Проблема подлинности субъекта: между модерном и постмодерном

В статье анализируется соотношение взглядов постмодернизма и модернизма на катего­рию субъекта. Постмодерновский взгляд на субъекта можно назвать негативистским, так как подвергается сомнению субъектная автономность — субъект зависит от оков ци­вилизации, от власти бессознательного, вследствие чего теряет свою идентичность и способность к активному и творческому преобразованию мира. Представители модер­нистского подхода, наоборот, утверждают творческую преобразовательную активность субъекта, а значит, и его существование как деятельного и сознающего существа. Взгля­ды обоих подходов на категорию субъекта во многом различны, и невозможно прими­рить между собой их мнения. Но где-то посередине, в пространстве между ними, рожда­ется подлинный (аутентичный) субъект.

Ключевые слова: субъект, модернизм, постмодернизм, подлинный субъект.

 

Проблема субъектности интересует философ­скую науку давно. Можно сказать, что это одна из самых фундаментальных проблем, которую филосо­фия когда-либо ставила перед собой. Мы не преследу­ем внутри данной статьи цели показать динамику, в ходе которой развивались идеи субъекта и субъект­ности в процессе перехода от одной эпохи к другой. Естественно, идеи Нового времени отличались от воз­зрений Средневековья, равно как идеи экзистенци­ализма отличны от взглядов Нового времени — каж­дая эпоха характеризуется «своим» субъектом. Одна­ко стоит заметить, что в предшествующей эпохе мо­дерна внимание уделялось субъекту, а не его отсут­ствию. Он был существом познающим (рационализм Нового времени), существом трудящимся (марксизм), существом страдающим (экзистенциализм) и т.д., но он всегда обнаруживал присутствие внутри данного дискурса, и никто не вправе был отменить его приви­легированное положение, сместить субъекта в не­бытие.

Однако постмодернизм предпринял попытку унич­тожить субъекта, лишить его своего онтологического статуса, детерминировать его языковыми схемами, бессознательным, властными структурами, массовой культурой и т.д. Если, обращаясь к прошлому на­следию, мы видим субъекта целостным, автономным, самодетерминирующим, свободным и ответственным, сознательным, то теперь, когда на арену вышел «Париж со змеями», субъект утратил эти характе­ристики и превратился в симулякр, иллюзию самого себя — иллюзию подлинного субъекта. Но «абсолю­тизация сверхдетерминированности человека и его сознания приводит к аннигиляции самого вопроса о человеке» [1].

Н. В. Богданович [2], исследуя категорию субъек­та, представленную в трудах отечественных психоло­гов, выделяет несколько оппозиций, которые выража­ют противоречия в понимании данной категории. Мы остановимся лишь на трех: осознанность-неосознан­ность, свобода-детерминированность (у Н. В. Богда­нович она представлена как «свобода-ответствен­ность», но, учитывая содержание нашей работы, в связ­ке с термином «свобода» вместо понятия ответствен­ности здесь логичней будет поставить понятие детер­минированности) и целостность-множественность.

Осознанность-неосознанность — оппозиция, фор­мулирующая проблему возможности/невозмож- ности человека быть субъектом, не осознавая это. Несмотря на то, что многие психологи видят в субъ­екте осознанность как одно из ключевых качеств, А. В. Брушлинский отчасти допускает такую возмож­ность, когда наделяет субъекта целостностью созна­ния и бессознательного [3], а Л. И. Божович убеждена в том, «что человек неосознанно становится субъ­ектом и лишь позже осознает себя в этом качестве» [2]. Ж. Делез и другие, говоря о всесилии бессозна­тельного, получается, отстаивают более радикальную позицию, чем Л. И. Божович, которая все-таки не предпринимает попыток нивелировать субъекта.

Свобода-детерминированность — оппозиция, фор­мулирующая проблему возможности/невозмож- ности управления человеком своей жизнью. Пси­хологи-экзистенциалисты (К. Роджерс, А. Маслоу) наделяли человека способностью управлять обсто­ятельствами своей жизни. Альтернативная позиция — учения фрейдизма и бихевиоризма (З. Фрейд, Б. Скин­нер), утверждающие жесткую биологическую или социальную детерминированность психики и пове­дения человека. И конечно, постмодернисты полнос­тью отрицают какую-либо свободу субъекта, вместо которой утверждают его детерминацию бессозна­тельным и языковыми структурами (Р. Барт, Ж. Де­лез, Ю. Кристева, Ж. Лакан, М. Фуко).

