Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности

В статье рассматривается вопрос о соотношении культуры и цивилизации, традиций и инноваций в условиях современного потребительского общества. Раскрывается диалектичность устремленности в будущее (инновационизм) и укорененности в прошлом (тра­диционализм). Консьюмеризм представляется в качестве формы разрушения социально- и человекосозидающих ценностей, а потому постулируется его антикультурная сущность. Глобальное распространение консьюмеризма подрывает жизнестойкость национальной культуры, и поэтому делается вывод о присущей ему “негативной инновационности”, раз­рушающей систему национальных традиций. В статье высказывается идея о необходимо­сти поиска сопряженности традиционности и инновационности, выраженной в динамиче­ском консерватизме. Также поднимается проблема осознанного, рефлексивного принятия чужих культурных ценностей в противоположность безрефлексивному заимствованию.

Ключевые слова: консьюмеризм, цивилизация, культура, традиции, инновации, динамический консерватизм.

Сегодняшнее глобализированное общество вполне справедливо называют обществом потребления. Суть потребления заключена не в возможности приобрести рекламируемый товар, а в желании это сделать; потребление локализовано не в кармане, а в сфере желания. Общество потребления — это совокупность отношений, где господствует выступаю­щий смыслом жизни символизм материальных объектов, влекущий потребителей при­обретать вещи и тем самым наделять себя определенным статусом. Потребительство снимает оппозицию между реальностью и знаками. оно есть практика поддержания иерархизированной знаковости путем отправления социально стратифицирующих же­стов, которые приближают реализующего их актора к элитарности. Специфический тип социализации постепенно приводит индивидуальные нормы и ценности человека в соответствие с нормативно-ценностной системой консьюмеризма.

Проблематика “обогащения” российской культуры потребительскими тенденциями поддается анализу с позиций осмысления взаимосвязи культуры и цивилизации, тради­ционности и инновационности. Уровень культуры выступает всеобщим определяющим фактором качества жизни общества.

Культура и цивилизация: проблема соотношения в условиях глобальной экспансии консьюмеризма

В научной литературе нет единой фиксации взаимосвязи между понятиями “культу­ра” и “цивилизация”, и у каждого из этих понятий находится множество толкований. Одни авторы противопоставляют культуру цивилизации, наделяя культуру духовностью, а ци­вилизацию утилитаризмом. Другие отождествляют данные понятия. Нам представляются оба подхода несколько ошибочными.

Мы склонны понимать под культурой форму и степень духовности, в которой выраже­ны высшие достижения цивилизации. Культура — система духовных ценностей, цивилиза­ция — система материальных ценностей. Цивилизация — это материальный (предметный) базис культуры, характеризующийся своей полезностью, техницизмом, который куль­тивирует ценности прежде всего неимманентного, бытового характера. Она не требует полноты духовного, прежде всего этического и эстетического, участия. У первобытного общества уже имелись образцы культуры, но образцов цивилизации не было. Напротив, общества, отличающиеся высотой развития техники и технологий, переживают упадок в области нравственного и прекрасного. Этические нормы и представления, учитывая их ментальный характер, следует относить к культуре, а материальные памятники (в том числе артефакты) как вещное воплощение культуры — скорее к цивилизации. То есть цивилизация — это материализованная культура или же материализованное бескультурье. Цивилизация — совокупность средств существования, в то время как культура — совокуп­ность смыслов. Таким образом, мы прочерчиваем между двумя понятиями параллель, не отдавая предпочтения ни Сцилле их противопоставления, ни Харибде их отождествления. Считаем важным привести также мысль А.А. Брудного: культура ориентирована в основ­ном на развитие сущностных сил личности, а достижения цивилизации имеют тенденцию к массовидности [Брудный 2011].

Взаимосвязь культуры и цивилизации познается в определенных рамках. Так, если мы говорим не о культуре в целом, а именно о массовой культуре, появившейся благода­ря многим именно цивилизационным процессам — распространение СМИ и СМК, урба­низация и т.д., — то невозможно ее отделить от цивилизационного компонента. Однако, обращая свой взор на национальную культуру, ее следует во многом противопоставить цивилизации. Национальная (народная) культура характеризуется прежде всего наличием национального наследия, в то время как цивилизация вполне может обходиться без нацио­нальных корней; она, в отличие от культуры, вовсе необязательно ограничена какими-либо (географическими, этническими и т.д.) рамками. Традиции, идеалы и духовные ценности национальной культуры локализуются в иной плоскости, нежели плоскость утилитаризма, и поэтому они не представляются ценными в цивилизационном смысле.

