Субъект эпохи постмодернизма: соотношение философского и психологического взглядов

В статье анализируется соотношение взглядов постмодернизма (философия) и субъектно-деятельностного подхода (психология) на категорию субъекта. Постмодерновский взгляд на субъекта можно назвать негативист- ским, так как подвергается сомнению субъектная автономность — субъект зависит от оков цивилизации, от власти бессознательного, вследствие чего теряет свою идентичность и способность к активному и творческому преобра­зованию мира. Представители субъектно-деятельностного подхода, наоборот, утверждают творческую преобра­зовательную активность субъекта, а значит, и его существование как деятельного и сознающего существа. Взгля­ды обоих подходов на категорию субъекта во многом различны, и невозможно примирить между собой их мнения. Однако в отдельных аспектах мы видим некоторую преемственность во мнениях, которая находит свое место где-то посередине между разными полюсами, один из которых принимает субъекта в его осознанности, свободе и целостности, а другой отвергает его, находя в нем лишь бессознательность, тотальную детерминиро­ванность и множественность.

Ключевые слова: субъект, субъектно-деятельностный подход, постмодернизм, целостность и расщепленность, идентичность, детерминация, масса и коллектив, креативность.

Проблема субъекта для современной фи­лософии является очень актуальной. Выбор обозначенного контекста, т. е. именно пост- модерновской тематики, определен четким критерием. Им выступает новизна, а потому и актуальность этого философского миро­воззрения, характерная для нашего времени. Поскольку постмодернизм является более современным, чем все остальные философ­ские традиции, то он весьма полно и содер­жательно отражает именно современные (или, как отмечают многие исследователи, скорее постсовременные) взгляды на мир и, в частности, на субъекта.

Постмодернистский взгляд на субъекта можно охарактеризовать как негативистский и пессимистический, поскольку утверждается отсутствие автономии субъекта. Субъект полностью зависим от принципов построения языка, от оков цивилизации, благодаря чему он теряет идентификацию с самим собой. Как отмечает Э. А. Усовская, субъект зависит от правил и ограничений, от норм, свойственных данному типу куль­туры. Субъекту «отказано быть активным преобразователем мира: ему следует вписы­ваться в него, но не навязывать себя» [15. С. 112]. Многие философы-постмодернисты (в первую очередь Жиль Делез), нивелируя суверенность субъекта, абсолютизируют шизофрению как главное свойство истинной субъектности. Лоно безумного, иррацио­нального способствует достижению субъек­том относительной суверенности от норм идеологии (Ж. Делез, Р. Барт, Ю. Кристева). Лишь иррациональное способно сопротив­ляться власти и навязанной идеологии.

Представители философского постмо­дернизма оспаривают автономность и суве­ренность субъекта всесильностью не только культуры и связанных с ней дискурсивных практик, но и ролью бессознательного [10. С. 108]. Сила сознания настолько умаляется, насколько абсолютизируется мощь неосоз­наваемых потоков, которые, будучи скры­тыми от сознания, не принадлежат субъек­ту: ведь субъект — в первую очередь существо осознающее. А. Ш. Тхостов вооб­ще проводит некое тождество между субъ­ектом и психоаналитическим «оно» [14]. Психологи (А. В. Брушлинский, Б. Г. Анань­ев, С. Л. Рубинштейн) согласны с позицией о наделении субъекта сознанием, поскольку они выделяют сознание как одну из основ­ных характеристик субъекта. А. В. Бруш- линский признает ведущую роль сознания, но говорит и о невозможности осознавать абсолютно все: жизнь человека не оставляет места ни для чего в полной мере осознанно­го или полностью бессознательного [7]. По С. Л. Рубинштейну, субъект представляет собой связующее звено между сознанием и деятельностью, связь которых образуется личностью [12]. Б. Г. Ананьев считает созна­ние совокупностью отношений человека к самому себе, к окружающим людям и к при­роде; сознание и деятельность — исходные ха­рактеристики субъекта деятельности [2]. Но исследователи в области психологии не приемлют предельной абсолютизации бес­сознательного, нивелирующего действие сознания.

