Антидемократичный характер неолиберализма

Поскольку реализация неолиберальных проектов ведет к расширению бедности, сокращению соци­альной политики и росту неравенства, этот процесс вызывает общественное сопротивление. Установление неоли­берального порядка часто сопровождалось массовыми репрессиями, цензурой и манипуляциями общественным мнением. В содержательном плане неолиберализм антидемократичен, т. к. тотальный рынок функционирует в инте­ресах не большинства, а глобального бизнеса. Господствует право сильного: богатый и влиятельный имеет больше прав и возможностей для защиты своих интересов, чем обычный член общества. При этом рыночная пропаганда неустанно представляет неолиберализм как наиболее демократичный порядок.

Ключевые слова: неолиберализм, демократия, рынок, реклама.

Дерегулируемый свободный рынок регулируется противостоящими правам рабочих мощными экономическими акторами и правительства­ми, которые подконтрольны транснациональным экономическим силам. В этом один из парадоксов неолиберализма; эти силы не заинтересованы в демократизации.

Как заметили М. Хардт и А. Негри, политический контроль требуется, чтобы подавить борьбу труда против капитала. За трудовыми переговора­ми стоят политическая власть и угроза применения силы. Если бы полити­ческого регулирования не было, т. е. не было силовых взаимоотношений для разрешения трудовых конфликтов, не существовало бы и капиталисти­ческого рынка. Неолиберализм не возник бы, если премьер-министр Тэт­чер отказалась подавить шахтеров в Уэльсе, а президент Рейган — оказать поражающее давление на союз авиадиспетчеров. Свободный рынок воз­можен именно благодаря политическому регулированию и принуждению [23]. «Первоначальное» становление неолиберализма шло по пути подавле­ния вполне целесообразной протестной активности социальных «низов».

Когда в 1984 г. забастовали шахтеры, «железная леди» им объявила на­стоящую классовую войну, назвала их внутренними врагами и обрушила на них полицейские дубинки. Начался шпионаж за влиятельным в то вре­мя профсоюзом шахтеров с внедрением в него агентов и прослушиванием разговоров. Правительство не было заинтересовано в переговорах — оно желало разбить профсоюз, что и было сделано.

Прогрессивные рабочие советы подверглись кампании по дискредита­ции. Ряд изданий стали их называть глупыми леваками [22]. Тэтчер при­бегала к услугам неофашистов, которые избивали профсоюзных лидеров и пользовались гарантированной безнаказанностью [18]. Против фаши­стов и наци-скинхедов не велось борьбы, поскольку они устраивали пра­вительство Тэтчер. Ультраправые обвиняли в колоссальной безработице не стоящих у власти либералов, а иммигрантов-«цветных», которые, мол, заняли рабочие места. СМИ пропагандировали наци-скинов так широко, как не пропагандировали ни одно молодежное движение, и навязывали обществу их образ. Ряды Национального фронта стремительно росли, и он даже выиграл ряд муниципальных выборов [17].

Правительство Тэтчер стремилось к закрытию шахт и намеренно унич­тожало угледобывающую промышленность. Председатель Национального профсоюза шахтеров (НПШ) марксист Артур Скаргилл во время забастовки 1984—1985 гг. стал объектом беспрецедентной травли и провокаций бри­танских спецслужб. Внедренный его помощником тайный агент Р. Вин­дзор (данные об этом рассекретили в 1993 г.) провел по заданию МИ-5 «тайную встречу» с Каддафи (сразу ставшую достоянием СМИ) и якобы по­лучил от Каддафи 70 тыс. фунтов, присвоенных Скаргиллом (в 2002 г. это разоблачили как спецоперацию МИ-5). Не Тэтчер, а Скаргилл был объяв­лен виновным в развале промышленности и проблемах горняков (которые переизбрали его своим лидером).

