Реалии культурного империализма

Показано, что за благовидной риторикой межкультурного обмена скрывается тенденция ликвидации национального культурного богатства, его обеднения и единства в монизме. Акцент сделан на проблеме языковых заимствований. Автор выступает апологетом «культурной целесообразности», здравого смысла, в согласии с которым предполагается необходимость иностранных нововведений в национальную культуру, но лишь тех, которые дейст­вительно ее обогащают. Культурологический анализ позволил наметить контуры социокультурных изменений, свя­занных с экспансией иностранного культурного вмешательства. Политологический анализ дал возможность сделать вывод о политическом ослаблении национальных обществ в результате культурного империализма.

Ключевые слова: культура, культурный империализм, заимствования, язык.

1

Неолиберальная глобализация размывает культурные идентичности, стирает различия между культурами и повсеместно насаждает некую еди­ную западообразную форму идентичности. На основе поверхностного плюрализма ожидается возникновение некоего однотипного, безликого культурного состояния общего человечества.

Все больше говорится не только об экономическом, военном и полити­ческом, но и о культурном империализме, который реализуется с помо­щью «мягкой силы». Культурная экспансия не похожа на военную. Она постепенна и незаметна. Так, в национальную культуру внедряются новые ценности, язык «обогащается» иностранными словами, происходит интег­рация иностранных форм массового искусства. На определенном этапе тенденция самоорганизуется. Аутентичные национально-культурные осо­бенности в той или иной степени отрываются от социального бытия, при­обретают архаичные черты, становятся рудиментами, из сферы повседнев­ности уходят в сферу маргинальности, пополняют собой музеи.

Далеко не всегда можно говорить о целенаправленной экспансии иных культур. Порой идет относительно равноправный межкультурный диалог. Но мы наблюдаем повсеместное, пусть даже в разной степени эффектив­ное, наступление именно западной (прежде всего американской) культу­ры по всему миру. Другие культуры подобным образом не приживаются, не насаждаются и не тиражируются.

В мире побеждают язык и культура страны, которая является домини­рующей в политическом, экономическом и военном смыслах. Гегемонизм в политике, экономике и военной сфере рождает гегемонизм в культуре. Между этими сферами происходит взаимная конвертация, подобно на­блюдаемой между областями власти и денег.

Мы мало знакомы с произведениями искусства (музыка, кино, литература и т. д.), исходящими из множества стран третьего мира. Это не значит, что там нет талантов и гениев. Дело в том, что, не имея глобалитета, будучи сла­бым в военном и экономическом отношении, не имеешь возможности про­двигать свою культуру за рубеж и делать ее всемирно известным достоянием человечества. В немалой степени известность американских фильмов, фаст­фуда, стиля одежды и т. д. основана на военной и экономической силе США.

Сколько бы ни говорили о всеобщем развитии культур, об интенсифика­ции сотрудничества и диалога между ними, побеждают те культуры, госу­дарства-носители которых являются наиболее сильными в военном и эко­номическом отношении, а также обладают способностью реализовывать «мягкую силу» в форме навязывания другим народам выгодных для себя ценностей и установок. Если бы у США не было гегемонистского потенци­ала, выраженного в армии, флоте, экономике и мощных информационных силах, то продукция Голливуда и МакДональдса не завладела бы миром.

Томас Фридман, советник Мадлен Олбрайт, справедливо отметил: «Неви­димая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимо­го кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется наземные, морские и воздушные Вооруженные силы, а также Корпус мор­ской пехоты США» [14. С. 9]. Или, как пишет Ф. Джеймисон, «вся эта глобаль­ная, хотя и американская, постмодернистская культура является внутренним и надстроечным выражением совершенно новой волны американского во­енного и экономического господства во всем мире: в этом смысле, как и на протяжении всей классовой истории, оборотная сторона культуры — это кровь, пытки, смерть и страх» [8. С. 91]. «В условиях, когда индустриально развитые страны всецело держат рычаги информационного воздействия в своих руках, а развивающиеся испытывают значительные трудности, го­ворить о пресловутом “свободном” обмене безнравственно и постыдно.., — замечает Г. Сеидова. — Голливуд заполонил весь мир своей часто не лучшей продукцией, но зато зарубежные фильмы, допущенные к прокату в США, не дублируются, а лишь сопровождаются титрами. Естественно, избалован­ный американский зритель не очень-то будет стремиться их посмотреть. Чем не фильтр? Все это напоминает улицу с односторонним движением, на­правление которого выбирают “глобальные игроки”» [20. С. 70].