С точки зрения философии постмодерна, свободный индивид, настоящий субъект, — это шизофреник. Он свободен от ответст­венности и социальных норм, и он уже не боится сойти с ума. Но, с позиции психоло­гии, субъектность как раз определяется сте­пенью ответственности за свои поступки; если человек выступает творцом своей жиз­ни, то его ответственность за свои деяния возрастает [4]. По Ж. Делезу, шизофрения, будучи высшей формой безумия — есть главное освободительное начало для лично­сти и главная революционная сила общества [10. С. 112]. «Болезненность индивида, воз­растание амбивалентности и противоречи­вости внутри его сознания, отказ от рацио­нальности и сознательности приводят к свободе», — пишет Э. А. Усовская [15. С. 119]. В отличие от психологов-клиницистов, которые видят в шизофрении только патологию, Делез воспевает это психиче­ское расстройство, которое он таковым не называет. Для него это — вершина проявле­ния субъектности.

Как свидетельствует И. П. Ильин, для Юлии Кристевой субъект представлен не в целостности, а в расщепленности: сознание человека расколото изначально, а субъек­тивность — совокупность непостоянных идентичностей. Субъект — явление внутрен­не противоречивое, находящееся на грани психической деформации и патологии, и субъект стремится при этом восстановить свою целостность. Он дважды детермини­рован: с одной стороны, языковыми шабло­нами правящей идеологии (если интересы человека противоречат интересам идеоло­гии, то его сознание проявляет деструктив­ный иррационализм по отношению к себе), а с другой — бессознательным (иррацио­нальным) словотворчеством. Иначе говоря, первая детерминированность (символиче­ская) связана с социальными ограничения­ми, а вторая (семиотическая) — с действиями бессознательного, прорывающими эти огра­ничения.

По Ж. Лакану, субъект не может быть строго репрезентирован, так как эго челове­ка нестабильно, и оно лишено ряда неиз­менных характеристик. Лакан ограничивает существование человека одним миром, од­ним видом бытия — лингвистическим, рече­вым, за пределами которого человека нет. А появление субъектности предшествует появлению индивида, и этот феномен опре­деляется ограниченностью рамок соответст­вующего типа культуры. По Лакану, субъ­екта формирует язык, поэтому субъект — это атрибут культуры, которая может говорить посредством субъекта; а эго — в первую оче­редь функция культуры, а не субъекта само­сознания [8]. А. А. Брегадзе вслед за Лака­ном говорит «о динамичности субъекта, его вечном “пребывании в пути”» [6. С. 23], и задается вопросом о возможности увидеть наличие в субъекте неизменного феномена, который и придает форму его бытию, т. е. сущности. И автор склоняется скорее к от­рицательному ответу на данный вопрос.

Лакан употребляет понятия «индивид» как целостный субъект и «дивид» как фраг­ментированный субъект. В психологической науке индивид и субъект не тождественны. Например, Б. Г. Ананьев считал индивида совокупностью возрастно-половых и кон­ституциональных особенностей, высшее развитие которых — темперамент и задатки. Субъект же, по Ананьеву, — обладатель соз­нания как отражения объективной деятель­ности и осуществитель деятельности как преобразования действительности: высшая интеграция его свойств представлена в творчестве [2]. Здесь мы видим некоторую непреемственность во взглядах на индиви­да, по крайней мере именно этих авторов (Лакана и Ананьева). Хотя в психологии также нет четкой позиции относительно оп­ределения понятий «индивид» и «субъект» и их соотношения между собой; если один ав­тор придает каждому из этих понятий одно значение, то другой — иное (С. Л. Рубин­штейн, к примеру, почти синонимирует эти понятия, не проводя между ними никакой разделительной линии [3; 12]).