Спецслужбы вели «тайную войну» против шахтеров, как будто те были террористами или иностранными агрессорами. Происходили аресты иму­щества отделений НПШ. 29 мая 1984 г. более 3 тыс. полицейских атакова­ли пикеты НПШ вокруг коксового завода; в столкновениях участвовало до 15 тыс. человек, 64 человека были серьезно ранены, 84 пикетчика полиция арестовала. 30 мая 1984 г. был арестован А. Скаргилл, которого обвиняли в «создании помех для работы шахт». И хотя правительство называло лик­видацию горнодобывающей промышленности вопросом соотношения прибылей и убытков, война с шахтерами (включая потери от забастовки, закрытия шахт, сокращений и других трат) стоила стране 30 млрд фунтов.

Пикетчиков обзывали штурмовиками и поджигателями, а тактику их лиде­ров — блицкригом [16].

Понятно, что насилие в США и Британии не идет ни в какое сравнение с насилием, которое осуществлялось (поддерживаемыми Вашингтоном) военными хунтами в подвергающихся «шоковой терапии» Чили и Аргенти­не. Неолиберальные экономические реформы сопровождались актами от­кровенного террора (пытками, убийствами, исчезновением тысяч людей) в этих странах. Насилие было необходимо, чтобы установить экономиче­скую систему, которая противоречит интересам народа (кроме меньшин­ства сверхвлиятельных людей) и не принимается им. В США и Британии либерализация проходила не столь трагично. Но неолиберализм предпо­лагает насилие.

На фоне разговоров о свободе выбора запрещается делать выбор по созданию и развитию мощных и конкурентоспособных левых партий, профсоюзов и других организаций, которые защищают права трудящихся и требуют отказаться от рыночного фундаментализма. Такие проявления свободы выбора подавляются репрессиями, а рыночная демократия рас­пространяется в основном на либералов. Она не защищает общество от то­талитарного коммунизма или социализма. Она защищает его небольшую часть от большинства.

Неолиберализм предполагает свободу капитала в ущерб свободе тру­да. И когда труд противится отмене своих прав, капитал использует все свои силы для подавления трудящихся. Поэтому неолиберальные проекты не поддерживаются обществами и, соответственно, не реализуются демо­кратическим путем. Даже сам разработчик «шоковой терапии» М. Фридман постулировал необходимость молниеносно вносить неолиберальные из­менения, пока общество не успело прийти в себя (так было с системой об­разования в Новом Орлеане после урагана «Катрина») [7]. Это полностью противоречит демократизму, на позициях которого стоит неолиберальная пропаганда. Если эти проекты и воспринимаются на ура, то обычно в ре­зультате массированной и весьма качественной по своему манипулятив- ному потенциалу пропаганды, да и то недолго, — пока люди не поймут, что обещания обернулись углублением нищеты и безысходности.

2

Самая благодатная почва для реализации радикального неолиберализ­ма — авторитарная или тоталитарная система принятия решений. Обще­ство не может выбрать неолиберальный путь, характеризующийся сни­жением «социальных издержек», т. е. средств,, выделяемых для развития и защиты трудящихся. Теория Ф. Фукуямы о симбиозе демократии и ли­беральной экономики является мифом — равно как и его прогноз об обя­зательной реализации этого симбиоза в качестве благодатного проекта для человечества [21]. Такая же мифологическая сущность характерна для представлений Фукуямы и его предшественников, согласно которым капиталистические производственные отношения естественны и ведут ко всеобщему благу, прогрессу и процветанию. По их воззрениям, рынок является почти таким же законом человеческого развития, как закон все­мирного тяготения.

Пожалуй, в каждую эпоху возникают подобные идеи, которые обязатель­но разрушаются реальными обстоятельствами. Но оптимизм впоследствии снова затмевает глаза. Наверняка в период рабовладения находились те, кто считал, что рабовладельческий строй вечен, соответствует природе человека и общества и знаменует собой прогресс. Так, Аристотель писал о справедли­вости рабства и о природной естественности разделения людей на свобод­ных и на лишенных рассудка рабов, которым быть рабами — полезно [1].