Происходит не просто вытеснение американским кинематографом на­циональной кинопродукции. Последняя все более движется к тому, чтобы сильнее быть похожей на американскую. Ведь культурное пространство планеты заполнено Голливудом, который разросся до уровня мира. Эта заполненность создает и поддерживает определенные стандарты кино­потребления, к которым привыкают люди из самых разных стран. Следо­вательно, национальный кинематограф вынужден адаптироваться к уже созданным стандартам и творить по голливудским лекалам. И продавать на экспорт свою продукцию наиболее успешно получается тогда, когда она соответствует созданным глобальным потребностям. Как только киноры­нок стал американизированным, он взрастил соответствующие потреб­ности. США как мировой гегемон и государство-империя стремятся мак­симально широко распространять свое культурное влияние. Это делается в соответствии с умением американских политиков облекать свои неоко­лониальные интересы в пышные фразы, с их стремлением тиражировать целую романтическую доктрину об их великодушии, человеколюбии, же­лании везде приносить свободу и демократию. Здесь используется целый арсенал средств: голливудские фильмы, видеоклипы, новостные передачи, видеоигры. Во многих из них как бы контрабандой проносится идеология неолиберализма, прививается американоцентризм, сеются русофобские мотивы. Данные идеологические инъекции, подобно скрытой рекламе, вшиваются в контент, хотя сами предлагаемые произведения на первый взгляд посвящены вовсе не этому. Один из примеров — часто используе­мый (в том числе вроде бы не к месту) звездно-полосатый флаг в амери­канских фильмах. Также нередко русские показываются как агрессивные, пьяные или глупые.

Чтобы управлять миром, следует его глобализировать как на экономи­ческом, так и на культурном уровне. Для этого надо нивелировать нацио­нальные государства и все, что делает их национальными — суверенную экономику, культуру, правовую систему, язык. Отсюда навязывание миру разрушающей семейные ценности ювенальной юстиции в правовых сис­темах, антипатриотического космополитизма в идеологии, рыночных по­рядков в экономике, а также единых образовательной модели, правовой системы, потребительской культуры. Все национальное, препятствующее логике рынка, подлежит искоренению.

«Достоинство, сопротивление, солидарность — помехи. Все, что мешает превращению человека в машину по производству и покупке товаров, — это враг, который должен быть уничтожен. Поэтому мы говорим, что про­тивником в Четвертой мировой войне является весь род человеческий. Не уничтожая его физически, она уничтожает в нем все человеческое» [22]. Под Четвертой мировой войной субкоманданте Маркос понимает наступ­ление империализма на человечество, национальные государства и само­бытные культуры.

Интеллектуальное, творческое, духовное богатство, национально-куль­турное своеобразие мешают капиталу максимизировать прибыль, поэто­му они становятся мишенью для мощных и безжалостных рыночных сил. Маркос отмечает: «Речь не только о материальном разрушении националь­ных государств, ведь кроме него (это настолько же важно, насколько мало- изучено) происходит разрушение историческое и культурное. Достойное индейское прошлое стран Американского континента, блестящая евро­пейская цивилизация, мудрая история азиатских народов, могучая и бо­гатая древность Африки и Океании, все культуры и истории, создавшие нынешние страны, подвержены… атаке “американского образа жизни”… Неолиберализм объявляет миру глобальную войну: разрушение стран и национальных групп, . чтобы отождествить их с североамериканской капиталистической моделью» [21].

США как мировой жандарм давно расписались в неуважении к междуна­родному праву бомбежками мирных жителей ни в чем не виновных стран: Югославии, Ирака, Ливии, Сирии. Помимо военного, они используют «ре­волюционное» оружие — госперевороты в неудобных странах. Ими при­меняется и экономическое оружие — принудительная неолиберализация чужих экономик, их открытие для грабежа, называемого свободной тор­говлей. Кроме того, используется практически незаметное культурное ору­жие: они навязывают не просто свои фильмы и музыку, но также полити­ческие идеи.

Американский истеблишмент в лучших традициях расизма выдает свои ценности за универсальные и абсолютные, наделяя себя правом навязы­вать их всему миру. Именно американская глобалистская стратегия выра­жается в воинственном универсализме, говорящем, что все страны должны разделять (не разделяемые США на практике) демократические ценности. Устанавливаются правила и нормы, отход от которых декларируется аме­риканской пропагандой как угроза демократии. С помощью культурного оружия сокращаются различия между народами. А поскольку отличия и плюрализм движут человечество в прогрессивном направлении, внешняя политика Вашингтона сдерживает прогресс.

Конечно, национальные культуры черпают из других культур, в том чи­сле из доминирующей (западно-американской, ставшей транснациональ­ной), не только вредные веяния. В ряде случаев происходят положительные заимствования, необходимые для национальных обществ, расширяется ареал межкультурной коммуникации. В условиях глобализации происхо­дят более тесное сотрудничество культур, их взаимовлияние, диалог, пере­плетение, диффузия.