Что касается расщепленности субъекта, то мнение психолога А. М. Славской отчас­ти близко постмодерновскому. Она считает, что с помощью интерпретации личность способна сконструировать свой внутренний субъективный мир, который сам выступает интерпретацией своего «Я», своей тождест­венности и изменчивости в контексте жиз­ненных изменений. Интерпретация связыва­ет в единую целостность разные уровни «Я»: бессознательный и сознательный. «Ин­терпретируя, субъект осуществляет инте­грацию внутреннего “Я”, создавая не просто картину мира, а “Я-концепцию” во множе­стве ее проявлений, объективации в дея­тельности, общении, решении жизненных противоречий, устанавливая прямую и об­ратную связь между ними», — пишет А. М. Славская [13. С. 210]. Под интерпре­тацией Славская понимает способность соз­нания личности выявлять и определять ее новое положение в изменяющихся обстоя­тельствах. Интерпретация сохраняет опре­деленность субъектной позиции в условиях изменяющегося мира. Личность обладает определенностью, но она должна заново ис­кать эту идентичность из-за изменения внешних условий и самой себя. Славская придает интерпретации настолько серьезное значение, что вводит новое понятие — субъ­ект интерпретации, который выступает ав­тором своей концепции, объективирующим ее в разных жизненных контекстах (в науке, искусстве, жизни в целом). Итак, Славская принимает наличие определенности (цело­стности) субъекта, но также она принимает факт о его расщепленности в моменты проис­ходящих жизненных изменений. Таким обра­зом, ее позиция в какой-то степени близка к постмодерновской (Кристева, Лакан), но но­сит менее радикальный характер.

Постмодернисты (Делез, Лакан, Кристе­ва) говорят о мнимости субъекта, о его не­состоятельности как такового, о его децен­трации. Конечно, их взгляды в некоторых аспектах различны, но зачастую они допол­няют друг друга, а не противоречат один другому. По мнению И. П. Ильина, вся постструктуралистская мысль направлена «на доказательство невозможности незави­симого индивидуального сознания, на то, что индивид постоянно и, главным образом, бессознательно обусловливается в процессе своего мышления языковыми структурами, детерминирующими его мыслительные структуры» [11. С. 80]. И когда субъект осознает свою зависимость, он встает на путь относительной автономности, т. е. осознание отсутствия свободы ведет к ее появлению. Так происходит постоянная борьба с самим собой, посредством которой субъект, рефлексируя, преодолевает самого себя. Э. А. Усовская также утверждает зави­симость индивида от языка, от текста, кото­рым является весь мир, все бытие. По ее мнению, «человек, говорящий на языке, в ко­тором сказывается бытие, выглядит как сово­купность речевых практик и сам ткет свой текст, пишет о себе, переписывает себя и свою собственную жизнь» [15. С. 115]. Оба российских исследователя сходятся во мне­нии об иллюзии свободы субъекта и утвер­ждают субъектную зависимость от языка.

«Санкционируемые безумием “отклоне­ния” от “нормы” часто воспринимаются как “гарант” свободы человека от его “детерми- низации” господствующими структурами властных отношений. Так, Лакан утверждал, что бытие человека невозможно понять без его соотнесения с безумием, как и не может быть человека без элемента безумия внутри себя. Еще дальше тему “неизбежности бе­зумия” развили Делез и Гваттари с их дифи­рамбами в честь “шизофрении” и “шизоф­реника”, “привилегированное” положение которого якобы ему обеспечивает доступ к “фрагментарным истинам”» [10. С. 78]. И далее Ильин продолжает: «грань между нормальным и сумасшедшим, утверждает Фуко, исторически подвижна и зависит от стереотипных представлений. Более того, в безумии он видит проблеск “истины”, не­доступной разуму» [Там же]. Фуко роман­тизирует безумие, связывая его со свободой субъекта. Для него свобода — это отсутствие рациональности и сознательности, это нечто непознаваемое, т. е. само безумие. Философ говорит, что не существует абсолютного субъекта, но все-таки субъект есть: субъект желания, дискурса и т. д. [18. С. 44]. Други­ми словами, субъект «чего-то» существует, но нет собственно субъекта, отделенного от этого «чего-то». По Фуко, равно как и по Альтюссеру, субъект — это носитель той идеологической позиции, которая предпи­сывается ему обществом.

Ж. Бодрийяр, изучая народную массу, лишает ее субъектных качеств. Масса не имеет смысла, она «не обладает ни атрибу­том, ни предикатом, ни качеством, ни рефе­ренцией» [5. С. 189], — в этом и заключается ее неопределенность. Она не есть, напри­мер, группа трудящихся или студенческая группа, у нее нет абсолютно ничего общего с какой-либо социальной совокупностью или корпорацией. В массе нет отчуждения: здесь отсутствует как понятие «Я», так и понятие «Ты». Масса — это «уходящая в бездну симуляция всех потерянных систем референций» [Там же. С. 190]. Но если Бодрийяр утверждает бессубъектный характер массы, то гипотетически он допускает при­сутствие коллективного субъекта — в ином случае говорить о бессубъектности массы было бы бессмысленно. Она для него — ни­что, просто молчаливое большинство. При попытке ее превратить в субъект обнаружи­вается отсутствие у нее состояния быть но­сителем автономного сознания.