В Германии бытовало узаконенное общее мнение, согласно которому крепостное состояние — природное свойство некоторых человеческих су­ществ [12]. До Первой мировой войны возникали идеи о том, что мир всту­пил в эру капитализма, при которой не будет войн, но катастрофические перипетии разрушили их. «До 1914 года представители среднего класса верили, что мир быстро приближается к состоянию большей безопасно­сти, гармонии и добрососедства. “Тьма” Средних веков, казалось, с каждым поколением все более рассеивается; еще несколько шагов, и мир — или по крайней мере Европа — станет напоминать улицы хорошо освещенной, защищенной столицы» [20. С. 63].

Неудивительно, что после Первой мировой войны З. Фрейд отбросил не­которые оптимистические идеи Просвещения, пересмотрел свои взгляды и приписал человеку природное стремление к разрушительности. «Фрейд, как и большинство представителей его класса, рассматривал современное ему капиталистическое общество как высочайшую… форму социальной организации. Это и была “реальность”, в то время как все прочие обще­ственные структуры оказывались или примитивными, или утопическими. Сегодня лишь политологи и следующие их подсказкам политики верят (или притворяются, что верят) в это. Все большее число людей начина­ет понимать, что капиталистическое общество — всего лишь один из. вариантов социальной организации, которое не более и не менее “реаль­но”, чем общественное устройство центральноафриканских племен» [19. С. 282—283]. В любое время даже наиболее интеллектуально развитые оп­тимисты склонны продлевать существующую реальность в безграничное будущее.

Сказочникам типа Фукуямы К. Маркс в свое время дал достойный ответ: «способ производства, те отношения, в рамках которых развиваются про­изводительные силы, менее всего являются вечными законами, а соответ­ствуют определенному уровню развития людей и их производительных сил, .всякое изменение производительных сил людей необходимо ведет за собой изменение в их производственных отношениях» [13. С. 143—144]. Маркс называл в том числе буржуазный способ производства преходящей формой и оспаривал положение, что буржуа — единственная основа лю­бого общества.

В контексте «конца истории» приведем фразу С. Жижека: «настоящей “утопией« является не перспектива радикальных перемен, а надежда на то, что нынешнее положение вещей может продолжаться бесконечно. Насто­ящий “революционер”, подрывающий основы наших обществ, — не внеш­ний террорист или фундаменталист, а сама динамика глобального капита­лизма» [6. С. 86—87]. Особенно актуальна эта фраза применительно к тому, как глобальный капитализм выжигает природу, т. е. основу своего сущест­вования. Фукуяма и другие, верящие в незыблемость и вечность капитализ­ма, — настоящие утописты.

3

«Фундаментальный посыл современного либерализма, в отличие от XVIII века, заключается в стремлении… не к индивидуальной свободе и самовыражению личности, но. к исключающему возможность этого обожествлению глобального бизнеса и его интересов… Следствием явля­ется глубоко укорененное убеждение, что. государства обязаны служить именно глобальному бизнесу, а если его интересы противоречат интере­сам национального бизнеса или тем более населения, последние должны. игнорироваться» [5. С. 440]. (О служении либерализма интересам глобаль­ного бизнеса см. также [5].) М. Г. Делягин дает свою характеристику инте­ресующему нас проекту: «Либерализм — идеология служения глобальные финансовым монополиям, в основном спекулятивным, и в целом рыночным спекулянтам, подразумевающая, в частности, обязанность государства слу­жить не своему народу, а этим монополиям и спекулянтам, в том числе и пря­мо против своего народа» [3. С. 69]. Ключевой мыслью в контексте проблемы демократизации является идея о принципиальном отрицании интересов на­рода неолиберальным проектом.