Вместе с тем продолжается конкуренция, в которой побеждает силь­нейший. При культурном империализме осуществляется стремление насаждать глобальную (имеющую западные, в большей степени амери­канские, корни) культуру в целом, распространять ее ценности и смыс­лы. Глобальная культура сопряжена в основном с унификацией, стан­дартизацией, интеллектуальной, эстетической и этической бедностью. Она борется с уникальностью и многообразием, нивелирует фундамент самобытных национальных культур, их духовного наследия, уникальных качеств, ценностей и традиций.

Вместо богатства в многообразии и единства во множестве имеет ме­сто тенденция к бедности в однообразии и единству в монизме. Глобали­зация, оправданно понимаемая как западная экспансия, характеризуется редуцированием национальных культур, гомогенизацией условий жизни мира в целом. Экспансия глобального капитала оказывает влияние на мест­ные формы хозяйствования и социальной организации, переформатирует и вытесняет локальные экономические структуры, обычаи и традиции. Без нее капитализм существовать не может, поскольку ему свойственно посто­янно расширяться на новые рынки.

Экспансия из одной страны мировоззрения, мифов, стилей поведения, одежды, еды, языка может надламывать национальную культуру принима­ющей страны, демонтировать ее менталитет, трансформировать систему взглядов и поведения. Конечно, речь идет об экспансии и неоколониализ­ме, а не о тщательно отрефлектированном заимствовании только полез­ных инокультурных особенностей и недопущения вредных. Именно такую экспансию претерпели с последующими катастрофическими результата­ми поздний СССР и ряд других стран.

Если интернационализация предполагает свободный культурный обмен и реализацию принципа «единство в многообразии», то неолиберальная глобализация, реализуемая в интересах международного меньшинства и против интересов большинства, лишь декларирует этот принцип. На деле же многообразие ликвидируется, истончается, самобытные культуры обед­няются.

Нередко можно услышать о глокализации — процессе, при котором глобальное трансформируется, видоизменяется на локальном уровне, в него вносится местный колорит, и одновременно локальное влияет на глобальное. Но глокализация не отменяет культурный империализм как таковой. Всегда есть сопротивление доминирующей тенденции (как и культурный обмен), но эта тенденция может успешно абсорбировать локальные явления, как капитализм абсорбирует антикапиталистиче­ский дискурс [11; 13].

В культуры инкорпорируются новые для них элементы, привнесенные извне. Некоторые из них безобидны и даже полезны. С их помощью рас­ширяется багаж ценностей и традиций локального сообщества. Другие же, напротив, обладают деструктивным потенциалом. Они не показывают свой разрушительный потенциал, но работают «вдолгую», трансформируя принимающую систему. Именно в силу их невидимости или внешней без­обидности они не вызывают сопротивления. Становясь подобием виру­са, они инкорпорируются внутрь принимающей культуры и атакуют ее. У культуры есть иммунитет, но он может ослабляться. Недаром считает­ся, что в годы «холодной войны» США победили СССР не военной техни­кой, а жвачкой, джинсами, кока-колой, голливудскими фильмами, джазом и рок-музыкой. Они успешно взрастили у советских людей потребность в своих материальных и духовных ценностях.

В наше время растет число культур, интериоризирующих однообразные культурные веяния. Последние в их совокупности можно представить как некое единство, поскольку они складываются в целостную систему. Пра­ктически все культуры мира усредняются, обедняются, чуть ли не приво­дятся к единому знаменателю интервенцией того, что называется культу­рой потребления, которая имеет западное происхождение.

Поэтому неудивительно, что ценности индивидуализма, вещизма, по­требительского позиционизма становятся общенациональными, глобаль­ными. Впрочем, они космополитичны в меру не только своей распро­страненности, но и своего содержания. Ведь потребительские ценности противоречат как высоким моральным и когнитивным ценностям — в ши­роком смысле, так и ценности патриотизма — в узком.

Для потребителя важным является он сам, его дорогие модные игрушки, придуманные капиталистическими воротилами модные тренды, на кото­рые он бездумно ориентируется. Отечество, солидарность, взаимопомощь и другие моральные ценности в глазах этого индивидуалиста являются непонятной абстракцией. «Глобализм имеет в качестве своего идейного основания крайне примитивную философию. Последняя предполагает наличие общих для всех людей ценностей, лежащих в горизонте потре­бительского отношения к миру. Бесспорно, такие ценности имеются, но у них значительно более скромное место в совокупном бытии человека и человечества. И когда это скромное место делают единственно значимым.., то очевидной становится подмена сущности человека в ее бесконечном многообразии, примитивное и плоское его понимание» [15. С. 49].