Еще более интересным является разли­чие в понимании субъекта у Фуко и Бодрийяра. Если первый нивелировал индивиду­альный характер субъекта, то второй сводит к небытию субъект в его коллективной представленности. И обоих мыслителей объединяет одна общая направленность — антипозитивистская; они не утверждают существование чего-то (в частности, субъ­екта), они говорят в первую очередь о не­возможности этого присутствия.

Некоторые психологи (А. Л. Журавлев, А. В. Брушлинский, Д. В. Ушаков) исполь­зуют термин «коллективный субъект», и введение ими данного понятия в научный язык служит в первую очередь цели диффе­ренциации и спецификации явлений, проис­ходящих в группе [9] или постулированию возможности / невозможности существова­ния коллективного творчества и, соответст­венно, коллективного таланта [16]. Коллек­тивным субъектом можно называть не только группу, общество в целом, но и все человечество [7; 9]. Например, активную, целостную, совместную деятельность людей можно назвать субъектной деятельностью, но эта субъектность здесь будет иметь кол­лективный характер [9]. Масса же, по мне­нию Бодрийяра, не является субъектом, а значит, она не осуществляет деятельность в соответствии с теми характеристиками кол­лективного субъекта, о которых говорит, например, А. Л. Журавлев, рассматриваю­щий «коллективного субъекта» как альтер­нативу коллективу как объекту, как альтер­нативу индивидуальному субъекту. Он наделяет коллективный субъект неким об­щим для всех составляющих коллектив ин­дивидов качеством субъектности и совмест­ной внутриколлективной деятельностью. Для него коллективный субъект — это «взаимосвязанная и взаимозависимая груп­па людей» [9. С. 134]. Субъектность группы Журавлев описывает тремя признаками: взаимосвязанность членов группы, совмест­ная активность и групповая саморефлексив­ность. Основное значение он придает имен­но активности. Но ученый не склонен наделять субъектными характеристиками абсолютно все существующие группы. Лишены этих характеристик стихийные группы (образуемые ситуационно и быстро распадающиеся), территориальные (обра­зующиеся только по месту проживания) и т. д .

По Бодрийяру, изучающему массу в кон­тексте политической идеологии, масса не обладает ни одним из этих признаков, сле­довательно, качество субъектности ей не присуще. О какой, например, активности может идти речь, если масса проявляет пол­ную пассивность в социально-политической сфере? Мало того, рефлексивными качест­вами она тоже не обладает. И здесь мы ви­дим качественное отличие объектов изуче­ния обоих исследователей: массы и коллектива. Эти явления, на наш взгляд, можно дифференцировать по степени выра­женности субъектных характеристик каждо­го из них: если масса таковых лишена, то коллектив ими обладает. Рассмотрение дан­ных явлений, в зависимости от области компетентности исследователей (философия и психология), также имеет серьезное зна­чение. Возможно, оба ученых, равно как и обе отрасли науки, смотрят на одно и то же явление, просто одни находят в нем интере­сующие нас субъектные качества (коллектив), а другие их не видят (масса). Например, А. Л. Журавлев называет коллективным субъектом не только большие и малые группы, но и общество в целом. Ж. Бодрий- яр говорит о том же самом явлении, но ис­пользует другой термин — масса, и специ­ально не прибегает при ее рассмотрении к понятию социальности: для него общества как такового не существует, но существует масса. И если Журавлев выделяет такие свойства коллективного субъекта, как целе­направленность, мотивированность, целост­ность, структурированность, согласован­ность, организованность, результативность, то Бодрийяр не усматривает в массе ни одно из этих свойств.

