Несостоявшийся представитель левых сил

В статье речь идет  о Николае Викторовиче Старикове, который  называет себя представителем левых сил.На основании его выступлений доказыва­ется, что проводимый им политический анализ не является ни коммунистическим, ни социалистическим как по своей структуре, так и по своему содержанию. Также далеки от «левизны» политико-экономические предложения, высказываемые Н. В. Стариковым. Им не поднимаются традиционные для левого движения проблемы классового сознания, классовой борьбы и др. Идентифицируя себя как левого, Ста­риков проявляет конформную преданность к существующему политическому режиму.

Ключевые слова: Н. В. Стариков, терминология, реакционность, геополитика.

Сегодня, как и в прошлые времена, некоторые известные в политологии и в поли­тике люди претендуют на то, чтобы зваться социалистами или даже коммунистами. Но претендовать — не значит являться. Иногда пропасть между сущностью и кажимо­стью слишком велика. Можно наклеить на себя определённый ярлык, который будет не отражать истинную суть, а, наоборот, затмевать её. Конечно, крайне неблагодар­ное дело — изобличать каждого псевдолевого «героя нашего времени». Однако пред­ставляется важным направлять свой внимательный взгляд не на каждого, а на тех, кого можно назвать лидерами общественного мнения.

Николай Викторович Стариков — известный писатель-публицист, блоггер и поли­тический деятель, который называет себя представителем левых сил. Он отличается широкими знаниями в экономике, истории и геополитике, обладает серьёзным круго­зором и неординарным мышлением. Все это позволяет ему писать довольно содер­жательные книги. В них реалистично представлено устройство современной макро­экономики, убедительно описаны геополитические реалии нашего времени и про­шлых эпох. Н. В. Стариков отлично представил англо-американский империализм, описал губительные последствия неолиберальной политики и в целом отличился весьма серьёзными достижениями как политический аналитик. Однако кругозор и мышление некоторых людей позволяет им не только информатизировать широкие массы, но и манипулировать их сознанием, выводя идеологически на тропинку, вы­годную совсем не социалистическим властям РФ. Вот такая диалектика… Да, у Н. В. Старикова много действительных заслуг в борьбе против неолиберализма. Но заслуги в деле просвещения народа перемежаются с заслугами перед капиталисти­ческими властями в деле «нужного» воспитания широких масс. И при этом выбран­ный нами для анализа персонаж не устаёт называть себя представителем новых сил.

Попробуем разглядеть, в чем же состоит левизна Старикова, и есть ли она вооб­ще.

В своих работах Николай Викторович не использует в качестве методологическо­го базиса такие зарекомендовавшие себя «левые» подходы, как марксистский, неомарксистский, мир-системный. Франкфурсткая школа тоже не представлена в его писательском творчестве. Мировая наука знает огромное количество подлинно соци­алистических авторов, но в работах «социалиста» Старикова не находится места для упоминания и развития идей Маркса, Энгельса, Ленина, Грамши, Фромма, Маркузе, Амина, Валлерстайна, Хоркхаймера и др. Нет в них ссылок и на наших левых совре­менников: С. Жижека, А. В. Бузгалина, Б. Ю. Кагарлицкого и т. д. Социалистическая мысль создала целый научный язык, который Стариков просто игнорирует. В его работах не представлено никакой разработки таких по-прежнему актуальных тем, как эксплуатация, отчуждение, права рабочих, межклассовый антагонизм, развитие клас­сового сознания.

Он абсолютно не прибегает в своих книгах и работах к социалистической терми­нологии. Сегодня общество забыло лексикон, характерный левому дискурсу, под­вергло амнезии левые идеи. Постсоветская власть долгое время, осуществляя нео­либеральную политику, наступала на умы людей, и это показало высокую эффектив­ность. И потому как идеи, так и терминологию левого движения следует реанимиро­вать в общественном сознании, чем «социалист» Стариков не занимается. Напротив, он, похоже, опасается любого низового движения. Понятно, что его раздражает ли­беральная активность снизу. Но если забыты левые идеи, то другой активности в обществе не будет. Можно сколько угодно говорить, что характерные для левой тер­минологии понятия устарели в мире глобального капитала (как это утверждал Стари­ков в дебатах с К. Семиным). Однако это фраза — всего лишь пропагандистский при­ём, за которым кроется очень слабое обоснование. Левая теория является хорошим описательным и объяснительным средством для экономической, политической, гео­политической, социокультурной реальности нашего времени. Есть смысл спорить о том, надо ли и каким образом развивать и обогащать эту теорию. Но Стариков её отбрасывает как негодную, поступая, таким образом, вовсе не социалистически. И его сторонники мыслят исключительно в не-левой патриотической, национально­освободительной форме. Это прогрессивный путь мышления, если сравнивать его с компрадорско-неолиберальным и космополитичным вариантом. Но данный прогресс имеет свои пределы. В том числе отказ от левой терминологии эти пределы очерчи­вает и, соответственно, останавливает прогрессивное движение вперед. Он ограни­чивается сомнительной альтернативой неолиберализму в виде реставрации подобия монархического, национально-капиталистического видения и идеала.

Стариков выступает центром притяжения, конечно, не только для малообразо­ванных мещан, но их число на его выступлениях, судя по содержанию задаваемых вопросов, весьма велико. Для сравнения: на стримах марксистского канала Рабкор люди демонстрируют хорошую подготовленность и начитанность. Они задают весьма интеллектуальные вопросы касательно различной литературы — о Каутском и Люк­сембург, о Валлерстайне и Альтюссере. На встречах Старикова со своими почитате­лями не наблюдается столь высокого интеллектуализма. Это неудивительно, по­скольку человек с соответствующей риторикой в первую очередь привлекает внима­ние в первую очередь довольно темной общественности, которая смотрит телевизи­онную госпропаганду.

Николай Викторович признает себя социалистом, но постоянно проявляет край­нюю реакционность. Он мастерским образом сливает воедино ряд социалистических ценностей с охранительскими идеями относительно зависимого и отчасти компра­дорского режима, характерного для современной России. Он создаёт причудливую и эклектичную смесь «белого» и «красного», выдвигает социальные требования и расшаркивается в уважительных панегириках таким реакционным деятелям, как Столыпин, Колчак и т. д. Для него авторитетами выступают как Сталин, так и цари, действовавшие в интересах совсем других классов, нежели рабочий. Стариков с не­скрываемым уважением называет их царями-батюшками, невзирая на то, что в пери­од правления того же Николая II (Николая-кровавого и Столыпина-вешателя) россий­ским банковским (и не только) капиталом управляли иностранцы, тотальное боль­шинство народа были безграмотными, индустриальные прорывы не имели места. Стариков выпячивает сомнительные геополитические победы царизма, но замалчи­вает не просто неудачи, а нежелание царей развивать страну, демократизировать её, расширять права тогда совершенно бесправных рабочих и крестьян. На протяжении времени правления всех этих венценосных особ Россия была крепостнически- патриархальной и, выражаясь языком мир-системного анализа, вписанной в мир- систему в качестве периферии. Старикова это не слишком смущает. Он всецело по­глощён всякими внешнеполитическими победами русских царей, которые 1) не особо отразились на благосостоянии народа и их политических правах, 2) не вывели страну из положения сырьевого придатка Запада. Это нонсенс: цари — авторитеты для представителя левых сил.

Периодически Стариков настолько сильно увлекается защитой российских вла­стей какими бы они ни были, что из исследователя, целью которого является поиск истины, превращается в ангажированного адвоката того же царизма. Да, у россий­ской империи не было колоний, и потому она не угнетала народы так, как это делали западные страны. Однако неужели в истории нашей страны не было давления на другие страны, игры нечестным путём? Ленин, например, в период Первой мировой войны писал, что Россия стремилась ограбить Персию, Армению, Турцию, Галицию, Польшу. Читая Старикова, представляется, что вероломство было присуще только неким «другим» (в первую очередь англо-саксам), но вовсе не «своим». Здесь мы видим глубоко идеологическую позицию вроде английской «права или не права, но это моя страна». Всегда и во всем Россия права! Царизм никогда никого не эксплуа­тировал, не проводил политики империализма и не пытался урвать ни от кого куска. Плохие все остальные, а Россия во всем и всегда хороша. Позиция Старикова — не объективный взгляд на историю, не стремление поиска истины, а попытка доказать правоту российских правителей независимо от того, какими реакционными они ни были. Ранее высказываемый им лозунг «для нас Россия больше мира» носит явный шовинистический, национал-эгоистический оттенок. Россия лучше всех только пото­му, что она своя. Так и хочется спросить: «А где же тут подлинный социалистический интернационализм?».

При анализе ряда реальных конфликтов между трудом и капиталом Стариков обычно становится на сторону последнего. Так, описывая стычки полиции с митингу­ющими, он отдаёт предпочтение полицейским дубинкам. Акцентируя внимание на том, что в некоторых случаях протестующие ведут себя агрессивно и осуждая их, он отказывается осуждать произвол и насилие, которые периодически учиняет полиция. Видимо, полицейский всегда прав. Не помню ни единого случая, когда Стариков от­дал свои симпатии бастовавшим или митингующим рабочим. Вопроса классовой борьбы он сторонится, считая, подобно заклеймённым Лениным оппортунистам, важным союз народа с правительством — олигархическим, антинародным и проник­нутым неолиберальной идеологией. Выступая за некую форму межклассового со­трудничества (хотя он не произносит такого наименования), Стариков никогда не призывает рабочих к массовым акциям протеста, к стачкам или к забастовкам. Напротив, он выступает против таких «чрезмерных» действий. Вы видели когда- нибудь таких социалистов? Неприятие революционной активности смыкается с рито­рикой крайних реакционеров, которые защищают сложившийся порядок, ссылаясь на то, что если будет переворот, то станет ещё хуже. Это — классический пункт охрани­тельской идеологии. Очевидно, отрицание классовой борьбы есть отрицание необ­ходимости борьбы против власти капитала.

Вместо классового сознания Стариков своей деятельностью развивает у своих почитателей некое «геополитическое» сознание со всеми его достоинствами и недо­статками типа мышления в стиле межцивилизационного, а не межклассового, проти­востояния. Похоже, идеал россиянина для Старикова — это политизированный в по­слушном стиле мещанин, который в редких случаях подаёт свой голос, выполняет гражданский долг на выборах, но которому чуждо классовое сознание, митинговая активность, низовая протестная самоорганизация. В принципе, послушание выдаётся как добродетель. Нередко от нашего аналитика можно услышать слова вроде того, что «не нужно раскачивать лодку» или «единство всех сделает страну сильной». Да, да, наслышаны от капиталистической пропаганды всего этого лицемерия. Только единства между Ротенбергом и простым рабочим нет. И вообще, подобные лозунги, с их призывом к сильной руке, носят околофашистский характер. А вот по-левому звучали бы совсем иные лозунги, прямо противоположные обозначенным. Наблюда­ется неприятие классового сознания (и, соответственно классовой борьбы, фунда­ментального противоречия между капиталом и трудом), подмена его национальным сознанием. Для нашего аналитика раскол по межстрановому или межцивилизацион­ному признаку намного важней, чем по классовому. Однако любой левый согласится с тезисом: «для меня американский, немецкий или сомалийский рабочий намного ближе в духовном смысле, чем «свой» олигарх». Патриотизм хорош, но без сопряже­ния с классовым подходом он перерождается во вредное, крайне реакционное чув­ство солидарности со «своими» эксплуататорами. Помимо прочего, марксизм пред­ставляется вредным и устаревшим, только нет достаточного указания, где и в чём.

Одна из самых вопиющих идеологем, распространяющихся Стариковым — это мысль о том, что Маркс действовал в интересах крупного капитала, будучи неким средством, с помощью которого последний пытался поднять восстания в разных странах и смести там невыгодные для себя правительства. Классовая теория, мол, создана для того, чтобы уничтожать чужие государства руками их же народов. Но тогда аналогичный ярлык можно повесить на любого левого теоретика и активиста: «мол, все вы работаете на ТНК и на госдеп». В качестве доказательства этой пози­ции Стариков приводит такой факт: Маркс жил в Лондоне — столице империализма, и не слишком торопился делать революцию в Британии. Однако житие в Туманном Альбионе вовсе ничего не доказывает. Н. Хомский живёт в США; значит, он пишет свои книги, стараясь уважить американский истеблишмент? К тому же Маркс активно критиковал английский капитал, и даже если он не приложил достаточных усилий в дело британской революции, он также не отличился участием в восстаниях где- нибудь в Юго-Восточной Азии или на Ближнем Востоке. Следовательно, с таким же успехом можно сказать, что он действовал в интересах Турции. Ещё один идеологи­ческий выверт Старикова — слова о том, что Энгельс был приставлен к Марксу бри­танскими капиталистами дабы его материально содержать. Только вот фактов для такой убого-конспирологической версии явно не хватает.

Стариков упрекает большевиков (равно как и любые революционные организа­ции) в том, что они брали деньги с Запада. Его, похоже, беспокоит факт взятия денег не у буржуазии, а именно у иностранцев. Как будто из-за рубежа нельзя получать финансы на благое пролетарское дело. Для Старикова любые движения, поддержи­ваемые из-за рубежа, являются злом. А как быть с международными антиглобалист­скими движениями и вообще с международным сотрудничеством? Когда Николая Викторовича спрашивали, на какие средства существует его организация, он отве­чал, что её спонсируют «патриотически мыслящие промышленники». Иными слова­ми, социалист признается, что его организация финансируется буржуазией, и не ви­дит в этом ничего зазорного. Как-то не социалистично это. Неужели «патриотически мыслящие промышленники» не эксплуатируют трудящихся, не противостоят им в соответствии с формулой «капитал против труда»? Конечно, оппортунист может от­ветить, что такой подход — проявление не оппортунизма, ревизионизма и ренегат­ства, а современных реалий, творческой переработки левой идеи и т. д. А что если патриотизм промышленников измеряется одним фактом — передачей денег «Вели­кому Отечеству»? Да и в чём выражается патриотизм? В том, что это «своя», «серд­цу близкая», то есть российская буржуазия? Только вот неясно, чем российский капи­тал лучше немецкого, английского, американского или какого-либо ещё. У него нет национальности, а если она и есть, то не является критерием гуманности. Тем лучше для сторонника патриотических идей и тем хуже для представителя левых сил. Стоит вспомнить старый спор о буржуазии патриотической и компрадорской, национальной и транснациональной. А действительно ли их следует противопоставлять? К тому же нередко буржуазия является патриотической только потому, что на данный момент неплохо монетизируется то, что называется патриотизмом. Как показывают многие весьма примечательные явления, капитализм способен спекулировать не только на патриотических чувствах, но и на левых убеждениях и активно их коммерциализиро­вать. И неясно, где критерий, отделяющий патриотов-промышленников от их компра­дорских собратьев по классу. Кто-то вообще именует патриотами тех, кто ничего не создаёт, отказывается от действительно ценной производственной деятельности, от создания новых технологий, а просто продаёт сырье за рубеж и при этом регулярно платит налоги. Как говорится, патриотизм нынче в моде — и то какой-то ущербный, половинчатый, поскольку пропитан правым душком. Наконец, ряд крупных бизнесме­нов остаются национальными просто потому, что они не имеют возможности подклю­читься к тому ареалу, который объединяет транснациональный капитал. Они бы с радостью стали транснациональными и экстерриториальными, но сил хватает оста­ваться «патриотичными». Похоже, в защите Стариковым «патриотически мыслящих промышленников» много патриотизма (причём казённого, про-государственного), но совсем мало социализма.

В риторике нашего аналитика господствует апология патриотических сил, но име­ется амнезия сил социалистических, приводящая даже не к социал-шовинизму, а к шовинизму с малой толикой социальности. Соответственно, наблюдается позитивное отношение к российским царям, которые поддерживали крепостное право и архаич­ные жестокие порядки, так и не создали национальной промышленности и во время правления которых страна оставалась по сути полуколонией Запада. Стариков назы­вает как царей, так и Сталина патриотами, и этим отвечает на обвинения в противо­речии; мол, нет ничего противоестественного и противоречивого в поддержке как болевших за державу монархов, так и патриотично действовавших советских руково­дителей. На наш взгляд, основная проблема здесь не в противоречивости позиции Старикова, а в её реакционности.

Кроме того, в мировоззрении Николая Викторовича прослеживается чрезмерный этатизм, то есть государство рассматривается как абсолютная ценность. И, соответ­ственно, наш аналитик предпочитает обходить стороной различные факты нелеги­тимного государственного насилия по отношению к неугодным.

Когда М. Захарова предложила А. Навальному дебаты, Стариков высказал про­тест. Его аргумент был следующим: Захарова — официальное лицо государства, а Навальный — никто (он был назван именно никем), и потому государственный дея­тель не должен дискутировать с никем. А теперь продолжим эту логику. Власть в принципе не должна вступать в дискуссии, дебаты или переговоры с представителя­ми народа. Я в Навальном вижу воплощение крайней реакционности, антинародно­сти и неолиберализма. Но дело-то не в этом, а в том, что все, кто не занимают высо­ких государственных должностей, являются для властей никем. Значит, разговор с ними короткий — отсутствие разговора. Короче, сказанный Стариковым аргумент от­крывает нашему вниманию склонность к всё тому же этатизму и к элитаризму.

Наш герой выражает особую признательность крайне реакционным деятелям ти­па монархистки Поклонской и правого теоретика Дугина, которого многие обвиняют в симпатии к околофашистским идеям. Стариков симпатизирует известному умением переодеваться в воздухе В. Соловьеву, который, подобно другим журналистам с официальных каналов, «свободно» и «независимо» обеляет российскую власть, ко­торая выстроила хищнический олигархический полупериферийный капитализм, и всячески обрушивается на Запад. Также Стариков высказывает уважение к Михалко­ву, который отличился угодничеством и лояльностью сначала по отношению к совет­ской номенклатуре, потом — к антисоветской команде ликвидаторов 1990-х гг., а за­тем — к нынешнему олигархическому режиму. Хотя бы раз Михалков дал себе сме­лость покритиковать современную власть! Конечно, каждый человек имеет право симпатизировать кому угодно. Но тут возникает знакомая всем фраза: «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Весьма странно выглядят симпатии к таким персо­нажам и мечтания о социализме. Среди «друзей» Старикова не наблюдается под­линных социалистов.

Периодически Стариков позитивно высказывался в отношении такой интеллекту­ально аутсайдерской организации, как «Курсом правды и единения». Её лидеры со­здали массивную конспирологическую теорию, обильно спаянную с мистицизмом. Мы не ставим перед собой цели перечислять все их тезисы, приведём лишь некоторые. Согласно их теории, некие могущественные злые силы некогда разделили филосо­фию на идеализм и материализм для того, чтобы обычным людям стало недоступно изучение окружающего мира. В одной из книг, принадлежащей авторам из КПЕ, утверждалась важность формировать у детей в школе экстрасенсорные способности. Да и в целом политическая позиция этих деятелей отличается сильной реакционно­стью; с одной стороны, она антилиберальна, а с другой, антикоммунистична. Но, как и любое упрощённо-конспирологическое описание реальности, она притягивает именно тёмные малообразованные массы людей. Справедливости ради скажем, что наш аналитик воздерживается от одобрения КПЕшного мистицизма с его экстрасен­сорикой и эгрегорами. Однако Стариков критикует КПЕшников только за одно — за их отрицательное отношение к христианству. Получается, представитель левых сил обрушился на правых конспирологов не за их правизну, а за их негативизм в отноше­нии религии. При взгляде на такие казусы начинаешь все больше убеждаться, что мир сходит с ума или, если выражаться более философски, находится в оковах постмодерна с его симулякрами, иронией, эклектицизмом и т. д.

В своё время Стариков одобрительно высказался в отношении нашумевшей кни­ги под названием «Проект «Россия»». Эта книга пропагандирует совсем дремучий патриотизм, причём абсолютно монархического толка. Её авторы отрицают любые формы демократии. Скорее, левый будет одобрять ряд явлений капиталистического толка, поскольку капитализм — более прогрессивная формация, чем предшествовав­шие ей. Но тут мы видим очередную иронию постмодерна, приобретающую серьёз­ный облик.

В Путина Стариков инвестирует все свои чаяния, называет его национальным лидером — даже после пенсионной реформы (об антинародном характере этой ре­формы см. [1]). Его не смущают слова о том, что 17 тыс. — это доход среднего класса. Путин совсем недавно, в качестве ответа на западные санкции, заявил о дальней­шем строительстве рынка, тем самым дав понять, что перехода от неолиберального на более целесообразный курс не будет. На протяжении всех лет президентства Путина реализовывались антинародные неолиберальные меры — от монетизации льгот до пенсионной реформы. Россию втащили в ВТО на заведомо невыгодных (даже кабальных) условиях. Образование стали лишать доступности и содержатель­ности посредством его коммерциализации, упрощения, без(д)умной бюрократизации и заваливания учителей и преподавателей массивом бумажной работы, переходом на Болонскую систему, неуёмной реализацией дистанта (См. [2], [3]). Также «оптими­зация» коснулась медицины, которую сокращали долгие годы, убирая «лишние» кой­ки в больницах, снижая финансирование, закрывая «лишние» медучреждения, бюро­кратизируя деятельность врачей. И во время пандемии правительство продолжило планировать сниженный бюджет на медицину. По сути уместно не противопоставле­ние Путина Ельцину (которое осуществляет наш герой и прочие «красные путини- сты»), а признание преемственности их курсов. Так, в России давно построена «эко­номика галочек и отписок», на что указывает огромная пропасть между сладкоголо­сой риторикой об импортозамещении и практически полным отсутствием этого им­портозамещения. Страна так и не слезла с сырьевой иглы. Деиндустриализация про­должается. Нет никакого пересмотра итогов приватизации, и более того, продолжи­лась передача производительных сил руки олигархов, которые живут припеваючи за счёт народного благосостояния. Права трудящихся практически не защищены, чем активно пользуется капитал. Разрыв в доходах «высших» и «низших» социальных слоёв катастрофически огромен, зарплаты во многих сферах трагично низки, утвер­ждённые прожиточный минимум и минимальный размер оплаты труда смехотворны в своей молекулярности. Надо отдать должное Николаю Викторовичу: он не обходит своим вниманием этих и многих проблем. Однако он предпочитает не замечать роль президента в сохраняющемся олигархическо-периферийном сырьевом характере нынешней экономики и в перманентном мегапроцессе неолиберализации России. Можно было говорить о некоем балансе, согласно которому на одной чаше весов возлежат вышеприведённые мерзости неолиберализма, а на другой — что-то более значимое для всего народа. Однако такого баланса нет. Нельзя сказать, что первая чаша перевешивает; такое утверждение было бы до неприличия дипломатичным, верхом непристойной тактичности. Первой чаши перевешивать просто нечего, ибо второй чаши нет, отсутствует антагонист. Поэтому противопоставлять имеющимся периферийно-рыночным «достижениям» просто нечего. Следовательно, разговоры о доброй воле первого лица — это идеологизация, объектом которой является нечто подобное улыбке Чеширского кота. В этом и заключается трагичная игра постмодер­на — мнящий себя социалистом аналитик защищает проникнутого рыночной идеоло­гией политика. С таким же успехом «истинный» пацифист может пацифиздеть всех подряд чугунным пацификом.

Стариков говорит о необходимости продолжать путинский курс. Только вот стоит определиться, в чем он заключается. В развитии олигархата за счёт народа? В попу­стительстве социальной несправедливости? Наш аналитик считает, что президент, выступив в поддержку повышения пенсионного возраста, совершил ошибку. Разве это ошибка? Если имеющееся правительство на протяжении всего периода своего существования стоит на защите интересов капитала против труда, речь надо вести не об ошибке, а о деянии, вполне вписывающемся в парадигму капиталистического порядка. Это — последовательный и вполне продуманный курс. Если пенсионная реформа является ошибкой, тогда таковым наименованием следует называть и мо­нетизацию льгот, и попрание трудовых и гражданских прав, и коррупцию, и вывоз капитала, и «реформы» образования, и «оптимизацию» медицины, и ряд принятых антинародных законов, и… практически все действия лидеров страны. Когда мы го­ворим об ошибке, совершенной кем-либо, мы как бы подразумеваем, что этот некто в целом идёт верным и правильным курсом, но лишь иногда с него сбивается. Но если вся деятельность состоит из таких «ошибок», следует вести речь о чем-то совсем ином. Хотя, конечно, Старикову и другим охранителям есть что ответить на подобную критику. Ведь эти проблемы, оказывается, не имеют отношения к президенту, и все­му виной плохие кадры. Налицо давно известная и набившая оскомину демагогия о хорошем царе и плохих боярах, хотя царь каждый раз показывает, что он с этими боярами-рыночниками заодно. Да, во всех перечисленных явлениях, совсем не кра­сящих российские власти (и не позволяющих их называть нашими) можно винить бояр, но дело в том, что царь их назначает, им выдаются награды за проводимые антинародные реформы, и он же положительно отзывается об этих реформах. Не может быть хорошего царя в условиях, когда страной правит не народная воля, а капитал, и отсутствуют хотя бы какие-нибудь предпосылки к левому повороту. Напротив, происходит постоянный правый поворот, продолжающаяся контрреволю­ция, так как из года в год власть с разных фронтов наступает на интересы и права трудового народа. Демагогия о хорошем царе давно уже была развенчана левыми, которые доказали, что государство является не надклассовым, а именно классовым, защищающим интересы капитала за счёт интересов труда. Старикову, несомненно, известна эта истина, но он предпочитает её не педалировать и даже отрицать. Где тут хотя бы гран левизны, показывающий необходимость для социалиста высказы­вать доверие к президенту? Противопоставление президента министрам — глубоко антисоциалистично по своему содержанию.

Николай Викторович высказывает особенный пиетет российскому суду, даже ко­гда дело касается сомнительных процессов над политически неугодными людьми. И он забывает неоднократно высказываемые социалистами справедливые идеи о том, что буржуазная судебная система весьма ангажирована. В том же «деле Сети» он доверяет решению суда. Как отмечалось, фигурантов дела пытали, и не было вы­двинуто ни одного убедительного доказательства их стремления совершить теракт. Но получается, что российский суд априори справедливый, даже если выносит без­основательное решение. Такое доверие к суду Стариков проявляет не только в кон­тексте «дела Сети». Он противопоставляет российскую правоохранительную систему и западную, почему-то полагая, что именно последняя носит огромную печать зави­симости. Неужели российский суд чем-то лучше постоянно критикуемых Стариковым европейских судов? Да, они ангажированы — прежде всего интересами транснацио­нального капитала. Но почему российский суд не может быть ангажирован интереса­ми местного капитала и сплочённых с ним чиновников? Только потому, что он «свой», то есть российский? Наверное, российская судебная система независима лишь потому, что она наша (это слово следует взять в кавычки, т. к. рабочий класс не может назвать своей юстицию, функционирующую при капиталистическом строе). Как легко бывает выдавать желаемое за действительное, прибегая к последнему аргу­менту — патриотичной «нашести».

Похожим образом Николай Викторович доверяет закону. Правда, в некоторых случаях он предлагает изменить ряд законов или предупреждает о вредности приня­тия новых; например, вполне справедливо высказывался против ювенальной юсти­ции. Однако многие законы пишутся так, чтобы обеспечивать господство высших классов над низшими. Закон как таковой позволяет сохранять статус-кво в угоду дей­ствующих капиталистических элит, интересы которых противоположны интересам народа. Старикова этот факт не слишком смущает, когда он, подобно наиболее дог­матичным охранителям, выступает в защиту суда и законности.

С особым доверием Стариков относится к практике обвинения людей и организа­ций в «иноагентизме». Непонятно, как быть с тем, что некоторых политических дея­телей признают иностранными агентами не потому, что они получают помощь из-за рубежа, а просто потому, что они нелояльны к власть предержащим. Типичный при­мер — марксист Б.Ю. Кагарлицкий, которого признали иноагентом, хотя каких-либо веских доказательств его причастности к иным государствам не было предоставлено. И сколько еще таких случаев есть и будет? Складывается впечатление, что не пре­дательство страны и её народа, а просто оппозиционность является основанием для такого признания. Но Стариков, похоже, думает иначе.

Выдумка «теории» об иностранных агентах и придание ей статуса закона — весь­ма трагичная история. Сначала к иноагентам причислялись те, кто получает финан­сирование из-за рубежа или от тех, кто финансируется за границей или от тех, кто получал деньги от тех, кто их получал из-за рубежа. И так до бесконечности. Иными словами, иноагентом при желании можно назвать всякого. А если чиновники строят виллы в фешенебельных странах, отправляют туда учиться детей, уводят туда день­ги, они априори иноагентами не признаются. Многие международные конференции проводятся на деньги заграничных организаций, но здравый ум, опираясь на один только этот факт, не станет обвинять их в «иноагентизме». Левацкие организации могут получать финансирование из-за рубежа, но вовсе не от капиталистических правительств чужих стран, не от Госдепа. Вообще в практике коммунистических и социалистических структур межстрановая взаимопомощь и взаимосвязь широко из­вестны; вспомним Интернационал. И теперь их позволительно объявить иноагента­ми. Только вот агентурой кого именно они являются? Вряд ли враждебных прави­тельств. А если гражданину РФ его родственники из Германии отправили деньги, и вовсе не на революционные цели, а ради актуального для неолиберальной России выживания, его тоже следует заклеймить как иноагента?

Далее законотворческие умы додумались до того, чтобы заявить: иностранный агент — необязательно тот, кто как-то связан с заграницей (не только в финансовом плане), а тот, кто находится под внешним влиянием. Но получается, в нашей вполне идеологически европеизированной стране с преклонением общественного сознания пред западными трендами и брендами иноагентами выступают практически все; сплошная страна иноагентов. Мы живём в условиях глобализации, которая, помимо прочих аспектов, отличается перемешиванием культур, диффузией ценностей, вза­имным межстрановым проникновением моды, ценностных ориентаций, гастрономи­ческих вкусов, музыкальных и кино- предпочтений. Список можно продолжать. Искать в этом бедламе людей, не подвергшихся иностранному влиянию, — сложнее чем пы­таться найти подлинного представителя того или иного этноса, лишённого всяких примесей.

Вот объявил себя человек коммунистом, значит, находится под влиянием немцев Маркса и Энгельса. Другой назвался анархистом, следовательно, охвачен влиянием француза Прудона и немца Штирнера. Иной возвестил о своей либеральной направ­ленности, и его (как и плеяду российских чиновников) можно обозвать пленником влияния американца Фридмана, а может быть, его главным идеологическим наслед­ником и даже прямым потомком. Короче, риторика об иноагентах в силу волюнтариз­ма, необоснованного расширения возможностей обвинения, является серьёзным фактором борьбы совсем не с проводниками заграничной воли (что это вообще та­кое?), а с демократией и потребностью любого человека в безопасности. Ведь полу­чить статус иноагента легко. Для этого, похоже, не требуется соответствовать каким- то жёстким критериям. И в результате такого «статусного роста» человек рискует лишиться каких-либо прав. Мы видим увёртку «патриотизма», противопоставленному подлинному социалистическому интернационализму, который линию разделения проводит не между странами, а между классами. Однако некоторые «представители левых сил» стоят на защите совсем неподлинной патриотичности, которая расширя­ет возможности для давления и репрессий под видом обвинения в иноагентизме.

Доверительность Николая Викторовича распространяется не только на прави­тельство в целом, судебные процессы и реакционные законы. Аналогичный пиетет касается вопроса о СМИ. Западные СМИ у Старикова всегда лгут, а по отношению к кремлёвским медиа-каналам он говорит в доверительном тоне. Неужели Киселев, Соловьев и прочие воротилы средств массовой информации не являются зависимы­ми от власть предержащих воротилами средств массовой манипуляции и пропаган­ды?

Скромная оппозиционность по отношению к некоторым действиям властей накладывается на совсем нескромную конъюнктурность, фактов которой привести можно огромное множество. Впрочем, выше они были описаны. Вот ещё один факт. После победившего на Украине нацистского госпереворота Дугин высказывался о целесообразности ввести в Незалежную войска. Стариков тогда был противником такой «целесообразности». Но стоило российским властям начать «спецоперацию», как наш аналитик внезапно превратился в сторонника происходящего. Тем более что с военно-экономической стороны (не будем сейчас упоминать моральную сторону) намного разумней было бы вводить войска в 2014 г., когда в киевской политике наблюдались большие разброд и шатания, а украинская армия ещё не была так за­калена в боях. Неужели так сильно изменилась геополитическая ситуация? Или про­сто наш аналитик в очередной раз проявил конформизм. Думаю, что если бы Кремль не начал спецоперацию, Стариков хвалил бы его за сдержанность позиции. А как только она была инициирована, остаётся похвалить Кремль за решительность. Коро­че говоря, и в том и в другом случае власть притягивает позитивное отношение к себе, несмотря на то, что она крайне далека от левизны.

Не совсем обоснованно выглядят абсолютно положительные фразы Старикова о российском дипломатическом корпусе и в частности о С. Лаврове. Российские власти хотели не допустить расширения НАТО. Но после начала спецоперации Швеция и Финляндия заявили о стремлении вступить в Североатлантический Альянс. Тут явно наблюдается прокол кремлёвской дипломатии. И таких проколов можно перечислить огромное количество. Лавров нередко проявлял дипломатические слабости. Недавно он позволил себе высказаться о еврейских корнях Гитлера. Это недопустимо для дипломата такого уровня. Позже поступило сообщение, что президент извинялся перед Израилем за слова министра иностранных дел. И при этом данный министр продолжает занимать свой пост, что в очередной раз подтверждает следующую ги­потезу: в России политики занимают высокие посты не столько благодаря своей вы­сокой квалификации, сколько благодаря лояльности.

Из иностранных президентов Стариков особо уважительно высказывался о Н. Назарбаеве, и выдавал ему кредит доверия за то, что тот был последний, кто вы­вел свою республику из состава СССР. Героическим достижением это назвать слож­но, тем более следует обратить своим взором период президентства Назарбаева. Стариков не желает смотреть на него критическим взором, а было бы полезно. Из­давна имеется огромное число сведений о том, что на руководящих постах Казахста­на восседали люди, отличившиеся не глубокими заслугами перед рабочими, не вы­сокой квалификацией, а своими родственными связями с президентом. Они не толь­ко имели политическую власть, но и обладали экономическим влиянием, занимаясь крупным бизнесом. Короче, в стране был создан олигархат родственников, а Казах­стан оставался весьма коррумпированным периферийным государством. Ни о какой левизне в политическом курсе речи никогда не шло. Наоборот, в отношении левых (как и любой оппозиции) применялись весьма жёсткие меры. Думается, В. И. Ленин несколько по-иному охарактеризовал бы деятельность Назарбаева, чем делает это «представитель левых сил». Да и в целом по отношению ко всем затрагиваемым в данной статье вопросам позиция Владимира Ильича была бы совсем другой, если не сказать диаметрально противоположной, чем позиция Николая Викторовича. В отно­шении нашего аналитика вождь мирового пролетариата наверняка не поскупился бы на такие эпитеты, как «оппортунист», «ревизионист» и «социал-шовинист».

Та политическая программа, которую предлагает Стариков, его идеология в це­лом, по сравнению с неолиберальным деструктивизмом выглядят весьма прогрес­сивно и почти во всех своих аспектах положительно. Внедрение в реальную жизнь (в политику и экономику) проектов, защищаемых Стариковым, принесёт огромную поль­зу стране, укрепит экономику, повысит уровень жизни людей, сократит неравенство, усилит мощь России на международной арене и т. д. Однако, во-первых, по своему содержанию эти проекты сложно назвать прогрессивными в абсолютном смысле и уж тем более демократичными. Так, он пренебрегает волей народа, говоря о целесооб­разности оставить всеобщие выборы только президента, а министров и других чи­новников, по его мнению, следует не выбирать, а назначать. Его проекты не дотяги­вают до того, чтобы в полной мере соответствовать левой идее социальной спра­ведливости (а правой идеи социальной справедливости просто нет). Во-вторых, без воспитания общества в духе левой традиции, без поощрения роста социалистиче­ских движений снизу, без помощи их активизму никакие позитивные проекты реали­зованы не будут. Политические элиты начинают действовать в интересах трудящих­ся тогда, когда они слышат грохот рабочих сапог и рокот их недовольных голосов. В ином случае всяческие увещевания выглядят пустой демагогией.

Н. В. Стариков высказывается за социализм, но вышеназванные факты не позво­ляют увидеть в нем социалиста. Н. В. Стариков высказывается за социализм, но вы­шеназванные факты не позволяют увидеть в нем социалиста. Б. Кагарлицкий обви­нял западных левых в том, что они ушли от действительно левой повестки в оппор­тунистический дискурс об идентичности и мультикультурности [4]. Если западные левые в ситуации «между классом и дискурсом» тяготеют ко второму компоненту этой дихотомии, то Стариков и ему подобные идеологи в бинарной оппозиции «меж­ду классовым и геополитическим мышлением» выбирают второе.

Можно сколько угодно рядиться в одежды прогрессивности. Но реакционную сущность не скроешь. В своё время К. Маркс сказал о П.-Ж. Прудоне: «Он хочет быть синтезом, но оказывается не более как совокупной ошибкой» [5, с. 129]. Так может быть, эти слова применимы к Старикову, хотя между ним и французским анархистом никаких сходств не имеется? На рынке существует огромное количество продуктов, которые лишены некоторых своих имманентных свойств: кофе без кофеина, кола без сахара, пиво без алкоголя, секс без соития (виртуальный). Аналогичным образом возможен социализм без социализма. Эту мысль высказал С. Жижек по отношению к «левым» критикам Б. Сандерса [6]. Но её же можно сказать по отношению к Старико­ву.

Больше социализма, меньше реакционного конформизма, господин Стариков! Хотелось бы наконец-то назвать Вас товарищем, но пока не получается…

Литература

1. Ильин А.Н. Размышления о пенсионной «реформе» // Политическое просвещение №5(124), 2021. С. 98-108. URL: https://www.politpros.com/journal/read/?ID=9554&journal=291
2. Ильин А.Н. Образование, поверженное реформами. — М.: Университетская книга, 2020. — 392 с.
3. Ильин А.Н. Дистант: действительный смысл и последствия // Политическое просвеще­ние №6(125), 2021. С. 118-130. URL: https://www.politpros.com/journal/read/?ID=9572&journal=292
4. Кагарлицкий Б.Ю. Между классом и дискурсом. Левые интеллектуалы на страже капита­лизма. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. — 280 с.
5. Маркс К. Нищета философии [перевод с французского]. — М.: Изд-во АСТ, 2020. — 224 с.
6. Жижек С. Социализм без социализма // Центр политического анализа. URL: https://centerforpoliticsanalysis.ru/position/read/id/sotsializm-bez-sotsializma

 

Ильин А.Н. Несостоявшийся представитель левых сил // Альтернативы №1, 2023. С. 81-95.