Гамбургер и кока-кола — не просто продукты фастфуда. Это символы. И таких символов очень много. В условиях международной конкуренции государства конкурируют в том числе и за символы, которые являются од­ной из составляющих глобалитета, упрочения влияния. Фраза советских идеологов «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь» казалась абсурдным догматизмом, но выяснилось, что она имела под собой осно­вание. Советская пропаганда, говорившая об экспансионистских планах империалистического Запада, была права. Сегодня имеет смысл заново пе- реоткрыть ее для себя.

2

Сегодня в политической риторике и в научных изысканиях на пьедестал возводится диалог культур. О нем много пишут, его чествуют, он стал при­знаком некоей интеллектуальной моды. Огромное количество страниц ис­писано на тему необходимости бесконфликтного взаимодействия, равной коммуникации между представителями разных форм идентичности. Од­нако межкультурное общение может стать неактуальным, поскольку пре­вратится в коммуникацию субьекта со своим зеркальным отражением. Ведь в условиях унификации культур различия могут ликвидироваться, станут доминировать единые ценности, стереотипы, моральные оценки. Единст­во в тождественности, без многообразия, вполне возможно. Каждый смо­жет понять каждого, что является плюсом. Но утратится неоценимое богат­ство человечества, и межкультурная коммуникация станет бессмысленной, т. к. каждый не сможет обогатить каждого каким-либо новым содержанием.

До сих пор ведется дискуссия о том, следовало ли Петру I заимствовать европейские ценности. Одни говорят, что он обогатил Россию новыми тех­нологиями и культурными особенностями. Другие, критикуя безраздельные заимствования, утверждают, что надо было вместо окна прорубить в Евро­пу форточку и сбрасывать туда мусор. Как бы то ни было, мы принимали и продолжаем принимать от Запада как полезные, так и вредные новации. Неудивительно, что в российских кругах взращивается русофобия и нахо­дит место соответствующее западному отношение к себе. Распространяется неадекватное видение российской истории как истории деспотизма, вар­варства, отсталости, а западной — как истории демократии и прогресса.

После краха СССР и прихода «демократии» наша страна переполнилась китчевыми и потребительскими формами культуры, идущими в первую очередь с Запада. Реанимировалась тенденция безоговорочного и некри­тического принятия всего культурного продукта из «первого мира». Резко снизилось количество читающих людей. Искусство с функций интеллек­туального и нравственного развития переориентировалось на функцию развлечения — причем антиинтеллектуальным и аморальным образом. Агрессивная реклама дерационализирует сознание, навязывает ненужные товары и услуги, заставляет оценивать себя и других по критерию нали- чия/отсутствия дорогих модных вещей, манипулирует системой ценно­стей, подменяет когнитивно и нравственно состоятельные ценности амо­рализмом и антикогнитивностью.

Телевизионные ток-шоу ввержены в мелкотемье, смакуют личную жизнь бесталанных поп-звезд, раскрывая пошлые темы о подробностях интимной жизни. Погружение зрителя в вульгарность микромира является контрре­волюционным отчуждением от макромира с его насущными глобальными проблемами. Пришла и утвердилась «культура» денег, индивидуализма и со­циальной безответственности, пошлых реалити-шоу, чревоугодия, стрипти­за, голливудских блокбастеров, ночных клубов, попсы и «блатняка».

Реформа образования подточила его бесплатность и содержательную глубину [12]. Все это выливается в вытеснение здоровой нравственности и желания интеллектуального развития. Культурная трансформация пост­советского времени соответствует стремлению политических и экономи­ческих элит сделать народ более атомизированным, индивидуалистичным, далеким от осознания развернувшейся против него экономической воины, забывшим о классовых интересах. Весь этот масскультурный вал, получив­ший культурную гегемонию, — средство борьбы с истинным патриотиз­мом, коллективизмом и левыми настроениями.

Одно из ярких проявлений потери самобытности для русской культу­ры — уход в прошлое застольных песен. И таких примеров де(ре)культури- зации российского общества можно привести огромное количество.

Эти изменения отразились на языке, который является неотъемлемым элементом национальной культуры. Грамотная речь, в том числе ведущих на телеканалах, становится редкостью. Сокращается количество слов, ис­пользуемых в обиходе. Вместо красивых выражений используются прими­тивные клише типа «круто» или «клево». Образованные люди вынуждены примитивизировать свою речь, чтобы их поняли. Матерная лексика и блат­ной жаргон вошли в норму. Помимо этого, наша страна переживает насто­ящую языковую диверсию извне. Первая иноязычная экспансия в русский лексикон была вызвана монголо-татарским игом, вторая — европеизацией России в XVIII—XIX вв., а третья идет сейчас [5].