Уменьшение роли государства предполагает сохранение такого государ­ства, которое будет работать в интересах глобального бизнеса. Оно должно стать открытым для него и открыть общество перед транснациональными корпорациями (в некотором преломленном смысле попперианского от­крытого общества), выступая против всякого протекционизма. Неолибе­рализм позволяет корпоративному меньшинству контролировать государ­ство, общество и экономику для извлечения максимальной выгоды за счет государства, общества и экономики. Поскольку интересы транснациональ­ного бизнеса противоречат интересам любого общества, рыночный фун­даментализм — антиобщественная идеология и практика. «. Сверхкон­центрация капитала и глобального влияния в руках нескольких сот семей в отсутствие механизмов демократического контроля создает угрозу. гло­бальной диктатуры. мировой олигархии за счет угнетения всего человече­ства. Возрастают риски злоупотреблений глобальной властью, чреватые уничтожением. народов и катастрофами планетарного масштаба» [2].

В странах победившего неолиберализма доминируют не реальные сво­боды, а постоянные напоминания о них, о том, что их легко потерять, что это сокровище необходимо сохранять, поддерживая существующий курс. Как метко подчеркнул С. Жижек, в «рефлексивных обществах», где постоян­но побуждают выбирать, где даже «естественные» различия вроде сексуаль­ной ориентации и этнической идентификации переживаются в качестве выбора, полностью исключена возможность подлинного выбора [27]. Вы­бор сводится к товарам в гипермаркете и кандидатам на пост президента, которые входят в либеральную систему координат. Сама система коорди­нат остается вне рамок выбора, позиционируясь как «священная корова», как неотъемлемое благо каждого. Недаром наиболее эффективная форма принуждения и контроля — это лишь видимость свободного выбора, кото­рая затмевает собой его отсутствие.

Людям предоставляется выбор между разными кандидатами на место защитника эксплуататоров народных масс, — и массы выбирают между ними. Демократия сводится к возможности выбора чиновников, которые не принимают значимых решений в условиях капитализма. Избиратели могут отдавать голоса кандидатам из уже представленного ассортимента, в котором обычно нет антикапиталистических сил. Получается ротация ка­дров с сохранением капиталистической сути режима. Мы наблюдаем под­мену понятий: вместо «диктатура капитала» говорят «демократия». А в США действует институт выборщиков, согласно которому люди избирают вы­борщиков, которые уже отдают голоса за кандидата на пост президента.

Тотально-рыночные меры не выбираются, а навязываются для «блага» всех. Все остальные, нелиберальные, варианты общественного устройства отвергаются. Выбор реализуется внутри уже навязанной модели. Но факт навязанной модели пытаются умолчать, вытеснить с поля видимости ради­кально множащейся «выборной истерией». Коммерческая реклама говорит о широком ассортименте товаров и услуг, политическая вещает о возмож­ности отдать симпатии кандидату, пропаганда раскрывает широкие воз­можности выбирать сексуальную ориентацию, гендерную и этническую принадлежность. Тиражируется идея, что каждый человек — сам творец своего счастья, и каждый даже самый мелкий его поступок — проявление личного выбора. Повсеместно говорится о свободе выбора образа жиз­ни, — но умалчивается о том, что такая свобода требует высокого мате­риального благосостояния, а система координат только кажется широкой. Как же в таких идеологических условиях «выборной истерии» усомниться в нереальности выбора, в его «скованности»?

Даже демократические процедуры обладают репрессивным потенци­алом. Человеку даруется возможность свободно выступать, высказывать свое мнение, но не что-либо менять. Дается право выпускать пар. Исправ­но работает система погашения радикального интеллектуального порыва. Об этом в свое время писал еще Г. Маркузе, добавляя, что власть купила «опасные» классы [15]. Однако он описывал социум не победившего нео­либерализма, а общество изобилия, в котором можно было более или ме­нее справедливо распределять доход и «покупать» лояльность большинства растущим уровнем дохода. Массы получили доступ к немалой доле благ, были подавлены изобилием. В условиях сопряженной с масштабным об­нищанием неолиберальной гегемонии такое приобретение лояльности масс невозможно, хотя репрессивный потенциал демократических проце­дур сохраняется.

4

Стражи неолиберального порядка активно бдят, чтобы мир не менял­ся, совершая перманентную крайне реакционную контрреволюцию. Они защищают статус-кво, воспевая выстроенный порядок как наиболее демо­кратичный, манипулируя массовым сознанием, чтобы доказать, будто чер­ное — это белое.