Навязываемые в ходе глобализации ценности выхолащивают и уничтожают нацио­нальное наследие, а значит, и национальную культуру. То, что часто называют общече­ловеческими ценностями, или ставится в противоречие с национальными ценностями какого-либо народа, приводя к замедлению его развития, или усредняет, редуцирует и уни­фицирует различные культуры. “Бренды глобальных компаний потребляются как симво­лы причастности к передовому и прогрессивному, но при этом через них в повседневную жизнь разных регионов мира вторгаются чужие стандарты, вытесняются привычные нор­мы, разрушающие веками складывающиеся хозяйственные и бытовые уклады, образ жиз­ни” [Зарубина 2011, 61]. Западные идеалы, выраженные в культуре потребления, наносят сокрушительный удар по национальной культуре. В соответствии с идеологией консью­меризма возводятся в культ вещизм, брендопоклонничество, отрицающий взаимопомощь и выражаемый в принципе “помоги себе сам” индивидуализм, массовая кредитомания, низвержение духовности до уровня технических приобретений.

Потребкульт выброшен из культуры и истории. Консьюмеризм — восстание циви­лизации против культуры. Культура же призвана ограничивать цивилизацию, как мо­раль — ограничивать рациональность. Цивилизация достраивает многообразие мира или, можно сказать, порождает все новые и новые миры, но культура ограничивает “дурное достраивание”.

Глобальная консьюмеристская экспансия предполагает убежденность в собствен­ном превосходстве по сравнению с другими типами общественных укладов, а потому легитимирует насильственное навязывание Западом этого типа “культуры” всему миру. Исходя из бездуховности потребительской культуры, признаем, что словом “культура” она именуется весьма условно. Более целесообразно связывать консьюмеризм именно с цивилизацией высокого развития, но отличающейся дефицитом культуры. Распределение в обществе высших достижений культуры и цивилизации неравномерно: гаджетами поль­зуются все, а высокими идеалами добра, истины и красоты — единицы. Следовательно, в некоторых аспектах развитие цивилизации идет вразрез с развитием национальной культуры; эти процессы могут быть не взаимодополняемыми, а наоборот, взаимоисклю­чающими. Во-первых, культура консьюмеризма представляет собой удар по социально- и человекосозидающим ценностям. Во-вторых, ее глобальное распространение подрывает жизнестойкость национальных культур.

В эпоху научно-технической революции, обернувшейся стремительным развитием по­требительских гаджетов, а также информационной (и псевдоинформационной) насыщен­ностью (см. [Ильин 2012 web]), происходит культурная трансформация, оборачивающаяся деградацией. Цивилизация, основой которой стали гаджеты, затмевает собой культуру. Посредством гиперинформатизации и стремительного роста технологий цивилизацион­ные аспекты человеческого бытия приобретают господствующий статус над культурны­ми. Здесь мы видим актуальнейший парадокс современности: при прогрессе цивилизации произошел поворот к регрессу культуры.

Общество должно гармонично сочетать в себе культуру и цивилизацию, так как суще­ствование одного без другого не представляется возможным. Общественный прогресс — это культурно-цивилизационный прогресс. При усилении технизации общественной жизни не стоит забывать о ее гуманитаризации. Если же какие-либо крайне консерва­тивные обычаи потеряли актуальность и способность конвертироваться в будущее, если они выступают барьером для дальнейшего общественного развития, то будучи одним из проявлений культуры, они могут уже не обогащать общество духовностью, а отравлять его пылью старых догм, превращаться в пережиток. Это нормально, когда из прошлого принимается далеко не все. Если бы имел место процесс полной преемственности, трудно было бы представить развитие. Некоторые универсальные ценности и традиции непод­властны времени, какие-то элементы культуры, переставшие соответствовать жизненной реальности, отмирают, а другие рождаются. Поэтому под понятием “традиционализм” мы подразумеваем вовсе не уклад, в котором инновации абсолютно неприемлемы. Такой уклад в принципе невозможен, так как любое общество вовлечено в процесс развития. Имеется в виду, что в традиционалистских обществах, в отличие от инновационистских, стремление к новациям выступает вторичной ценностью, подчиненной традиционности как приоритетной ценности.