Сторонники постмодернизма, несмотря на их негативистскую трактовку субъекта, все-таки видят в нем творческое начало: достаточно хотя бы взглянуть на понятие «основатели дискурсивности» М. Фуко, ко­торое так или иначе сопряжено с творчест­вом (ведь невозможно дать толчок новому дискурсу, не прибегая к креативности). «Творчество и игра, связанные воедино, так или иначе нацелены на обретение человеком свободы» [15. С. 121]. Игре здесь придается не общепризнанное психологическое значе­ние, а культурное; собственно, игра и вы­ступает синонимом культуры, которая разыгрывается. А творчество — это не обяза­тельно создание чего-то принципиально но­вого и уникального, а переописание уже созданного.

И это творчество есть своеобразная точка пересечения взглядов современных фило­софов и психологов. «Особенностью поро­ждаемой субъектом активности является ее творческий характер», — пишет Л. И. Анцы- ферова [3. С. 33]. Б. Г. Ананьев, как мы уже заметили, считает творчество высшей инте­грацией проявления субъектных свойств [2]. А. В. Брушлинский говорит, что творческое начало присуще каждому субъекту [7]. Но здесь, в постулировании этого творческого начала, кроется не только схожесть, но и различие во взглядах, из-за которого эти два воззрения — философское и психологическое (постмодернизм и субъектно-деятельност­ный подход) — не поддаются взаимодопол­нительности. Так, А. В. Брушлинский твер­до убежден в том, что мышлению любого человека, любого субъекта изначально свойственна креативность. М. Фуко же счи­тал мышление заранее предопределенным эпистемой, т. е. своеобразным сводом мыс­лительных запретов и предписаний, харак­терным для определенной исторической эпохи. Именно эпистема как единая система знаний на бессознательном уровне предо­пределяет язык, а значит, и мышление [1; 17]. Исходя из данной мысли, логично будет предположить, что мышление жестко детерминировано, и эта детерминация не оставляет никакого места для свободы и творчества. Постмодернизм как таковой выступает за интертекстуальность, цитат- ность мышления и его панъязыковой харак­тер. Мышление не принадлежит индивиду, мыслящему субъекту, оно коллективно (интертекстуально). Надо заметить, что представители постмодернизма текстом обозначают все бытие, в частности лите­ратуру, историю, сознание, мышление, са­мого индивида и т. д. И, по их мнению, ав­тономный субъект растворился в великом интертексте.

Н. В. Богданович [4], исследуя категорию субъекта, представленную в трудах отечест­венных психологов, выделяет несколько оп­позиций, которые выражают противоречия в понимании данной категории. Мы остано­вимся лишь на трех: осознанность — неосоз­нанность, свобода — детерминированность (у Н. В. Богданович она представлена как «свобода — ответственность», но, учитывая содержание нашей работы, в связке с тер­мином «свобода» вместо понятия ответст­венности здесь логичней будет поставить понятие детерминированности) и целост­ность — множественность.

Осознанность — неосознанность — оппо­зиция, формулирующая проблему возмож­ности / невозможности человека быть субъ­ектом, не осознавая это. Как мы уже видели, А. В. Брушлинский допускает такую воз­можность, а Л. И. Божович убеждена в том, «что человек неосознанно становится субъ­ектом и лишь позже осознает себя в этом качестве» [4. С. 90]. Ж. Делез и другие, го­воря о всесилии бессознательного, получа­ется, отстаивают более радикальную пози­цию, чем Л. И. Божович, которая все-таки не предпринимает попыток нивелировать субъекта.

Свобода — детерминированность — это оппозиция, формулирующая проблему воз­можности / невозможности управления чело­веком своей жизнью. Психологи- экзистенциалисты (Роджерс, Маслоу) наде­ляли человека способностью управлять об­стоятельствами своей жизни. Альтернатив­ная позиция — учения фрейдизма и бихевиоризма (Фрейд, Скиннер), утвер­ждающие жесткую биологическую или со­циальную детерминированность психики и поведения человека. И, конечно, рассмот­ренные нами философы полностью отрица­ют какую-либо свободу субъекта, вместо которой утверждают его детерминацию бес­сознательным и языковыми структурами (Делез, Кристева, Лакан, Фуко).

