скорее как проявление эгоизма и меркантильности в соответствии с изоляционистским принципом «моя хата с краю». Именно индивидуализм, а не субъективизм как проявление осознанной самодетерминации и гражданской позиции, является основой потребительства, которое разрушает нормальные человеческие связи и разделяет людей на «неделимые атомы», проявляющие друг к другу в основном экономический интерес. Неудивительно, что волна потребительства хлынула в нашу страну именно после перехода России с околокоммунистического уклада к околокапиталистическому. В последние годы, начиная сразу после перестройки, среди молодежи заметны меркантильный индивидуализм и утрата солидарности, повлекшие за собой атомизацию и нарушение коллективных связей. Установки на личную выгоду и потребительство стали реакцией на внедрение рыночных (или квазирыночных) принципов в экономику[9].
Согласно некоторым эмпирическим данным, потребительство и его идеалы сейчас (2008 г.) проявляют себя значительно сильнее, чем в годы позднего социализма (1981-1982 гг.). Ценность работы сменилась ценностью потребления, взаимопомощь уступила место эгоцентризму, стало более актуальным умение приспосабливаться (идеология продажности), что привело к деструкции социальных отношений. Советские социальноцентрированные (традиционные) ценности сегодня стали маргинальными, так как доля разделяющих их людей значительно уменьшилась[10]. Для современной молодежи наиболее значимы утилитарно-прагматичные личностные качества, а нравственно-патриотическим ценностям и самореализации не находится места, целевые установки сводятся к индивидуальному, а не общественному, благу[11]. Кроме того, молодежь в последнее время выделяет ценностно значимым такой концепт, как наличие связей с нужными людьми, что косвенно указывает на большую веру в коррупцию, чем в собственные личностные качества и профессионализм. Если та или иная культура не принимает в качестве ценности личностно-профессиональные особенности, она будет принимать иные ценности, которые, мягко говоря, не вписываются в рамки морали и закона. При снижении возвышенного и огрублении норм человеческого общежития возникает дефицит человечности.
Общество потребления не только безнравственно, но и беспринципно. Если принципы угрожают материальному достатку, то они перестают быть личными принципами и становятся чем-то архаичным, рудиментарным. Недаром говорят: дружба за деньги – это бизнес, любовь за деньги – это проституция. Потребкульт десакрализирует все ценности, ранее считавшиеся святыми. Ценности в таком целерациональном (в отличие от ценностнорационального) обществе допустимы только в том случае, если они служат экономическим утилитарным интересам. Соответственно, потребление, уничтожая нормальные общечеловеческие ценности, разрушает нормальные связи между людьми, а значит, и разрушает стабильность. А желания, которые оно обещает удовлетворить, порождены в том числе желанием стабильности. Парадокс.
[1] Цит. по Кравченко С.А. Динамика современных социальных реалий: инновационные подходы // Социс №10, 2010. С. 25.
[2] См. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. – М.: Эксмо, 2009. – (Политический бестселлер). – 864 с.
[3] Цит. по Бразевич С.С. Американская действительность глазами М.М. Ковалевского // Социс №11, 2010. С. 117.
[4] См. Ильин А.Н. Поддерживает ли партийный курс глобализацию // Объективная газета http://www.og.com.ua/filosof_4.php
[5] Лукьяненко В. И., Хабаров М. В., Лукьяненко А. В. Homo consumens – человек потребляющий // Век глобализации. Выпуск №2(4)/2009 http://www.socionauki.ru/journal/articles/126926/
[6] Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. – М.: Эксмо, 2009. – (Политический бестселлер). – 864 с.
[7] Бекетов Н.В. Глобализация как процесс формирования информационно-экономического пространства: социальные аспекты развития мировой и национальной экономических систем // Век глобализации №1, 2009 http://www.socionauki.ru/journal/articles/129891/
[8] См. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. – М.: Эксмо, 2009. – (Политический бестселлер). – 864 с.
[9] См. Бабинцев В.П., Реутов Е.В. Самоорганизация и «атомизация» молодежи как актуальные формы социокультурной рефлексии // Социс №1, 2010. С. 109-115.
[10] См. Возьмитель А.А., Осадчая Г.И. Образ жизни в России: динамика изменений // Социс №1, 2010. С. 17-27.
[11] См. Хагуров Т.А. Учащаяся молодежь в кризисном обществе // Социс №11, 2010. С. 93-104; Быкова Д. Ю., Зотов В.В. Социокультурный подход к формированию молодежной политики инновационного общества // Вопросы культурологии №4, 2011. С. 68-73.
Ильин А.Н. Чуждость потребительства для российской культуры // Вопросы культурологии 6/2012. С. 48-53.