“Культура и цивилизация — это как душа и тело: культура — душа цивилизации, циви­лизация — тело культуры. Заботясь о теле, цивилизуя его, нельзя пренебрегать собственной душой, отрекаться от того, во что верили и на что надеялись лучшие умы России — те, кто создавал ее культуру” [Межуев web]. Когда цивилизация со свойственным ей утилитариз­мом и механицизмом начинает преобладать над культурой, когда средства жизни господ­ствуют над самой жизнью, ее смыслом и целью, когда духовность сменяется прагматикой и холодностью сердец, впору говорить о культурном кризисе.

Цивилизационное развитие вовсе не обязательно приводит к разрушению культуры, но в условиях глобализации и тотального распространения консьюмеризма этот процесс имеет место. Культура призвана облагораживать цивилизацию, обогащать ее эстетиче­скими и этическими ценностями. Но и цивилизационное развитие не должно вытеснять этику и духовность своим техницизмом и ориентацией на полезность. Лучшее для того или иного общества состояние — это еще культурное и уже цивилизованное.

Традиции и инновации: проблема соотношения в условиях глобальной экспансии кон­сьюмеризма

Рассматривая соотношение культуры и цивилизации, невозможно обойти внимани­ем вопрос взаимосвязи традиционализма и прогрессизма. Традиции и сформированные длительным историческим процессом нравственные нормы являются каркасом, архитек­тоникой культуры.

В галактике консьюмеризма господствуют вещизм, индивидуалистическая логика и нарциссизм. Они принципиально антитрадиционалистичны. Как отметил Токвиль, “ко­гда индивид сосредоточен на себе и считает себя независимым звеном в цепи поколе­ний, прошлое и традиции утрачивают свое значение: индивид, считающийся свободным существом, более не почитает предков, которые ограничивают его неотъемлемое право быть самостоятельной личностью” (цит. по [Липовецки 2001, 140]). Изолированному от общества индивиду-потребителю, который устанавливает свои интересы выше любого закона и нравственного императива, свойственно отказываться от традиций предков, ос­новывавшихся на непотребительских и коллективистских ценностях. Но потребительская культура, высокомерно относящаяся к проявлениям традиционализма и считающая его рудиментом, полностью не может от него дистанцироваться; дистанция подчеркивается сознательно, а бессознательные скрепы продолжают существовать хотя бы в минималь­ной форме.

Жесткому традиционализму характерен фундаменталистский диктат, неприятие прогресса и отчасти иррационализм. Крайне нигилистический в своем отказе от тради­ционности инновационизм отягощен инфантилизмом и амнезией к мудрости предков, что выражается в разбивании скрижалей, которое сродни выплескиванию ребенка с водой. Например, кризис традиций приводит к нравственной вседозволенности, к рас­шатыванию семейных устоев, выраженных в увеличении количества разводов, числа неполных семей, распространении абортов, усилении ценности личной независимости в противовес таким ценностям, как долг, ответственность за семью. Поэтому каждый из описываемых типов, представая в гиперболизированном облике, несовершенен в деле обеспечения культурной самодостаточности и глубины. Как традиции в своей закостене­лости, так инновации в своей абсолютизации, ценности новизны способны приводить к деградации культуры.

Общество без традиций невозможно, так как оно перестанет быть обществом в куль­турно-историческом смысле; оно утратит чувство уважения к своей истории и культуре и, соответственно, способность к их сохранению. Согласно С.Г. Кара-Мурзе, традиции — это фонд, позволяющий следующему поколению сэкономить силы и средства для освоения новшеств и ответить на вызовы. Они представляют собой прочный тыл для дальнейшего общественного развития [Кара-Мурза 2012]. Модернизации необходима традиция в каче­стве опоры; рост обеспечивается сильными корнями.

Благодаря традициям происходит фильтрация внешних влияний или их ассимилиро­вание, “подгонка” под свои социально-культурные особенности. Традиции — защитный пояс народа, сохраняющий его жизнеспособность.

Общество без прогрессивных инноваций также не представляется жизнеспособным, поскольку инновации как результат творчества необходимы для общественного развития. Правда, инновации бывают разными, так как приводящие к обеднению значительной ча­сти населения реформы, ювенальные технологии и многие другие продукты деятельности, ориентированной на новизну, следует считать инновациями, но явно не прогрессивными в социальном, экономическом и т.д. смыслах. Новое не всегда ценное. Поэтому под ин­новациями необходимо понимать не просто нововведения, а необходимые нововведения, и необходимые не узкой категории лиц (олигархам, чиновникам и т.д.), а социальному большинству.