Целостность-множественность — оппозиция, на одном полюсе которой находятся психологические тео­рии, говорящие о целостности субъекта (А. В. Бруш­линский и т.д.), а на другой — концепции о его множе­ственности, разделяющие субъекта в зависимости от сферы его активности: субъект деятельности, позна­ния, общения, интерпретации и т.п. Ну и, конечно, воззрения постмодернистов настроены просто рево­люционно. Если психологи, постулирующие множе­ственность субъекта, все-таки допускают его при­сутствие, то сторонники философского постмодер­низма «расщепляют» его на непостоянные идентичнос­ти (Ю. Кристева) и на множественные эго (М. Фуко).

И теперь, когда мы добавили к первоначальным оппозициям, предложенным Богданович, еще один дискурс, обозначающий современные философские концепции субъектности, эти оппозиции приняли ха­рактер уже не бинаризма (то есть собственно оппо­зиций в прямом смысле слова), а тринитарности. Рас­сматривая данные оппозиции, мы несколько противо­речили одному из основных принципов постмодер­низма: отказ от бинаризма (равноценность одного описания реальности другому, оппозиционному). Этот философский релятивизм проявляет себя в сти­рании границ между обоими полюсами, в уничтоже­нии демаркационной (разделяющей) линии между ни­ми и рассмотрении каждой из противоположностей как к равноценной по отношению к другой противо­положности. Вообще, постмодернизм как философ­ское течение, будучи релятивистски настроенным, стремится к разрушению бинарных оппозиций (мир — идея, прекрасное — безобразное, субъект — объект и т.д.). Но для нас задачей служило не исследование отношения постмодерновских концепций к бинар­ным оппозициям, а анализ соотношения данных философских положений и психологических теорий субъектности, принимающих форму бинаризма.

Итак, мы прослеживаем резкие отличия между интересующими нас точками зрения, между разными взглядами — современным философско-постмодернистким и традиционным психолого-педагогическим взглядами, — устремленными на одну категорию, ко­торую они видят совершенно по-разному. Эта кате­гория — субъект с присущими ей особенностями: творчество, мышление, сознание и т.д. И данные особенности, принадлежащие субъектам двух раз­личных дискурсов (философский постмодернизм и психология), вступают в борьбу (творчество и детер­минация, сознание и неосознанность и т.п.). Таким же образом не могут найти компромисса исследова­тели, одни из которых утверждают целостность субъ­екта (Брушлинский и т.д.), а другие — его расщепл­енность (Фуко, Кристева, Лакан).

Таким образом, прослеживается противоречие в современных и традиционных взглядах — между постмодерном и модерном (внутрь которого мы включили большинство психолого-педагогических воззрений на субъектность).

Таким образом, перед нашим взором предстают два субъекта, кардинальным образом отличающихся друг от друга — модернистский и постмодернистский (придание таковых названий носит условный харак­тер, и мы их наделяем этими именами только для удобства различения одного от другого).

Однако оба субъекта представляются нам всего лишь в форме предельно теоретизированных кате­горий, не находящих места в наличном бытии. Они существуют лишь внутри идеального мира в виде умо­зрительных построений, и их существование можно сравнить с существованием, скажем, идеального круга, наличие которого допускается в геометри­ческой теории, но в реальном положении вещей его нет. Предельная круглость, четкая параллельность прямых линий, идеальная субъектность допустимы только внутри нашего разума, но не более того.

Характеристики модернистского субъекта (це­лостность, самодетерминированность, осознанность) не могут быть выделены в реальном мире, а значит, и сам этот субъект не имеет онтологической данности. Наличию целостности противоречит факт о том, что человек в процессе своей жизни меняет свои взгляды на бытие, трансформирует свое мировоззрение, меняет свою позицию; если бы человек действительно являлся целостным, его не разрывали бы внутренние противоречия и он был бы носителем одной миро­воззренческой позиции, которая была бы непод­властна изменениям. Или, возможно, она вообще бы не родилась, так как ребенок на ранних стадиях соци­ализации должен демонстрировать свою расщеплен­ность, чтобы подобно губке впитывать социализиру­ющие воздействия, на основе которых он позже сформирует свое мировоззрение. А если он не интериоризировал смысл данных воздействий, то не смог определиться в своей субъектной позиции. Самоде­терминированность же, как и автономность, предпо­лагает независимость, но навряд ли можно встретить человека, независимого от общественных норм и пра­вил, закона, наконец — от других людей и их мнения о нем. Также ни один человек не может в полной мере себя детерминировать, поскольку в какой-то степени все мы зависим от «случая», от начальства на работе, от прихотей и запросов близких нам людей. А что касается осознанности, то еще Фрейд четко проде­монстрировал огромную роль бессознательного; мы не можем полностью осознавать нашу жизнь и каж­дый поступок вплоть до самых мелочей, и какая-то часть (довольно большая) нашей жизнедеятельности подвержена бессознательному контролю. Н. Б. Мань- ковская видит суть фрейдовского подхода в утрате сознанием универсальности и прозрачности, когда бессознательное желание стало признаваться глав­ным в человеке [4]. Таким образом, мы приходим к обоснованию невозможности полного существова­ния модернистского субъекта внутри реального мира.