Целостность-множественность — это оп­позиция, на одном полюсе которой находятся психологические теории, говорящие о цело­стности субъект (Брушлинский), а на дру­гой — концепции о его множественности, разделяющие субъект в зависимости от сфе­ры его активности: субъект деятельности, по­знания, общения и т. п. Ну и, конечно, воз­зрения постмодернистов настроены просто революционно. Если психологи, постули­рующие множественность субъекта, все-таки допускают его присутствие, то сторонники философского постмодернизма «расщепля­ют» его на непостоянные идентичности (Кристева) и на множественные эго (Фуко).

И теперь, когда мы добавили к первона­чальным оппозициям [4] еще один полюс, на котором обозначены современные философ­ские концепции субъектности, эти оппози­ции приняли характер уже не бинаризма (т. е. собственно оппозиций), а тринитарности.

Итак, мы наблюдаем резкие отличия ме­жду интересующими нас точками зрения, между разными взглядами — философским и психологическим — устремленными на одну категорию, которую они видят совершенно по-разному. Эта категория — субъект с при­сущими ей особенностями: творчество, мышление, сознание и т. д. И эти особенно­сти, принадлежащие субъектам двух различных дискурсов (философского и пси­хологического), вступают в борьбу (творче­ство и детерминация, сознание и неосознан­ность и т. п.). Таким же образом не могут найти компромисса исследователи, одни из которых утверждают целостность субъекта (Брушлинский), а другие — его расщеплен­ность (Фуко, Кристева, Лакан).

Список литературы

1. Автономова Н. С. О книге М. Фуко «Слова и вещи»: Вступ. ст. // Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: Acad, 1994.
2. Ананьев Б. Г. О проблемах современ­ного человекознания. СПб., 2001.
3. Анцыферова Л. И. Психологическое содержание феномена «субъект» и границы субъектно-деятельностного подхода // Про­блема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский, М. И. Волови- кова, В. Н. Дружинин. М.: Изд-во «Акаде­мический проект», 2000.
4. Богданович Н. В. Субъект как катего­рия отечественной психологии: Дис. … канд. психол. наук. М., 2004.
5. Бодрийяр Ж. Фантомы современности. // Ясперс К., Бодрийяр Ж. Призрак толпы. М.: «Алгоритм-Книга», 2007.
6. Брегадзе А. А. Проблема сущности личности. Отчуждение человека в перспек­тиве глобализации мира. Сборник философ­ских статей / Под ред. Б. В. Маркова, Ю. Н. Солонина, В. В. Парцвания. СПб.: Изд-во «Петрополис», 2001. Вып. 1.
7. Брушлинский А. В. Проблемы психоло­гии субъекта. М: Изд-во «Институт психо­логии РАН», 1994.
8. Вачков И. В. Полисубъектный подход к педагогическому взаимодействию // Вопр. психологии.2007.№ 3. С. 16-29.
9. Журавлев А. Л. Психологические осо­бенности коллективного субъекта // Про­блема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский, М. И. Волови- кова, В. Н. Дружинин. М.: Изд-во «Акаде­мический проект», 2000.
10. Ильин И. П. Постмодернизм. Декон­структивизм. Постструктурализм. М.: Ин- трада, 1996.
11. Ильин И. П. Постмодернизм — от ис­токов до конца столетия: эволюция научно­го мифа. М.: Интрада, 1998.
12. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 2004.
13. Славская А. М. Рубинштейновская парадигма субъекта в исследовании интер­претации // Проблема субъекта в психоло­гической науке / Отв. ред. А. В. Брушлин- ский, М. И. Воловикова, В. Н. Дружинин. М.: Изд-во «Академический проект», 2000.
14. Тхостов А. Ш. Топология субъекта (опыт феноменологического исследования) // Вестн. Моск. гос. ун-та. Сер. 14, психоло­гия. 1994. № 2. С. 3-13.
15. Усовская Э. А. Постмодернизм. Минск, 2006.
16. Ушаков Д. В. Психология одаренности и проблема субъекта // Проблема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Бруш- линский, М. И. Воловикова, В. Н. Дружинин. М.: Изд-во «Академический проект», 2000.
17. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: Acad, 1994.
18. Фуко М. Что такое автор // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996.

 

Ильин А.Н. Субъект эпохи постмодернизма: соотношение философского и психологического взглядов // Вестник Новосибирского Государственного Университета. Серия: Психология. Т.2, вып. 1, 2008. С. 76-82.