При перманентном инновационизме, выраженном в культе революционной непре­рывности, новое служит не развитию культуры и социосистемы, а их отрицанию в пользу изобретаемого. Направленность на прогресс не должна ограничиваться собой же. Ей не­обходимо иметь некую социально полезную метацель, по отношению к которой прогресс выступает средством, инструментом достижения. Правильна формула не “новое-для-се- бя”, а “новое-для-общества”. Любые новшества требуют по отношению к себе оценки с позиции перспектив, которые они способны принести человеку и обществу. Новое при­звано улучшать или дополнять старое, ибо любое социокультурное развитие ограничено определенными рамками (жизненно необходимые традиции, специфика прочтения собст­венной истории, особенности отношения к себе, к миру, к различным видам деятельности и т.д.), при переходе за которые оно способно смениться своей противоположностью. Так прокладывается путь к устойчивому развитию, не сопряженному с деструктивной тен­денцией кардинального слома прошлой культуры и социосистемы, а предполагающему ее планомерное совершенствование.

Утвердившийся консьюмеризм с характерным для него продуцированием техноно­ваций, большинство из которых не отличаются действительной полезностью, способен привести культуру к антикультуре. Наращиваемая потребкультом скорость возникновения и смены новаций мыслится как дурная бесконечность, хаос новизны. Поток гаджетонова­ций, актуализируемый потребительской экономикой, близится к абсурду. Если большин­ство из них обладают сомнительной ценностью, то консьюмеристские идеалы, пришедшие на смену предыдущим идеалам, обладают антиполезностью, а потому их следует считать вредными культурными новациями. Движение цивилизации вперед способно привести к движению культуры назад, эволюция техники — к деэволюции человека, общества и ес­тественной среды обитания. Необходимо движение не к прогрессу ради прогресса, не к сопряженному с культурным регрессом гаджетопроцветанию. Необходимо движение не вперед к прогрессу технологий, оборачивающемуся своими интеллектуальными, нрав­ственными, экологическими и т.д. издержками, а движение вверх, к совершенствованию человека, общества и культуры.

Консерватизм в своей радикальности означает стремление к удержанию мира в его косности, а радикализм инновационизма предполагает разрушение идентичности. Куль­тура и социосистема жизнеспособны и способны к развитию, когда они совмещают в себе обе противоположные тенденции. Создаваемые инновациями качественные различия с предшествующими типами культуры и цивилизации должны сопрягаться с сохранением линий преемственности. Ибо культура, если брать во внимание определение В.С. Степи­на, является сложной, исторически развивающейся системой надбиологических программ человеческой жизнедеятельности, хранящей и транслирующей эти программы (традиция), а также генерирующей новые программы деятельности, поведения и общения до того, как они внедряются в социальную жизнь и меняют ее (творчество) [Цивилизация и культура 2013].

Традиции и новации, как культура и цивилизация, призваны дополнять друг друга, ибо утрата первого приведет к потере культурного стабилизирующего ядра, а утрата вто­рого — к потере способности социума двигаться вперед. Высказанная нами мысль отсы­лает к диалектичности одновременного сосуществования устремленности в будущее и укорененности в прошлом. Общество призвано развиваться, но процесс развития нельзя ни замораживать сверхконсервативностью, ни давать ему полную свободу безграничной инновационностью. Наиболее целесообразно назвать такой путь динамическим консерва­тизмом.

Консервативное ядро должно позволять творчеству инноваций делать свое дело, но не заигрываться в углубление разрыва между старым и новым и тем самым в разбалан­сировке культурной конфигурации. Главное, чтобы новшества не стимулировали общест­венную амнезию к прошлому и высокомерное отношение к проявлениям традиционной специфичности данного общества, которая отличает его от других, но и чтобы традиции не противостояли разумным требованиям современности, а наоборот, становились усло­вием позитивных сдвигов, позволяя экономить силы для освоения новшеств и отвечать вызовам современности. Сохранение и развитие народа, воспроизводство культуры обес­печивается балансом устойчивости и подвижности, динамики и стабильности, сораз­мерностью наследственности и приобретенности.

Сохранение баланса традиций и новаций требует необходимости их взаимодействия, проявляющегося в последовательности наслоения новшества на традиционный компо­нент, за которым закрепляется контролирующий статус по отношению к инновационным преобразованиям. Преемственность осуществляет коррекцию над инновационностью, особенно над инновационным радикализмом, стремящимся вывести новацию за пределы культурных — нравственных, рациональных и т.д. — границ. Преемственность вписывает революционные сдвиги в культурные реалии. Новизна обогащается традициями, а тради­ции обновляются.