И в то же время постмодерновский субъект, вы­ступающий как антипроявление модерновского, не обладает никакими правами на существование в на­личном бытии. Также нет в человеческом мире су­ществ, абсолютно зависимых от чего-то внешнего, равно как нет полной зависимости и от внутреннего — бессознательных интенций. Да и ресщепленность как оппозиция целостности доведена постмодернистами до предела: полностью расщепленный человек — это шизофреник, да и то не всегда. Позволим себе также гипертрофированно представить эту расщеплен­ность. Считается, что вещество делится бесконечно, а субъект… Во многих теориях субъект представлен как вместилище неких субличностей, но ведь каждая из них может подвергнуться бесконечному делению. А как в реальности можно представить этот процесс?Получается, выделенные характеристики модерновского субъекта — суть антипроявления характе­ристик постмодернистского субъекта. А значит, пред нашим взором раскрываются дефиниции, представ­ленные в виде полярных связок (схема 1).

 

Модернистский субъект	Постмодернистский субъект
целостность	расщепленность
самодетерминированность (интернализм)	тотальная предзаданность (экстернализм)
осознанность (Я)	бессознательность (Оно)

Схема 1

 

   И поскольку эти связки можно разбить на две части – левую и правую, — то левой будет принадлежать модерновский субъект, а правой – постмодернистский. И обе части, обе половины, представляются нам как крайности, смысл каждой из которых доведен до предела, гипертрофирован (схема 2).

 

Модернистский субъект (сверхподлинный)

Постмодернистский субъект (симулякризованный)

Схема 2

 

   А для того, чтобы конституировать субъекта, принадлежащего наличному бытию – подлинного субъекта, – необходимо занять срединную позицию между этими крайностями, где характеристики субъектности будут не абсолютизироваться, с одной стороны, или, наоборот, элиминироваться, с другой, а восприниматься наличествующими до разумного предела. Эта попытка напоминает after-postmodernism тенденцию «воскрешения субъекта». То есть, субъект будет теперь локализован где-то посередине между двумя абсолютистскими иллюзиями самого себя. Конечно, нам не удастся полностью снять борьбу между целостностью и фрагментарностью, самодетерминированностью и тотальной предзаданностью, осознанностью и бессознательностью, но, наоборот, мы обозначили реальность этой борьбы, этого противостояния внутри настоящей субъектности, в то время как ни модерновский субъект, ни его постмодернистский оппонент практически не признавали этой борьбы.

   В завершение статьи следует отметить, что концепция «смерти субъекта» декларирует исчезновение именно модернистского субъекта – абсолютизированного и возведенного в монолит. Но она ограничивается только его нивелированием, не утруждая себя заполнить опустевшее место. Мы в настоящем исследовании не останавливаемся на постулате субъектного умирания, а возрождаем субъекта – но не того, что представлен в идеализированном виде в традиции модерна, а иного – более приближенного к реальности и занимающего промежуточное пространство между субъектом модерна и постмодерна, появляющегося после смерти как того, так и другого.

 

Литература:

1. Колесников А.С. Проблема субъективности в постструктурализме // Формы субъективности в философской культуре ХХ века. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. – С. 79-106.
2. Богданович Н.В. Субъект как категория отечественной психологии. Дисс. канд. психол. наук. – М, 2004.
3. Брушлинский А .В . Проблемы психологии субъекта. – М.: Издательство «Институт психологии РАН », 1994. – 109 с.
4. Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (введение в эстетику постмодернизма). – М.: 1994. – 220 с.

 

Ильин А.Н. Проблема подлинности субъекта: между модерном и постмодерном //  Омский научный вестник №2(76), 2009. С. 114–116.