Поскольку такой демократизм с ограничением социальной политики и приоритетом прав капитала над правами трудящихся противоречит ин­тересам широких масс, на которых крупный капитал зарабатывает, о де­мократизме говорить сложно. Учитывая то, что либерализм защищает интересы капитала (в том числе транснационального) от интересов тру­да, архитекторам либерального порядка намного легче вести переговоры с властью тоталитарной, чем с демократической. Ведь проще договари­ваться с несколькими чиновниками, которых можно купить или запугать, чем с народными массами, да еще осознающими свои интересы. Будучи противопоставленным этим народным массам и их интересам, неолибе­рализм расписывается в антидемократизме.

Неолиберализм учит, что именно рынок обеспечивает плюрализм, раз­ницу интересов, противостояние собственников. Но и без распростране­ния рынка социальный мир полон различий. Плюрализм проявляет себя в виде противостояния между классами или группами влияния, начальни­ками и подчиненными. Имеют место клановые, групповые, индивидуаль­ные интересы. Интересы есть не только у собственников. Поэтому конку­ренция между собственниками — всего лишь часть социального бытия.

Хотя неолиберализм на словах проповедует гражданское общество, по­стоянные рыночные манипуляции нейтрализуют гражданственность. Ры­нок атомизирует общество, формирует огромное поле рекламно-марке­тингового насилия над сознанием, которое, в свою очередь, нейтрализует гражданские порывы и делает человека гоняющимся за брендами вместо борящегося за идею. Свой вклад вносит манипуляция массовым сознани­ем, которую реализуют правительства и сращенные с ними воротилы биз­неса. Медиа-индустрия неолиберализма, формируя нужные ей убеждения, пропагандируя и часто просто обманывая, постоянно говорит о сформи­рованности гражданского общества и демократии. Но чтобы они были сформированы, мало постулировать их наличие.

Только в оторванных от реальности либеральных умах рынок строит гражданское общество. Оно способно создаваться в борьбе социальных низов против угнетения и за реализацию своих прав, которые либералы стремятся урезать. Подлинное гражданское общество может строиться в борьбе против рынка, общества потребления и связанных с ним реклам­ных манипуляций. Хотя неолиберализм декларирует абсолютную цен­ность личности, она сводится к тотальному индивидуализму и сопряжен­ной с ним социальной безответственности, а ценность личного выбора нарушается все теми же политическими и рекламными манипуляциями. Тот, кто действительно уважает личность и гражданские свободы, обеспо­коен заинтересованностью в ослаблении манипулятивного воздействия на нее — не важно, государственного или рыночного. И естественно, он не одобряет то, что неолиберализм замещает всевластие государства все­властием не народа, а глобального бизнеса.

Рыночные фундаменталисты превозносят свободу СМИ, полагая, что масс-медиа должны не воспитывать народ, а информировать его. Но «сво­бодные», т. е. частные, СМИ не просто отказываются воспитывать, а, встав на рыночные рельсы, осуществляют антивоспитание, тиражируя низко­пробный, аморальный, антиинтеллектуальный китч. Они же отказываются реализовывать информирующую функцию, поскольку информационный контент подбирается предвзято, избирательно, в соответствии с интере­сами их владельцев. «Нужные» (выгодные) новости подаются, а «ненуж­ные» (невыгодные) отбраковываются. В итоге информация превращается в псевдоинформацию. Характерное для капитализма засилье рекламы так­же вместо информационной функции реализует псевдоинформационную.

Апологеты неолиберального глобализма вещают, что всемирное рас­пространение свободного рынка влечет за собой всемирное укрепление универсальных прав человека, власти закона, демократических ценностей. Но декларации остаются декларациями. Свободами наделяются только представители глобального правящего класса, которые ограничивают всех остальных. Вместо свободы защищать себя от произвола собственников декларируется свобода собственников. Так свободы становятся привилеги­ями, хотя на первый взгляд неолиберализм и аристократизм — различные социальные порядки. Свободы как передаются по наследству вместе с влас­тью и влиянием, так и обретаются вместе с обретением власти и влияния.