Преображение традиций часто связано с приданием им новых смыслов. Это можно назвать осовремениванием архаики, при котором старые формы бытования смысла впи­сываются в современный контекст, что существенно развивает культуру, обеспечивает преемственность, поддерживает культурную идентичность. Однако стоит согласиться с А.С. Запесоцким в том, что современная культура строится не на фундаменте прежней, а в стороне от нее, на ее отрицании, из груды обломков культурных элементов, доказав­ших ранее свою несостоятельность [Запесоцкий 2013].

Двигаясь в будущее, необходимо с уважением оглядываться в прошлое и нести его с собой, ибо прошлое далеко не всегда становится рудиментом, достойным ампута­ции вследствие своей ненадобности. Наследие предков зачастую трансформируется в безвременность, обретая статус ценного прошлого в настоящем и будущем. Прошлое наследие жизненно необходимо обществу, так как его трансляция есть передача в социо­культурном времени знаний и опыта. Без наследия прошлого общество теряет историю и обрекает себя на бесцельное скольжение во времени. Сохранность социокультурных констант, обеспечиваемая “плавным” динамически-консервативным развитием, ведет к социальному и экономическому прогрессу. Деструкция же социокультурных констант приводит общество в тяжелое состояние, состояние экономического спада, культурной “разбросанности” и разрушения культурно-исторической идентичности. Цивилизация в своем стремлении достичь высот лишает себя корней. “Благодаря тому, что мы усваиваем прошлый опыт, ориентируясь на будущее, аутентичная современность сохраняется как почка, где продолжаются традиции и, главное, берут начало инновации, — одно невоз­можно без другого, и то и другое сливаются в объективность связи, характеризующей действенную историю” [Хабермас 2003, 24].

от безрефлексивного заимствования инноваций к рефлексивной их переработке

Но что следует считать “своими” традициями и как стоит относиться к заимствовани­ям? Русские философы долгое время твердят об особом пути развития России. Кто-то ука­зывает на коллективизм русской психологии, хотя в реальности серьезного подтверждения идеи о взаимопомощи не находится. Народам Кавказа, например, не чужда общинность, сплоченность и вытекающая отсюда взаимопомощь, чего особенно не хватает русским; хотя они, равнодушно относясь друг к другу, всегда исторически помогали выжить и развиться (цивилизационно и культурно) тем этносам, которые когда-либо проживали на территории России. Кто-то пишет о русском свободомыслии, что явно не соотносится со многими годами, проведенными в условиях освобождения от свободы, в ситуации искус­ственной конформизации. Кто-то настаивает на православной сущности русского созна­ния, забывая о том, что оно родилось совсем не на территории Руси.

Помимо христианизации, в нашей истории были еще три переломных момента, в результате которых произошли кардинальные, а потому далеко не безобидные, процессы: отмена предшествующей истории, нарушение исторической прерывности, культурно-ци­вилизационное переформатирование, деконструкция народа, его культуры и экономики. Это петровские реформы, большевистская революция и Перестройка.

В петровских реформах была выражена искусственность и “ненашесть” создаваемых общественных структур. При разрушении прежних, традиционных структур бытия про­исходили социокультурные трансформации, основанные на некритичном заимствовании западных стандартов. Сложившиеся основы народной жизни подверглись перекодирова­нию. По меткому замечанию К.М. Кантора, Петр прорубил “окно в Европу”, но оно стало и “окном в Россию”, через которое хлынула чуждая западноевропейская социокультура [Кантор 2012]. Н.Я. Данилевский называл европейничанье болезнью русской жизни. Со времен Петра русским свойственно прислушиваться к советам Европы, которую воз­вели в сан верховного судьи, нравственного двигателя наших действий. Для России ста­ли характерны трусливый страх перед приговорами Европы и унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал [Данилевский 1991]. Но личность Петра все-таки не поддает­ся однозначной оценке, поскольку Петр институциализировал науку, многое сделал для расширения Российской империи, усиления военной мощи России и ее геополитического значения.

В революционные годы происходила деконструкция царской формы жизнеустрой­ства, прежний тип повседневности представлялся в качестве барьера для строительства желаемого социалистического мира. Новая идеология и созданный на ее основе быт не находили преемственности со старыми формами жизнеустройства, почти не перенимали их опыт, так как изначально противопоставлялись им, отрицали дореволюционность.