Американизированным становится не только быт и образование, но и язык. Английский постепенно замещает другие языки, не оставляя места для прежнего мультилингвизма. Под влиянием глобализации растет число владеющих несколькими языками (этим характеризуется ее прогрессивный аспект), но вместе с тем исчезают языки малых народов, превращаясь в мер­твые при существовании этнических групп, которые должны ими владеть [2].

Поскольку сегодня в мире господствует англосаксонская цивилизация, ее язык стал языком международного общения. Изучение английского дает новые возможности для самореализации в трудовой деятельности, для со­циальной мобильности, способствует межкультурному общению. Но оно способствует еще большему продвижению (насаждению) западных ценно­стей, расширению англосаксонского глобалитета, принижению роли род­ного языка и национальной культуры в целом. «Именно с расширением возможностей английского языка и англосаксонской правовой культуры влиять на мировые процессы, слиться с ними неразрывно связано превра­щение этого языка в глобальный» [4. С. 16].

Английский язык (который желательно знать образованному человеку) не обогащает наш язык, а, наоборот, искажает, подменяет многочислен­ными словечками, многие из которых утратили свое значение, оторвались от вещи. Например, ставшее сакральным слово «менеджер». Его перво­зданное значение — «управленец», но сейчас спектр значений настолько широк, что само слово потеряло смысл. Так, в одной из газет было объяв­ление: «требуется клининг-менеджер (уборщица)». Кем же уборщица управ­ляет, если ее называют менеджером? Зато как солидно, когда в трудовой книжке записана должность не уборщицы, а таинственного, дурманящего иностранным звучанием и, соответственно, романтичностью клининг-ме­неджера. А в реальности на фоне переизбытка менеджеров наблюдается дефицит хороших управленцев.

«Огромное количество уродливых неологизмов относится ко всем сфе­рам социальной, политической, экономической, финансовой жизни (сам­мит, листинг, кастинг, мониторинг)… При этом среди неоправданных заимствований есть и слова, романтически перекрашивающие или про­сто нейтрализующие преступные действия (“киллер” — вместо “убийца”, “киднэппинг” — вместо “похищение людей с целью получения выкупа” и пр.)» [1]. «“Президент”, “вице-президент”, “спикер”, “парламент”, “рей­тинг” и т. п. — какие чуждые для русского уха слова! — отмечает А. Зиновь­ев. — Распад коммунизма и насильственное насаждение якобы западных порядков зашли в России настолько далеко, что даже русский язык под­дался всеобщей эпидемии и превратился в урода» [10. С. 10—11]. Возникает «эффект добавленной значимости», в соответствии с которым привнесен­ным в русский язык иностранным словам придается ореол большей объек­тивности, валидности, респектабельности.

Экспансия англоязычных слов не может не вызвать обоснованное бес­покойство. Шопинг (покупательское поведение), клининг (очистка), коу­чинг (обучение), пиар (продвижение), инвестиция (вклад), бартер (то­варообмен), сервис (обслуживание), саммит (деловая встреча), дилер (посредник), контракт (договор), эксклюзив (исключительность) — слова, которые имеют аналоги в русском языке, но мы привыкаем использовать именно эти варианты. Иностранные аналоги вытесняют русские синони­мы, т. к. последние выглядят менее благозвучными (в соответствии с издав­на взращиваемой симпатией к Западу).

Инотермины обрели такую устойчивость в языке и массовом сознании, что представляются своими. Это влечет изменения стиля речи и системы от­ражения реальности. Отечественные словари не успевают фиксировать бурю иностранных лингвистических новшеств, — в то время как россиян, не зна­ющих ни одного иностранного языка, по-прежнему много. Если бы аналогов в русском языке данным словам не находилось, следовало бы говорить о лин­гвистическом обогащении, но поскольку они есть, речь идет о лингвистиче­ском засорении. При наличии смысловых соответствий, которые есть в рус­ском языке, лингвистические инновации не являются целесообразными.

В России многие элементы инфраструктуры англицированы. Ряд вывесок, биллбордов содержат текст на английском языке. В некоторых вузах призы­вают русскоязычных преподавателей читать лекции на английском языке. Глубокая интеграция чужого языка закрепляет инокультурные нормы.

Как импортированная в нашу страну культура потребления, так и языко­вые заимствования напоминают карго-культ. Аборигены, видя, как самоле­ты привозят белым людям полезные вещи, из кокосовых пальм и соломы строят точные копии взлетно-посадочных полос, аэропортов и радиовы­шек в надежде на привлечение самолетов, которые принесут блага. Помимо псевдопостроек аэропортов, аборигены строят из земли, песка и соломы сами самолеты. Так и наши заимствования потребительства и языковых средств похожи на фальшивые постройки, которые позволят нам жить, как на Западе.