В основном это негативные свободы: свобода нарушать моральные нормы и законы, развязывать военные конфликты и организовывать гос­перевороты, устраивать экологические бедствия, повышать эксплуатацию рабочих и лишать их трудовых прав, лгать и манипулировать обществен­ным сознанием, максимизировать прибыль путем социально вредной де­ятельности, грабить под лозунгом защиты права собственности. И все эти «свободы» устанавливаются авторитарными мерами. Проводя неолибера­лизацию, правящий класс не спрашивает мнения народов-мишеней.

Хотя принято говорить, что проповедуемая рыночным фундаментализ­мом личная свобода противоречит социальной справедливости, неолибе­рализм подавляет как личную свободу, так и зачатки социальной справед­ливости.

При навязывании «правильной» идеологии автоматически происхо­дит тотализация культуры. Культурная свобода связана с идеологической;

трудно вспомнить какую-либо эпоху, когда культура отличалась особым богатством, широтой и изобилием, но идеология была тотальна в своей узости и едина для всех, равно как сложно реконструировать в памяти обратную ситуацию культурно-идеологического состояния. При всех раз­говорах о плюрализме либеральная идеология представляет собой диктат. При этом элиты США и транснациональный бизнес под предлогом защиты прав человека, свободы и демократии вероломно вмешиваются во внутрен­ние дела других государств. При этом не только уничтожаются государства, множатся страдания миллионов людей, но и нарушается право на само­определение народов и на их суверенитет.

5

Со времен Просвещения господствовал следующий буржуазный взгляд на демократию. Есть люди разумные — это мужчины, причем именно владельцы собственности. Есть люди неразумные — это женщины (им присуща излишняя эмоциональность), рабы и бедняки (которые следуют только инстинктам). Демократия должна распространяться именно на разумных.

Избирательное право ограничивалось имущественным цензом, т. е. бед­ные и женщины были лишены права голоса. Про американских рабов и го­ворить не приходится. Лишенный собственности человек представлялся безответственным, некомпетентным, а человеческая мотивация сводилась к получению прибыли. Политической властью и поныне обладают соб­ственники, хотя нигде не провозглашается, что неимущие лишаются ка­ких-либо политических прав. Власть конвертируется в капитал, капитал во власть. Ранее считалось, что народное большинство не должно участво­вать в выборах; сегодня ему формально дается такая возможность, но она нейтрализуется манипуляциям «сверху».

Чтобы проникнуть на политическую арену, требуется серьезное богатство. Чтобы заявить о себе в публичном поле, необходимы немалые средства на рекламу. Для участия в избирательной кампании нужно иметь возможность ее оплатить или стать зависимым от интересов капиталистов. На избирательную кампанию дают средства влиятельные спонсоры, кото­рые заставляют политика обеспечивать именно их интересы, а не народа страны и уж тем более не рабочего класса [26]. Так, Эйзенхауэр назначил послом США на Цейлон торговца М. Глака, который не имел опыта дипло­матической работы и даже не знал имени премьер-министра этой страны, но пожертвовал 30 тыс. долларов Республиканской партии [8].

«Богатые люди могут откупаться от произвола, от самодурства чинов­ников и полиции. Богатые люди могут высоко дойти со своей жалобой. Поэтому полиция и чиновники гораздо реже позволят себе придраться к богатым людям, чем к бедноте. Рабочим и крестьянам откупиться от по­лиции и чиновников нечем, жаловаться некому, судиться не под силу. Рабочим и крестьянам никогда не избавиться от поборов, самодурства и надругательства полиции и чиновников, пока нет в государстве выбор­ного правления, пока нет народного собрания депутатов. Только такое на­родное собрание депутатов может освободить народ от закрепощения чи­новникам» [11. С. 167]. Ленин описывал российское самодержавие, но его слова актуальны и в наше время.