Во время Перестройки произошла делегитимация советского жизнеустройства в целом — экономики, системы управления, идеологии и форм повседневности. Возникли новые — западноцентрированные — ценности, связанные с индивидуализацией, деколлек­тивизацией, опорой на личные инициативы, нормализацией социально-экономического неравенства и т.д. Полки магазинов наполнились иностранными товарами, началась ори­ентация на западную моду в одежде. СССР исчез, а Россия превратилась в страну потреб­ления — причем, потребления именно исходно чуждых ей ценностей и продуктов. Чужие традиции питания, одежды и т.д., с одной стороны, привнесли в нашу культуру нечто новое, а с другой, они обеспечили исчезновение национальных традиций и разрушение основ идентификации личности и народа со своей культурой.

Нет оснований для серьезного разговора о некоей постоянной субстанции в душе народа, которая, давая отпор любым воздействиям, целостно преодолевает историческое время. Национальный характер в процессе времени меняется. Ведь постсоветский чело­век во многом отличен от своего советского предшественника, равно как homo sovieticus отличается от человека царской эпохи. Может, именно вследствие такой изменчивости трудно дать исчерпывающий ответ на вопрос “что такое национальный характер?”, а пото­му и эмпирически подтвердить ту или иную концепцию “особого пути” русских.

Культура претерпевает изменения в процессе жизни общества, его развития (или упадка), взаимодействия с другими обществами; вместе с тем культура не только под­дается воздействию этих процессов, но и направляет их в определенное русло. В наше время особенно усиливают трансформации культур процессы глобализации, сближаю­щие разные культуры, обеспечивающие не просто их диалогичность, а межкультурную диффузию. Культуру, национальное сознание, этничность следует осмысливать в качест­ве динамичного, реляционного, исторически изменчивого явления. Культура находится за пределами постоянства, идентичности и историко-временной самотождественности. Она вовлечена в процесс перманентной изменчивости, текучести, трансформативности и деконструкции; этногенез, социогенез и культурогенез как онтологические реалии указы­вают на постоянное становление культуры, общества и этничности. Неуместно вдаваться в эссенциализм и считать русскую культуру неизменной и уж тем более думать, будто она изначально принадлежит к западной культуре. Когда западники говорят, что русские “с самого начала” европейцы, хочется спросить: “а где это начало, откуда точка отсче­та?”. Невозможно утверждать некое культурное единство, проявляющее себя из века в век. К тому же для определения культурной идентичности вневременного характера не­обходимо отталкиваться от некоей концепции человека, которой тоже не находится места, так как человек как социокультурное явление в процессе исторического развития также претерпевал изменения.

Даже весь совокупный исторический опыт человечества не даст ни нам, ни любой другой национальной культуре готовый рецепт жизни в самом широком смысле этого слова. Поэтому некритичное заимствование (и необдуманная попытка кого-то догнать и перегнать) деструктивно, особенно если оно происходит резко, революционно и перечер­кивает ценности уже достигнутого, десакрализирует богатство прошлых времен. Любое заимствование требует сознательного отношения к инокультурным явлениям и адапта­ции их к существующей культуре. Без(д)умное копирование есть негласное признание неуважения к себе. Безрефлексивное перенимание чужих образцов разрушает культуру. Продукты иной культуры необходимо усваивать, перекодировать так, чтобы они подхо­дили своей культуре и не вступали в противоречие с ее элементами (аксиологический, этический, эстетический и т.д.). Для вхождения в другую культуру чужие смыслы должны преобразиться в матрице базовых смыслов принимающей их культуры. Освоение чужих образцов требуется осуществлять на собственной культурной почве. Только тогда происхо­дит обогащение культуры, которая усваивает чужой опыт и двигается вперед своим путем. Успешное заимствование обогащает культуру, повышает ее внутреннюю вариативность. Некритичная интериоризация превращает историю в дискретные куски событийности.

Современная Россия не тождественна самой себе, так как она, территориально со­храняясь, культурно трансформируется на западный манер, хотя Запад сегодня с его кон­сьюмеризмом переживает далеко не самые высококультурные времена. Под риторику и пафос о собственной уникальности, Россия продолжает терять остатки уникальности и, принимая западные тренды, погружается в потребкульт. Согласно справедливому мнению П.Я. Чаадаева, народы, как и отдельные личности, не могут прогрессировать и разви­ваться без глубокого чувства своей индивидуальности (см. [Козырев 2012]). Перенимая чужую культуру, мы автоматически перенимаем чужую форму потребностей (в данном случае свойственных потребкульту). Культура не должна быть полностью закрыта, ибо каждой культуре необходимо взаимодействие с другими. Но ей непозволительно быть и совершенно открытой.