Индийский автор А. Сарвал приводит следующие данные. В наше время 2473 языка мира стоят перед угрозой из-за расширяющегося употребле­ния английского и других доминирующих языков. Примерно 25 языков ежегодно умирают и около 3 тыс. языков рискуют исчезнуть к концу XXI в. А. Сарвал также отмечает, что индийские студенты сталкиваются с мно­гочисленными трудностями вплоть до утраты родного языка, культуры и идентичности [19]. Эти данные показательны.

Уже давно говорят о необходимости единого языка международного общения, который бы обеспечивал взаимопонимание и взаимодействие между акторами современного глобального мира. Однако он нужен не как полновластный хозяин языковой реальности мира, оказывающий на дру­гие языки давление (а вместе с тем и давление на иные культуры), а всего лишь как единый язык международной коммуникации, применяемый толь­ко в определенных, необходимых для этого случаях. Не настало ли время для реализации стратегии языкового имортозамещения — хотя бы в ча­стичной форме?

Неоправданные заимствования говорят о неуважении к себе, к своей культуре. Истоки его следует искать в петровских реформах, которые дали старт как необходимому, так и избыточному европейскому импорту. В те времена Россией были заимствованы не только необходимые технологии образования, кораблестроения и т. д., но и сама идея европоцентризма, от которой российский народ не может до сих пор отказаться.

Одна из причин сегодняшних неоправданных языковых (и не только) заимствований носит внекультурный, технико-экономический характер. Дело в том, что руками неолиберальных реформаторов в России были уничтожены практически вся промышленность, научно-техническая ин­фраструктура, производственные отрасли, — а вместе с ними идея модер­низации. В итоге Россия стала перенимать продукцию и технологии, в том числе социальные, с Запада.

3

Культура языка и культура речи являются неотъемлемыми частями куль­туры вообще. Язык — не только основополагающая культурная составля­ющая, но и главный фактор национальной идентичности. Нельзя заявить, что он существует вне человека, т. к. человек без языка перестает быть со­бой. Язык вырисовывает глубинные национально-культурные процессы, а его трансформация показывает ценностные сдвиги в национальном со­знании. Народные сказки, песни и стихи, пословицы и поговорки, худо­жественные произведения — важные для сохранения национальной куль­туры произведения, записанные именно национальным языком. Народ, теряющий язык, теряет себя. Учитывая роль языка для национальной куль­туры, борьба за языковое доминирование — это борьба культур. «…Кажу­щееся удобным сведение к одному языку угрожает потерей идентичности индивида и может способствовать разрушению национальной культуры.

вплоть до становления… тотального единства, которое из сферы языка мо­жет перекочевать в социум» [16].

Психологи давно установили взаимосвязь между речью и сознанием. Когда речь и язык засоряются ненужными терминами, часть которых во­обще фигурирует в качестве пустых знаков, не отсылающих к конкретной вещи, на общественное сознание накладывается особый отпечаток. М. Хай­деггер называл язык домом бытия, а Л. Витгенштейн говорил, что границы языка человека определяют границы его мира. Для К. Маркса язык — «прак­тически существующее для других людей, а значит, и для меня самого ре­альное сознание» [18].

Человеку образованному надлежит знать и любить свой язык. Неуваже­ние интеллигенции и политических элит к русскому языку стало прояв­ляться еще в царской России. Французский язык как язык повседневного общения (и язык геополитически доминирующей в то время державы) стал чуть ли не родным для высшего дворянства. Персоны высшего света общались между собой на французском и старались приобщиться к фран­цузской культуре за счет отчуждения от своей. Они становились букваль­но другим народом с иным языком, уровнем потребления, образом жизни и системой ценностей. Растрачивая национальные богатства на массу ев­ропейских товаров для личного потребления, они становились компрадор­ским сообществом. Россия победила Францию в наполеоновских войнах, но ее элита осталась покоренной французским духом. Впоследствии статус межнационального получил английский язык, который теперь используют далеко не только интеллигенция и государственные элиты.

С одной стороны, речь может засоряться ненужным, с другой — обед­няться. «.Блокирование с помощью гипноза тех или иных значений ведет к выпадению из сознания фрагментов мира, которые связаны с блокиро­ванными значениями» [17. С. 127]. В. Ф. Петренко приводит пример, когда у находящегося под гипнозом испытуемого блокировалось значение слова «курить», и он переставал «видеть» сигареты, спички, пепельницу и зажи­галку. Последнюю он называл цилиндриком, возможно, из-под валидола. Обеднение языка приводит к обеднению сознания человека, его мышле­ния и внутреннего мира. Вспоминается оруэлловский новояз, который обеднял словарный запас людей и не предоставлял терминологию, с помо­щью которой возможно альтернативное (оппозиционное) мышление. Нет терминологии — нет мышления.