Не менее актуальны слова Августа Бебеля: «Какие бы формы ни прини­мало… присвоение собственности, в самой ее природе лежит, что наиболее крупные собственники являются самыми сильными лицами в государстве и направляют его согласно своим интересам. Законы и учреждения го­сударства, так сказать, сами собою становятся законами и учреждениями классовыми» [9. С. 109].

В США доминирует ситуация «один доллар — один голос» вместо «один человек — один голос». Формально все могут голосовать, но способные платить имеют привилегии. Голос у каждого один, а денег — у всех по-раз­ному. Говорить о политическом равенстве тех, кто экономически диффе­ренцирован, не приходится. Еще Ленин говорил: «От того, что рабочий провозгласит свое равенство с Рябушинским, а крестьянин себя — равным помещику с 12 тыс. десятин земли, от этого сладко жить не будет бедным» [10. С. 299].

Избирательное право превращено в предмет купли-продажи. Г. Марку­зе писал: возможность повлиять на большинство слишком затратна в де­нежном смысле для оппозиции, что превращает в фарс свободную конку­ренцию и обмен идеями. Покупательная способность не позволяет левым иметь равное право голоса и равный доступ к СМИ. Социальное большин­ство образуется не развитием независимой мысли, а монополистическим или олигополистическим управлением общественным мнением без тер­рора и почти без цензуры. И большинство увековечивает торжество ин­тересов тех кругов, которые сделали его большинством. Оно отвергает всякие перемены, которые выводят за рамки системы. Составляющие это большинство индивиды отождествили свои частные интересы со своими политическими функциями, свою волю — с волей правящих кругов. Идео­логия демократии скрывает отсутствие ее содержания [14]. Маркузе это от­мечал в конце 1960-х гг., но ситуация характерна для большинства стран и сегодня.

При капитализме волеизъявление реализуется прежде всего кошельком, а не голосованием.

О конвертации денег в политическое влияние неплохо сказал миллиар­дер из США Рэй Далио: «В то время как деньги по сути бесплатны для тех, у кого уже есть и они, и кредитный рейтинг, они абсолютно недоступны тем, у кого нет ни денег, ни рейтинга, и это углубляет разрывы в достатке, возможностях и политическом представительстве» (Далио также заявил, что состояние 1% богатых американцев выше, чем у 90% всего населения, а с 1980 г. доходы наименее обеспеченных 60% американцев почти не рос­ли, но доходы богатейшего 1% практически утроились) [24]. И эта ситуация характерна для любой страны, закованной в цепи неолиберализма.

И. Месарош выделяет только два способа, которыми антагонистический общественный порядок может до поры до времени справляться со своими фундаментальными системными противоречиями: 1) вытеснением анта­гонизмов вторжением «развитого капитала» в менее развитые районы пла­неты (реализация интересов доминирующих на международном уровне держав за счет других); 2) безжалостным навязыванием классовому про­тивнику репрессивных императивов усиливающегося классового господ­ства капитала в ситуациях усугубления кризиса и обострения классового конфликта, отбрасывая — во имя «оправданного» чрезвычайного положе­ния — претензии на демократию и верховенство закона [25]. Однако не­возможно заниматься перманентным империализмом, т. к. лакомые тер­ритории как объекты экспансии заканчиваются, а давление на трудящихся, ограничение их прав и свобод имеют предел.