Реальность указывает на то, что наша страна встает не на “особый”, а наоборот, на “унифицирующий путь”. Посредством глобализационных и потребительских тенденций душа русского человека (и не только русского) упрощается. Цивилизация, в которой на место культуры пришло потребление, которая находится под протекторатом мирового полицейского в лице США, учит нас жизни и диктует правила “хорошего тона”. Вероятно, именно из-за отсутствия силы и яркой выраженности национального характера, который мог бы выступать фильтром для инокультурных инъекций, наше общество позволяет себе без особой придирчивости принимать те ценности и нормы, которые ему ранее не были присущи.

У России есть богатая история, богатый опыт, но мы теряем волю для сохранения своих лучших национальных качеств. Ранее христианизация, затем петровская вестерни­зация, потом советизация обогащали российскую культуру и одновременно наносили удар по ее идентичности. Теперь глобализация с ее культом потребительства вполне успешно унифицирует наследие, которым некогда были полны наши сундуки.

Мы не пытаемся дать однозначно негативную оценку христианизации и советизации, а просто обращаем внимание на то, что они реализовывались методом революционного разрыва с устоявшимся культурным наследием, а значит, беспощадной ломкой сущест­вующих традиций и норм; такой резкий разрыв негативно сказывается на состоянии на­циональной культуры и психологии. Однако хотя исторические события, о которых идет речь, знаменовали собой точки культурного разлома, наносящие удар общественному со­знанию, вместе с тем каждое несло с собой более или менее социально центрированную идеологию. В отличие от них происходящая сейчас культурная глобализация, являя собой такую же точку разлома, не обогащает культуру новыми стандартами, а наоборот, упроща­ет ее, редуцирует до уровня потребительских инстинктов.

Недаром участились разговоры о культурном империализме, в соответствии с ко­торым новый тип культуры (потребительской) захватывает все больший ареал, рождая мифы, десакрализирующие достояния национальных культур. Русские на протяжении веков относились к труду и жизни в целом как к чему-то, над чем господствует сверхза­дача общесоциального порядка, которая давала человеку коллективный смысл. Когда-то сверхзадачей была формула “самодержавие, православие, народность”, позже ей стало коммунистическое светлое будущее. В качестве сверхзадач можно воспринимать помощь славянским народам, создание Российской империи и т.д. Сейчас скрепляющей сверхза­дачи нет, на ее место пришли разъединяющие индивидуалистические цели. Возможно, широкое развитие разных отклонений, вроде наркотических зависимостей, является след­ствием в том числе исчезновения сверхзадач, которые рождали в душе людей глобальный всечеловеческий смысл и направляли их поведение.

То, что хорошо работает в одной системе, необязательно будет так же эффективно работать в другой. Хотя некоторые западники укоряют Россию в том, что в ней не было ни Возрождения, ни Просвещения, ни Нового времени, вряд ли эти историко-культурные явления выступают некой сверхценностью. В конечном счете, целому ряду неевропейских стран такая “историческая лакуна” не мешает развиваться в самых различных аспектах. Каждой стране необходимо изучение мирового опыта в экономике, политике, геополи­тике, национальной идее, философии и различных формах повседневности. Но каждой стране необходимо, используя рефлексию чужого опыта, вырабатывать свою экономику, национальную идею и философию, политику, геополитику и культуру в целом. “Противо­стоять Интернету, дорогам, самолетам, новейшим технологиям, делающим мир прагмати­чески удобным, но глобальным, бессмысленно — все это можно и нужно вбирать в свою культуру, делать своим, осваивать, переводить на свой язык, пытаясь при этом сохранять преемственную целостность собственной культуры” [Единство… 2011, 32], — заметил Б.И. Пружинин.

Любое заимствование должно соответствовать традициям и ценностям общества, которые дают социуму возможность поддерживать связь с прошлым, ощущать его в ка­честве присутствующего сейчас. Проблема в том, что российский социальный код долгое время претерпевает трансформации, и сегодня трудно сказать с уверенностью, что он со­бой представляет. Россия заимствует совокупность тенденций потребительства, которые нельзя и не нужно перерабатывать на свой национальный лад, ибо они в корне противоре­чат любой национальной самости.

Для того чтобы успешно “переделывать” на свой лад заморские нововведения, не­обходимо иметь определенные коллективные качества и особенности, позволяющие не просто перенимать чужие новшества в ущерб себе, а интегрировать их с пользой для себя, то есть реализовывать национально созидающую грань между традициями и новациями. В современной России быт перенасыщен самыми разными заимствованиями. Возникает замкнутый круг: по мере роста объема некритично принятого извне ослабляется “фильтр восприятия” и снижается качество национальной рефлексии.

“Сохранить идентичность — значит сохранить основы социальности, культуры, ду­ховности, средства для их адекватной трансляции от одной эпохи и периода истории к другим. Это значит, что надо научиться жить позитивно усвоенным прошлым так, чтобы оно стало частью творимой современности. Только так можно не противоречить законам преемственности. Только так можно сохранить связь преемственности и, как следствие, целостность всей истории — временной, ценностной и смысловой ее связности” [Козин 2011, 39]. Н.Г. Козин правомерно определяет современную Россию как страну с ради­кально хаотизированными смыслами существования и идентификационными основами существования в истории. России необходим напряженный поиск своей идентичности, создание собственной системы смыслов и ориентиров для будущего. Ведь наша история не завершилась становлением российского общества и культуры как здоровых и самодо­статочных явлений, но зашла в иное русло, которое отдаляет нас от этого становления. Это отдаление характеризуется вычищением ценностно-смыслового поля национальной культуры, растворением социальной идентичности в чужих и зачастую вредных рецепту­рах, идеологемах и стилях жизни.

Россия останется самой собой, сохранит свою идентичность, самодостаточность и национальное самосознание, когда освободится от диктата потребкульта, который приматом экономической целесообразности над духовной дегуманизирует личность и общество и разрушает традиционные национальные ценности. Помимо этого, россий­ской культуре следует перестроиться так, чтобы межкультурные взаимодействия явля­лись опорой для самостроительства, а не саморазрушения в без(д)умном потоке чужих заимствований.

Источники 

Данилевский 1991 — Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991 (Danilevsky N.I. Russia and Europe. In Russian).

Хабермас 2003 — Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Пер. с нем. М.: Весь Мир, 2003 (Habermas J. Der philosophische Diskurs der Moderne. Russian translation).

Ссылки 

Брудный 2011 — Брудный А.А. Воля, эго и очевидность // Вопросы философии. 2011. № 8. С. 67-74.

Единство… 2011 — Единство мира и многообразие культур (материалы “круглого стола” укра­инских и российских философов) // Вопросы философии. 2011. № 9. С. 3-33.

Запесоцкий 2013 — Запесоцкий А.С. Философия образования и проблемы современных реформ // Вопросы философии. 2013. № 1. С. 24-34.

Зарубина 2011 — Зарубина Н.Н. Повседневность в контексте социокультурных трансформаций российского общества // Общественные науки и современность. 2011. № 4. C. 52-62.

Ильин 2012 web — Ильин А.Н. От гиперинформационности к информационному потреби­тельству // Информационно-гуманитарный портал “Знание. Понимание. Умение”. М., 2012. № 6 (ноябрь — декабрь) // http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2012/6/nyin_Hyperinformationality-lnformation- Consumerism/

Кантор 2012 — Кантор К.М. Россия — бета-паттернальный ансамбль // Вопросы философии. 2012. № 12. С. 73-85.

Кара-Мурза 2012 — Кара-Мурза С.г. Угрозы России. Точка невозврата. М.: Эксмо: Алгоритм, 2012.

Козин 2011 — Козин Н.г. Идентификация. История. Человек // Вопросы философии. 2011. № 1. С. 7-48.

Козырев 2012 — Козырев А.П. “Шаткость индивидуального”: персоналистическая лексика П.Я. Чаадаева // Вопросы философии. 2012. № 2. С. 40-48.

Липовецки 2001 — Липовецки Ж. Эра пустоты. СПб.: Владимир Даль, 2001.

Межуев web — Межуев В.М. Выступление на юбилее А.А. Зиновьева (2002 г.) // http://www.rikmosgu.ru/publications/3559/4498

Цивилизация и культура 2013 — Обсуждение книги академика В.С. Стёпина “Цивилизация и культура”. Материалы “круглого стола” // Вопросы философии. 2013. № 12. C. 3-47.

Ильин А.Н. Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности // Вопросы философии №4, 2016. С. 171-181.