По иному поводу С. Жижек писал: «Истинный триумф не заключает­ся победе над противником, но имеет место, когда противник начинает говорить твоим языком, так что твои идеи составляют основу всего поля» [9. С. 178]. Применительно к объекту нашего рассмотрения эти слова пред­ставляются особенно актуальными, если словосочетание «твой язык» по­нимать буквально. Следовательно, можно постулировать тезис о существо­вании языкового оружия, которое является элементом оружия культурного.

Неудивительна гегемония именно английского языка в языковой ре­альности современного мира. Мир принимает язык того, кто доминирует на геополитической арене. Как отметил А. Н. Чумаков, усиление позиций, распространение и значимость языка — следствие экономического, поли­тического и социокультурного развития народа, которому этот язык явля­ется родным. Уровень значимости языка в системе международных отно­шений зависит от места, которое занимает народ — носитель этого языка. Небольшая сложность по грамматике, фонетике и лексической структуре, открытость культуры носителя языка и обладание ею хорошими адаптив­ными свойствами дает дополнительные возможности для расширения применения языка [23].

Общественно-культурное положение национального языка складыва­ется из трех измерений: синтагматическое, парадигматическое и этно­психологическое [24]. Взаимосвязь между степенью их развития не всегда однозначна. Например, человек ценит, но не знает родной язык и редко может на нем общаться. Иногда заметен низкий уровень развития всех трех параметров: люди плохо владеют родным языком (синтагматический аспект); язык не востребован средой (парадигматический аспект); нет же­лания использовать родной язык (этнопсихологический аспект).

Недостаток развития этих аспектов (в первую очередь этнопсихоло­гического) свидетельствует о кризисе национального языка, когда люди не только не могут, но и не хотят продолжать традицию общения на нем. Хочется верить, что «временное пройдет, а непреходящим ценностям рус­ской культуры, сердцевиной которой является русский язык, жить в ве­ках» [3]. В условиях тотальных перемен в культуре меняется сам язык куль­туры. Остается надежда, что все когда-либо возникшее в культуре ценное не исчезнет и не поглотится антиценным, а станет частью дальнейших культурных трансформаций в измененных формах, и эти изменения не выхолостят содержания ценного, его сущностность, собственно ценность.

Согласно А. А. Гусейнову, глобализация не приведет к обеднению куль­тур, т. к. уже существующий глобальный этос позволяет взаимодействовать представителям различных культур без ущерба для последних, и семья не исчезнет, поскольку она не исчезла после смены племенного быта лю­дей народным. «Подобно тому, как астрономическое пространство не от­меняет пространства географического, так глобальное культурное про­странство не отменяет пространства национальных культур» [7. С. 25].

Эта логика не работает в силу игнорирования изложенных выше тен­денций. Соответственно, на основе ограниченных фактов, совокупность которых выражает неполную картину реальности, строятся ложные выво­ды. Многие исследователи, высказывающие подобные заключения, рас­сматривают вместо реальных явлений некие гипотетически возможные, но представляемые как наличные. Тогда ложные выводы строятся на осно­ве не ограниченности реальности, а изначально ложных фактов.

Непонятно также, что позволяет говорить о некоем глобальном этосе. Конечно, политики, бизнесмены, специалисты, принадлежащие различ­ным культурам, сейчас общаются интенсивнее, чем раньше, но их в основ­ном ситуативную коммуникацию вряд ли следует связывать с глобальным этосом. Да, астрономическое пространство не отменяет географиче­ского, а глобальное культурное не отменяет национально-культурного. Но высказанная максима возможна только в мире, где глобализация ве­дет к равноправию и является продуктом общечеловеческого прогресса, а не режиссируется заинтересованными структурами ради воплощения их античеловеческих замыслов.

Ряд стран сопротивляется культурному империализму, другие просто утопают в его экспансии, отказываясь от своей национальной культуры. А. С. Панарин пишет: «Символическая система общества… с размытой на­циональной идентичностью оказывается уязвимой в настоящих и гряду­щих культурных сражениях стремительно глобализирующегося мира. Российская культура-цивилизация вступает в эти сражения. символиче­ски обезоруженной, с “голыми руками” и в своей деконструированной без­защитной “телесности”. Шансы такого “символически разоблаченного” общества перед вызовами чужих и агрессивных символических систем выглядят. ничтожными» [6. С. 152].