Литература

1. Аристотель. Политика / пер. с древнегреч. С. А. Жебелева. М. : АСТ, 2020.
2. Глазьев С. Ю. Как не проиграть в войне // Мировой кризис — хроника и комментарии. — http://worldcrisis.ru/crisis/1584472 (дата обращения: 12.12.2022).
3. Делягин М. Г. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! : в 2 т. Изд. 12, перераб. и доп. М. : ИПРОГ : Книжный мир, 2019. Т. 1: Общая теория глобализации.
4. Делягин М. Г. Либерализм — теория уничтожения России // Региональные проблемы преобразова­ния экономики. 2012. № 2.
5. Делягин М. Преодоление либеральной чумы : Почему и как мы победим! М. : Изборский клуб : Книж­ный мир, 2015.
6. Жижек С. Небеса в смятении / пер. с англ. М. А. Леонович. М. : АСТ, 2022.
7. Кляйн Н. Доктрина шока / пер. с англ. М. : Добрая книга, 2009.
8. Кон И. Размышления об американской интеллигенции // Новый мир. 1968. № 1.
9. Костина М. В. Конспект книги А. Бебеля «Женщина и социализм» / пер. с нем. под ред. В. А. Пассе ; вступ. ст. А. М. Коллонтай ; изд. стереотип. М. : Либроком, 2021 // Политическое просвещение. 2021. №6(125). С. 97–117.
10. Ленин В. И. Доклад Совета Народных Комиссаров 13()26) января: Чрезвычайный Всероссийский железнодорожный съезд 5—30 января (18 января — 12 февраля) 1918 г. // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М.: Издательство политической литературы, 1974. Т. 35.
11. Ленин В. И. К деревенской бедноте: Объяснение для крестьян, чего хотят социал-демократы // Ле­нин В. И. Полное собрание сочинений. М.: Издательствово политической литературы, 1967. Т. 7.
12. Маркс К. Дебаты шестого рейнского ландтага: Статья первая: Дебаты о свободе печати и об опубли­ковании протоколов сословного собрания // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. Т. 1.
13. Маркс К. Нищета философии: Ответ на «Философию нищеты» г-на Прудона // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. Т. 44.
14. Маркузе Г. Критическая теория общества: Избранные работы по философии и социальной крити­ке / пер. с англ. А. А. Юдина. М.: ACT : Астрель, 2011.
15. Маркузе Г. Одномерный человек. М. : REFL-book.
16. Милн Ш. Другая Британия. — http://saint-juste.narod.ru/Britain.html (дата обращения: 18.12.2023).
17. Тарасов А. Порождение реформ: бритоголовые, они же скинхеды // Скепсис. — http://scepsis.net/library/idhtml^#ftnref10 (дата обращения: 14.11.2022).
18. Тарасов А. Протест молодежи в Европе: ответ властей // Скепсис. — http://scepsis.net/library/id_1567.html (дата обращения: 12.11.2022).
19. Фромм Э. Величие и ограниченность учения Фрейда // Фромм Э. Теория Зигмунда Фрейда: сбор­ник / пер. с англ. А. В. Александровой. М.: АСТ, 2019.
20. Фромм Э. Кризис психоанализа / пер. с нем. М.: АСТ, 2017.
21. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ: Ермак, 2005.
22. Харви Д. Краткая история неолиберализма: Актуальное прочтение / пер. с англ. Н. С. Брагиной. М.: Поколение, 2007.
23. Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи / пер. с англ ; под ред. В. Л. Ино­земцева. М.: Культурная революция, 2006.
24. Шамардина Л. «Мир сошел с ума от дешевых денег»: американский миллиардер назвал главную уг­розу экономике // The Bell. 06.11. — https://thebell.io/mir-soshel-s-uma-ot-deshevyh-deneg-amerikanskij- milliarder-glavnuyu-ugrozu-ekonomike (дата обращения: 22.01.2023).
25. Meszaros I. The Dialectic of Structure and History: An Introduction // Monthly Review. 2011. 01.05. — https://monthlyreview.org/2011/05/01 /the-dialectic-of-structure-and-history-an-introduction/ (дата обраще­ния: 09.2023).
26. Zaru D. Are political donations a form of free speech? // CNN Politics. 2015. 19.02. — https://edition.cnn.com/2015/02/19/politics/sotu-fec-mccutcheon-scotus-political-donations-free-speech/ (дата обращения: 04.2023).
27. Zizek S. Can Lenin Tell Us About Freedom Today? // Symptom : On-line newspaper. — http://www.lacan.com/freedomf.htm (дата обращения: 11.05.2023).

 

Ильин А.Н. Антидемократичный характер неолиберализма // Свободная мысль №1, 2024. С. 33-44.