Своим критическим анализом мы не уклоняемся в сторону защиты неко­ей консервативной версии культуры, которую недаром связывают с догма­тичным и лицемерным «ура-патриотизмом». Архаичная форма патриотиз­ма, изоляционизм и необузданный национализм не являются адекватными способами противостояния культурному империализму. Противостояние должно опираться на рефлексивность, которой современным обществам (особенно после ухудшения образования) не хватает.

Мы постулируем значимость концепции «культурной целесообразно­сти», здравого смысла, в согласии с которым предполагается необходи­мость иностранных нововведений в национальную культуру, — но лишь тех, которые действительно ее обогащают.

Основной же вывод прост: нецелесообразно отпускать культурную сферу страны на синергетический поток самоорганизации и саморазвития. При такой культурной политике это саморазвитие через некоторое время мож­но будет брать в кавычки. У государства есть определенные функции защи­ты своего народа, в том числе защиты от иностранного (не всего, а лишь деструктивного) культурного проникновения. Но чтобы такие функции выполнять, государство должно быть не неолиберальным, а социальным. Защитой от культурного империализма не стоит пренебрегать, и ее можно поставить по степени социальной значимости в один ряд с защитой от во­енного и экономического вмешательства.

Литература

  1. Автономова Н. В. Заметки о философском языке: традиции, проблемы, перспективы // Вопросы философии. 1999. № 11.
  2. Ахмедова Т. Т., Гезалов А. А. Теоретические проблемы определения критерия общественного разви­тия в условиях глобализации // Полигнозис. 2011. № 2.
  3. Воротников Ю. Л. Русский язык: перспективы сохранения и развития // Русский интеллектуальный клуб : электронный информационный портал. — http://www.rikmosgu.ru/publications/3559/4423/ (дата об­ращения: 11.06.2024).
  4. Гарске Дж. Англосаксонская правовая культура в условиях глобализации: государство, корпорации, технологии // Век глобализации. 2017. № 1.
  5. Глухова Т. И. Потребление как фактор изменений в социальной жизни российского общества // Журнал социологии и социальной антропологии. 2011. Т. XIV. № 5(58).
  6. Гранин Ю. Д. Глобализация: эрозия национальной идентичности // Век глобализации. 2015. № 1.
  7. Гусейнов А. А. Еще раз о возможности глобального этоса // Век глобализации. 2009. № 1.
  8. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма / пер. с англ. Д. Кралечкина ; под науч. ред. А. Олейникова. М. : Издательство Института Гайдара, 2019.
  9. Жижек С. Событие : Философское путешествие по концепту / пер. с англ. Д. Я. Хамис. М. : РИПОЛ классик, 2018.
  10. Зиновьев А. Русский эксперимент. М. : L’Age d’Homme — Наш дом, 1995.
  11. Ильин А. Н. Информация, направленная против самой себя: как инфраструктура потребления по­глощает антипотребительский дискурс // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре государственного технического университета. Серия: Науки о человеке, обществе и культуре. 2017. Т. 2. № 1—2(29).
  12. Ильин А. Н. Образование, поверженное реформами. М. : Университетская книга, 2020.
  13. Ильин А. Н. Способность консьюмеризма абсорбировать антиконсьюмеристский идеологический контент // Полис. 2017. № 3.
  14. Кара-Мурза С. Г. Об оценке роли СМИ как политического и общественного института в научных текстах // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2015. Т. 8. № 2(40).
  15. Косиченко А. Г. Глобализация и религия // Век глобализации. 2013. № 1.
  16. Миронов В. В., Миронова Д. В. Мультикультурализм: толерантность или признание? // Вопросы философии. 2017. № 6.
  17. Петренко В. Ф. Многополярная культура единого человечества // Век глобализации. 2016. № 1—2.
  18. Рубинштейн С. Л. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // Вопросы психологии. 1983. № 2.
  19. Сарвал А. Роль английского языка в глобальном мире // Век глобализации. 2018. № 3.
  20. Сеидова Г. Н. Ислам и глобализация: за и против // Век глобализации. 2013. № 1.
  21. Субкоманданте Маркос. Семь деталей мировой головоломки // Субкоманданте Маркос. Другая революция : Сапатисты против нового мирового порядка. М. : Гилея, 2002.
  22. Субкоманданте Маркос. Четвертая мировая война. М. : Ноократия, 2023.
  23. Чумаков А. Н. Язык как средство коммуникации и решения проблем в глобальном мире // Вопросы философии. 2015. № 12.
  24. Шахбанова М. М. Этноязыковые процессы в Дагестане // Социс. 2011. № 2.

 

Ильин А.Н. Реалии культурного империализма // Свободная мысль №4(1706), 2024. С. 33-46.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *