Вступление в ВТО – экономическое закабаление, а не конкуренция

    «После нас хоть потоп»…

  Сырьевая экономика, в отличие от отраслевой, дает возможность властным слоям-прилипалам «срубать» здесь и сейчас. Она большее предпочтение отдает спекуляции, а не производству. Так какая экономика более заманчива? Конечно, сырьевая. Но этот выбор идет рука об руку с лицемерным принципом «после нас хоть потоп», тем более сырьевая экономика недолговечна, поскольку сырье рано или поздно подойдет к концу. «Общество живет, по сути, сегодняшним днем, и «горизонт событий», за которым будущее уже не интересно, ограничивается жизнью, в лучшем случае, одного поколения. Аналогично и в отношении прошлого, даже сравнительно недавнего, уже кажущегося современным поколениям неинтересным и неактуальным. Все, включая государственные элиты, решают сегодняшние, чисто практические, сиюминутные задачи; долгосрочные цели развития нации, российской цивилизации мало кому интересны» [1, с. 42]. Коррупционно-потребительская идеология увлекает в «коротенькое» тактическое, а не стратегическое, мышление. Экономические решения власти ориентированы преимущественно на ближайшую перспективу и обходят стороной неродившихся еще детей, внуков и правнуков. Краткосрочная перспектива увеличивает степень комфорта для себя здесь и сейчас, а долгосрочная – его занижает, но позволяет транслировать во времени, передавая потомкам.

  Если своего производства катастрофически мало, если наука и образование находят вместо качественной поддержки дурное реформирование, если культура терпит аксиологический кризис, цинично говорить о модернизации. Такое впечатление, будто российские небожители не понимают, что инвестируемые средства в науку, образование, культуру и производство в будущем принесут многократную компенсацию. Страна становится на путь потребительства, отказываясь производить, но, принимаясь потреблять.

    Сложные готовые изделия обходятся значительно дороже, чем сырье

  В России почти не осталось своих технологий и своего производства. Производство высокотехнологической продукции – не наше достоинство, так как технологическая инфраструктура совершенно не обновляется. В стране из-за ее географических и почвенно-климатических условий прибавочный продукт отличается низким уровнем; эти условия требуют огромных затрат, связанных прежде всего с отоплением и транспортировкой. Если летом жарко, то сухо, а если дождливо, то холодно. К тому же в России наблюдается сильный разрыв и перепад температур. В целом в стране преимущественно холодно, болотисто, а ввиду обширности территории инфраструктура слишком разбросана, потому перевозки обходятся дорого. Урожаи в России тоже далеки от богатства. Соответственно, необходимы большие затраты, львиную часть которых следует рассматривать как утечку капитала в никуда, на борьбу с климатом. В России производится небольшой совокупный общественный продукт и, соответственно, невелик прибавочный продукт. Поэтому многие произведенные в России товары, учитывая большие издержки на их производство, из-за высокой себестоимости неконкурентоспособны на мировом рынке, хотя бывают весьма качественными; их цена не соответствует стоимости как совокупности затрат на их изготовление. Зачастую их реализация по мировым ценам для нас убыточна. Мы не сможем их продавать дороже, так как никто не станет покупать. Мы не сможем их продавать дешевле или даже наравне с мировыми ценами, так как при успешности сбыта прибыли не будет. Наконец, даже при снижении зарплаты производителям издержки все равно останутся весомыми. Причем усложнение многих товаров зачастую требует еще больших издержек, и процесс усложнения увеличивает трудность конкурировать на мировом рынке. Сложные готовые изделия обходятся значительно дороже, чем сырье. Но это не оправдывает сидение на сырьевой игле.

  Из-за климата строительство в России отличается дороговизной, так как требуется: класть фундамент глубже границы промерзания, утолщать стены (они ведь не только несущую функцию выполняют), упрочивать крыши для снегостойкости, осуществлять утепление и т.д. Наши дома более прочны, теплы и дороги, чем в других странах, но и менее комфортабельны. Водопровод, канализация, отопление, инженерное оборудование в России дороже, чем везде. От этих проблем застраховано большинство других стран. Если в теплых странах отопление можно брать в прямом смысле из воздуха, здесь оно обходится в копеечку. Если там завод требует минимума издержек, то в России они будут очень велики, и за счет этого низка конкурентоспособность российской продукции (см. [2]).

  Даже добыча природных ресурсов в РФ сопряжена с огромными издержками, поэтому те же самые ТНК пока (но лишь пока) не торопятся налаживать здесь добычу, а ориентируют свою грабительскую деятельность в те страны, где издержки меньше, где себестоимость добычи ниже, ну и где нет левых партий, профсоюзов и других организаций по борьбе за права трудящихся; хоть в России эти организации ущербны, в некоторых странах их вообще нет. Корпорациям интересней просто получать от нас ресурсы по убыточной для нас и выгодной для них цене, и при этом не самостоятельно их добывать, а возлагать на нас заботы по добыче и доставке; ведь у них пока хватает нефтяных запасов в колонизированных странах. Если где-то можно качать нефть сразу в танкер, в России необходимо строить масштабную инфраструктуру из дорог и нефтепроводов. Освоение, добыча и транспортировка нивелируют часть прибыли. В годы существования СССР природные ресурсы добывались в том числе из недр республик, в некоторых из них ввиду благоприятного климата добыча не сопрягалась с имеющимися сейчас в РФ трудностями. После развала Союза эти ресурсы отошли вместе с отошедшими и получившими суверенность республиками, и Россия встала лицом к лицу с проблемами добычи. После развала Союза и открытия экономики открылись для других стран технологии добычи (также и технологии в разных сферах производства), но в постсоветский период никаких принципиально новых технологий изобретено не было. А вот с нами никто не делился и не собирается делиться какими-либо эффективными современными технологиями. Из-за низкой конкурентоспособности нашей продукции интеграция в мировую экономику на принципе открытости сильно ударит по национальной экономике, что бы там ни говорили псевдоаналитики, сыплющие далекими от научности идеологемами типа «современный мир не терпит изоляции».

  Кстати, неинтеграция в мировое экономическое пространство вовсе не подразумевает изоляцию и ограждение своей экономики железным занавесом, полную автаркию, которая невозможна хотя бы потому, что у нас не растут многие фрукты, какао, хлопок и масса чего еще. Покупать из-за рубежа необходимо только то, аналогов чего у нас нет, что мы способны сделать только с колоссальными издержками. Или же нужно менять ту продукцию, которая у нас получается с минимумом издержек, на продукцию, которую мы производить не можем.

 У кого издержек мало и товары дешевые, тем выгоднее требовать открытия экономических границ, а тем, у кого издержки высоки и, соответственно, товар дорогой (Россия), целесообразней держать границу закрытой. Купить-то мы что-нибудь сможем на мировом рынке, а вот продать… В конечном счете потеряв возможность продать, мы потеряем возможность купить. После интеграции в мировую систему нас принудят убрать госпошлины на импорт, занизить экспортные цены на итак немногочисленные производимые в России товары. Также за нас примутся решать, что производить в России, а что не производить. Было бы хорошо, если при интеграции в мировую экономику не происходило утечки российского капитала, а западный импорт продавался на российском рынке по не подрывающим позиции нашего производителя ценам. Но такого не будет.

  В особенном запустении сейчас находится европейский Север России. Такое впечатление, что правительство просто забыло о его существовании. Волна миграции в этом регионе превышает все мыслимые пределы; многие люди уезжают туда, где видят хоть какие-то перспективы, которых ввиду вполне объективных причин не усматривают на Севере. Большинство жителей региона уверено в его безнадежном упадническом состоянии и уже не ждет никаких позитивных изменений. Такие настроения, естественно, служат серьезным барьером для формирования региональной идентичности людей. Но ведь так было не всегда. В советское время Север вполне хорошо функционировал несмотря на свой, мягко говоря, малоперспективный климат. В 1990-е годы произошла деиндустриализация Севера, а в 2000-е никаких значимых позитивных подвижек не произошло. В ельцинскую эпоху были ликвидированы угольные шахты, ремонтно-механические заводы, швейные и мебельные фабрики, предприятия строительной индустрии, разорены колхозы и совхозы. Строительство новых предприятий почти не велось, а расширение и реконструкция старых были направлены только на поддержку сырьевой ориентации экономики Севера. Проекты, способные преобразовать экономику целого региона и сформировать целый производственный кластер, остались на бумаге [3]. Перестройка некогда функционирующую территорию превратила в мертвую зону, а постперестроечная власть не желает ее реанимировать.

  Никакой очереди инвесторов не появится

  По мнению А.П. Паршева, в России хоть и себестоимость электричества высока, на нее усилиями государства за счет всей экономики искусственно поддерживается низкая цена, какой нет в странах Европы, и это дает нам определенное преимущество; надо сказать, весьма спорное утверждение. Если же после интеграции в мировую экономику произойдет уравнивание цен с мировыми, платить за электроэнергию придется значительно больше. Кто-то скажет, что ничего страшного, поскольку, мол, при интеграции как цены, так и зарплаты уравняются, и последние добавят нам платежеспособности. Но на самом деле сверхвысокие зарплаты и богатая жизнь в странах ЕС – миф. Американские зарплаты преимущественно выше, но они собой представляют не столько зарплаты, сколько долю от эксплуатации третьего мира, выплачиваемую тем, кто входит в золотой миллиард. Американские зарплаты, учитывая созданную Америкой финансовую пирамиду и экономическую империю, – это нетрудовые доходы, получаемые за счет перераспределения прибыли от производства в эксплуатируемых странах, это плата американскому населению за его конформность и политическую пассивность. Они высоки исключительно вследствие мировой экспансии, поэтому глупо говорить об уравнивании наших зарплат с американскими после интеграции в экономическое сообщество. Да и после кризиса 2008 г. в доходах американцев наблюдается некоторый спад.

  Европейцам все труднее и труднее оплачивать жизнь, поскольку, несмотря на более или менее высокие зарплаты, те же самые коммунальные платежи съедают немалую часть доходов, и это проявлялось в странах Европы еще до кризиса. Если бы европейцы жили в климатических условиях сродне российским, их зарплаты показались бы им недостаточными, так как условия создают новые базовые потребности в улучшенном питании (в тепле организм требует меньше еды), теплой одежде, теплом жилье и т.д. Поэтому из наших зарплат меньше денег уходит на удовольствия, а больше – на необходимость, вызванную объективными климатическими обстоятельствами. Зарплаты, на которую живет рабочий в других странах, не хватит на проживание в российских условиях – так утверждает А.П. Паршев, хотя, возможно, он немного преувеличивает. Как бы то ни было, но при интеграции в мировую систему зарплаты россиян не увеличатся и никакого общенародного процветания не произойдет. Наоборот, произойдет только упадок. Рабочая сила россиянина стоит дороже, чем китайца, индийца или филиппинца; в Китае, надо сказать, растущая экономика оторвалась от социальной сферы, и этот отрыв характеризуется нищим положением большинства китайцев и ростом имущественной поляризации. На те деньги, которые они получают, житель России не проживет, поскольку холодные условия требуют иного прожиточного минимума. Мы никогда не сможем работать за еду. Соответственно, работодателю выгодней нанимать тех, кто готов работать за еду, и невыгодно принимать русского с его более высокими потребностями. Соответственно, мы не способны с ними конкурировать. Соответственно, в условиях свободного движения капиталов ни наши ни зарубежные инвесторы не будут вкладывать деньги в российское производство, ибо по своим внутренним законам экономика ориентирована на максимальную прибыль с минимальными издержками. Им выгодней вкладывать в менее затратное, не-российское, производство и тем самым способствовать оттоку капиталов за рубеж. Им не интересно вкладывать деньги на борьбу с климатом, если можно инвестировать средства в производство тех стран, где на борьбу с климатическими условиями раскошеливаться необязательно. Поэтому никакого благоприятного инвестиционного климата России не следует ждать в условиях свободного мирового рынка, и, значит, никакой очереди инвесторов не появится. Они не станут вкладывать деньги ни в производство, ни в инфраструктуру, позволяющую налаживать, обновлять и улучшать производство; инфраструктура без финансовой подпитки быстро устареет. Пожалуй, инвестиции пойдут только в российское сырье. Еще инвестиции будут идти, как это ни парадоксально звучит, на выгодные нашим геополитическим «партнерам» убийство российского производства, уничтожение военной мощи и объектов военной промышленности; в конечном счете деньги нужны не только на созидательную деятельность, но и на разрушительную. Все остальные касающиеся социально-экономического бытия России явления типа роста социальной напряженности, эрозии правовой системы, недостаточно развитой инфраструктуры, ангажированности СМИ, коррупции не являются причинами отсутствия инвестиционной привлекательности страны, по степени значимости конкурирующими с климатическим фактором.

  Американская империя переносит свои производства в страны третьего мира, где климат подходящий и рабочие многого не требуют. Вот и получается, что большую часть работы делают те, кто меньше всех зарабатывает. Ранние идеологи марксизма и представить себе не могли развитие свободного рынка, при котором промышленность ради увеличения прибыли специально начнут переносить в другие страны, при котором производитель будет находиться где-нибудь в Шанхае, а руководитель – в Вашингтоне, при котором буржуа богатых стран станут нанимать рабочих из бедных и тем самым не давать трудовые места рабочим из своих же богатых стран. Однако США, этот мировой эксплуататор, перенося производство в другие страны, деиндустриализирует самого себя. Наличие размещенного в дешевом третьем мире американского производства дает США как силу так и слабость. Возможно, СССР необходимо было в некоторых аспектах следовать похожей стратегии, строя заводы в бедных жарких странах и тем самым снижая производственные издержки. И при этом не доводить себя до деиндустриализации, как это делают Штаты, а также более гуманно относиться к жителям этих стран, нежели вероломные американцы, ради собственной прибыли готовые идти по костям.

 По моему мнению, в целом верна теория А.П. Паршева о том, что климато-географический фактор является наиболее весомым для развития экономики. Но в некоторых приводимых им частностях следует усомниться. Согласно его концепции получается, в России из-за климата все должно быть плохо, но плохо не все, за что нам следует поблагодарить государство. В его теории остается мало места для коррумпированного чиновничества, так как люди живут более достойно, чем предлагает им климат, за счет того, что государство понижает цены на нефть и газ на внутреннем рынке, и воровать просто нечего. Вывод о коррупции напрямую Паршев не делает, но исходя из высказываемых им положений такой вывод напрашивается сам. Не обосновано приводимое им положение о малом количестве природных ресурсов в недрах России. Также неубедительно положение о ненужности западу России в качестве сырьевого придатка по все тем же причинам дороговизны производства и выкачки ресурсов. Если бы выкачка нефти в РФ отличалась нерентабельностью, нефть бы перестали качать и давно бы забросили все нефтерождения. Если бы выкачка нефти отличалась нерентабельностью, государство вряд ли нашло бы в себе способность даже за счет всей экономики снижать цены на бензин (как утверждает Паршев, оно именно это делает). Наконец, при окончании нефти в странах, в которых ее качать более выгодно, за неимением выбора мировое сообщество обратит свой взгляд на Россию, где нефть качать менее рентабельно, но в условиях ее отсутствия в лучших местах, на безрыбье, как говорится, и рак рыба. В общем, Паршев преувеличивает нерентабельность и неприбыльность выкачки нефти и других ресурсов в России, а также несколько завышает уровень издержек, который, несомненно, высок в холодных климатических условиях. Наконец, в России полно предприятий, и далеко не все они расположены на юге, где могли бы функционировать лучше…

  Климат оказывает колоссальное влияние на экономическое развитие, но при желании можно все…

  Однако, «…когда приводят «убедительные» данные о якобы громадных затратах, потребных в России на отопление квадратного метра, на выращивание центнера зерна и т.п., почему-то забывают о громадных – вызванных бесхозяйственностью – потерях, одно лишь устранение которых может сократить эти затраты в несколько раз. Умалчивают о том, как всю зиму течет горячая вода из дырявых труб, а в помещениях львиная доля тепла выбрасывается через окна на улицу (из щелей, или даже намеренно – поскольку иначе жарко). О том, какая доля урожая гниет на корню или по дороге к прилавку (в том числе благодаря длинной цепочке посредников)» [4]. Так что грешно, выпячивая мысль о территориальной неэффективности, перекладывать с больной головы на здоровую, оправдывая лень, бесхозяйственность и наплевательское отношение к стране. Да, мы живем в самой холодной стране мира. Да, климат далек от совершенства, и он оказывает колоссальное влияние на экономическое развитие, но при желании можно все. Однако это «все» возможно только при условии отказа интеграции в мировой рынок. Многое продемонстрировала на практике советская индустриализация, при которой развитие нашего производства вызывало черную зависть у иностранцев. Немаловажно то, что индустриальный рост в СССР происходил во время финансового кризиса, который именуют мировым. И с этим ростом в экономическом смысле не сравнятся никакие нововведения «новой» России, так как в ней ничего по-настоящему высокоэффективного не создано, а лишь разрушено прежнее наследие. При интеграции России в мировой рынок, при открытии экономики климат не изменится, эффективность территории для производства не повысится, расходы на производство не упадут, и Россия не сможет конкурировать с другими странами, в которых производство требует меньших расходов.

  Проблемы, связанные с территориальной неэффективностью, будут менее ощутимы при высокотехнологичном производстве. В. Клочков приводит следующий пример. При стоимости перевозки продукции по России в 1 доллар за килограмм и выпуске примитивного ширпотреба стоимостью 10 долларов за килограмм перевозка добавит к стоимости товара 10%, что не мало. Но если цена продукции составляет сотни или тысячи долларов за килограмм, добавка в 1 доллар ничтожна. Аналогично, если строительство квадратного метра производственного цеха в России (с учетом зыбучих грунтов, необходимости утепления и т.п.) обходится не в 100 долларов, как в теплых странах, а в 200, это весьма существенно при размещении на данной площади примитивного оборудования стоимостью в 100 долларов. Но в высокотехнологичных отраслях на квадратном метре размещается оборудование, стоящее тысячи и десятки тысяч долларов, и разница в 100 долларов, опять же, становится не настолько значимой. Конечно, цена продукта не всегда является показателем его качества и высокотехнологичности производства, но данный пример уместен в случае оправданности такой взаимосвязи цены и качества. Стоит добавить, что чем шире производство, тем дешевле единица продукции, поэтому брать нужно еще и объемами, и для больших объемов, в отличие от малых, имеет смысл разрабатывать новые уникальные технологии. Так что нельзя однозначно связывать неконкурентоспособность российской экономики с территориально-географической ситуацией, с которой приходится смириться. Проблема заключена в территории, в квалификации кадров, во владельце производства и в характере отправляемого им управления.

  То, что для Америки хорошо, для России и других стран – смерть

 Развитие высоких технологий выгоднее содержания примитивного производства. Выгоднее для всей страны. Вот только содержание сырьевой экономики выгодней, чем развитие высоких технологий. Но не для страны, а для верхушки. При хорошем производстве обеспечивается хорошая занятость, квалифицированные рабочие оказываются востребованными, а при сырьевой ориентации производительный труд инженеров и ученых не нужен – разве что только труд добытчиков. В итоге представители интеллектуальных профессий маргинализируются в соответствии со стратегией «модернизации». Неудивительно, что общество, в котором не востребованы эрудиты, из общества знания превращается в общество потребления. Без достойно существующей интеллигенции не может быть ни эффективного управления, ни значимых инноваций, ни модернизационных прорывов.

 Примечательно то, что когда-то под диктовку западных «коллег» речь шла о неэффективности рукотворной плановой экономики в СССР – мол, вы все делаете плохо. А потом, после перестройки, ругать стали землю – мол, вы все делаете хорошо, но у вас география никудышная. Противоречиво как-то. Эффективность – понятие абстрактное. Рукотворная плановая экономика СССР была неэффективной для США, а не для СССР. Либеральная экономика, из которой сейчас сделали культ и в которую нас тащат, эффективна для США, но не для России. То, что для Америки хорошо, для России и других стран – смерть. Странно, что некоторые представители отечественной интеллигенции даже после приведших к обнищанию реформ начала 90-х по-прежнему с надеждой смотрят на западную экономическую поддержку России. И как бы ни кичились чиновники, что в области добычи нефти мы особенно преуспели, в годы того же СССР ее добывали все равно больше.

   Нерентабельные товары – нерентабельные люди!

 Мировое сообщество ориентировано на создание глобальной распределительной системы. Оно стремится к утверждению мирового разделения труда и производства по принципу так называемой рентабельности. Предлагается сделать так, чтобы в каждой стране с учетом, прежде всего ее территориально-климатических условий, существовало «свое» производство, результаты которого будут реализовываться в другие страны. Имеется в виду жестко регламентированный обмен между странами одного производства на другое и, значит, результатами труда. Кто-то будет выращивать бананы, кто-то качать нефть и газ, кто-то изготавливать холодильники и стиральные машины, кто-то производить вино и т.д. Вроде бы рационально: незачем выращивать ананасы в теплицах северных стран и вообще производить то, что в определенных зонах сложно и дорого. Однако в соответствии с этой логикой необходимо отказаться от малорентабельных предприятий в своей стране в пользу переноса их туда, где они станут более рентабельными. Но ведь нельзя пока еще сохранившиеся производства России по причине их «нерентабельности» переносить за границу только потому, что «мировой гегемон» так решил. Это повлечет потерю целых промышленных отраслей, специального образования в данных сферах и рабочих кадров. А потеря одной отрасли приведет к потере других, так как отказ от производства, например, холодильников, повлечет отказ от производства комплектующих. Экономика, соответственно, разрушится, и возникнет тотальная экономическая и политическая зависимость страны. Когда в каждой стране будет локализовано очень узкое производство, жители одной страны не смогут существовать без жителей другой. Так, у выращивателей фруктов не будет ничего, кроме фруктов, а у производителей компьютеров – ничего, кроме компьютеров. И возникнет необходимость в едином центре экономических решений, который станет регулировать распределение произведенных товаров. Если вдруг он захочет экономически удушить какую-либо страну, он с легкостью это сделает, остановив ввоз в нее продукции, которую ее население не производит, но в которой сильно нуждается. В том числе он будет решать, где хоронить всякие крайне вредные отходы. И явно он не станет спрашивать мнения людей, проживающих в регионах, куда покажется максимально целесообразным поместить радиоактивный хлам.

  В СССР было так: одни республики производили одно, другие – другое. Однако в СССР к феномену разделения производства относились не с позиций рентабельности, а с позиций полезности. Так, в Дагестане существовало несколько заводов, построенных исходя из принципа социальной необходимости – дать людям работу, – а не из принципа рентабельности. Эти заводы были сборочными цехами, на которые с различных республик СССР везли детали, а потом собранную продукцию увозили опять же в разные республики; причем продукция не всегда была конечной, поэтому «незаконченную» продукцию транспортировали на другие предприятия. Это не было экономически выгодно, но было социально необходимо. То есть, доминирующее положение было отведено в данном случае не экономической, а социальной эффективности. Данные заводы после перестройки закрыли, в результате чего республика впала в безработицу, и началась миграция. СССР являлся своеобразным аналогом ВТО, но во всех отношениях лучше него.

  Если же следовать новой логике, разделение по критерию рентабельности касается не только товаров и услуг, но и людей. «Нерентабельные» люди станут никому не нужны, они упадут в бездну обнищания, как это было в постперестроечные годы, когда закрылись многие предприятия, когда инженеры, учителя, профессора и многие другие превратились в челноков, а кто-то – в рэкетиров. Их знания и квалификация потеряли ценность. И к этой пропасти обнищания придет весь мир. Так, Франция производит вино. Сколько необходимо населения, чтобы обеспечить вином все другие страны? Наверняка меньше, чем все население Франции. И куда денется остальная часть населения? Она станет избыточной. Россия отличается большим количеством населения, чем Франция. И если перед нашей страной будет стоять одна задача – обеспечение мира газом, лесом и нефтью, – остается только ужаснуться, сколько людей, не получивших работу именно в этих отраслях, упадут в бедность. Не будет специалистов других отраслей, а значит, не станет и тех, кто обучает иным специальностям. И проблема не в том, что масса людей в профессиональном плане не связана с лесохозяйственным и нефтегазовым сектором. Поэтому проблему нельзя будет решить обучением всего населения специальностям, необходимым исключительно для данных секторов. Просто сами сектора, сама узкая система труда не предоставит рабочих мест всем жителям страны, даже если каждый имеет соответствующее образование, ибо эта система сможет включить в себя определенное количество сотрудников, значительно меньшее населения страны. Сами специальности признаются нерентабельными, а люди получат статус избыточного населения прямо в соответствии с желанием М. Тэтчер оставить в России только 15 млн. человек.

 Вступление в ВТО изначально предполагает экономическое закабаление, а не конкуренцию

  Интеграция в ВТО сулит стране получение массы западных товаров (которых у нас итак хватает), а впоследствии потерю промышленности и сельского хозяйства, которые итак терпят деиндустриализацию. Потом западные товары перейдут в иную сферу доступности, так как покупать их будет не на что. Эта интеграция ознаменует собой наплыв дешевой импортной продукции, который ударит по аграрному сектору и приведет к закрытию многих российских предприятий, не выдержавших конкуренции, что вызовет не только спад производства, но и нарастание безработицы. Нечто подобное, только в миниатюрном масштабе, было в 90-е, когда массовое появление в России дешевых (и вредных для здоровья) американских куриных ножек разорило значительное количество отечественных птицефабрик. Уже сейчас в большинстве стран, вступивших в ВТО, наблюдается спад производства и рост безработицы.

  Американцы возложили на себя на правах сильного обязанность вынуждать более слабые страны отменять тарифы на импорт. Гана под давлением МВФ была вынуждена отменить тарифы на импорт продуктов в 2002 г., в результате чего поток продуктов из стран ЕС разорил местных фермеров. Замбия отменила тарифы на ввоз одежды, и нахлынувшая в страну импортная дешевая одежда обанкротила местных производителей одежды. В начале 1990-х гг. программа структурных преобразований МВФ в Перу снизила тарифы на зерно, страну заполонило зерно из США, а не выдержавшие конкуренции перуанские фермеры стали выращивать коку для производства кокаина. Во многих странах из-за сокращения бюджета, навязанного МВФ, сокращаются расходы на образование и здравоохранение (см. [5]). Причем третий мир вынуждают отменять тарифы, но при попытке какой-либо страны третьего мира продать свою продукцию в какую-либо страну ЕС она обязательно натолкнется на высокие тарифы, мешающие экспорту. Вот и вся так называемая свободная торговля.

  Конкуренцию наше производство выдержать не сможет. Во-первых, вступление в ВТО изначально предполагает экономическое закабаление, а не конкуренцию. Во-вторых, при свободной конкуренции необходимо иметь налоговые и кредитные условия для производителей, не уступающие конкурентам, чего у нас нет. Если в США кредитуют производителей примерно под 3-4%, то у нас – выше 12%. Понятно, кто выигрывает в конкурентной гонке. Это примерно то же самое, если бы одна страна воевала с помощью ядерного оружия, а другая – с помощью копий и стрел, и война между ними называлась бы свободной конкуренцией. В-третьих, климатические условия выступают барьером для свободной конкуренции во многих сферах. В-четвертых, Россия благодаря системе сложившегося политического управления не богата принципиально новыми высокоэффективными технологиями. В-пятых, в нашей стране нет значимой поддержки производства со стороны все той же системы администрирования, производители не защищены от рейдерства и прочих наездов, и поэтому им выгоднее переносить производство в другие страны. Рейдерство указывает на то, что первоначальное накопление капитала (захват капитала) в России не закончилось. В-шестых, признавая право других на интеллектуальную собственность при условии недостаточности своих технологий, конкурировать очень сложно. Индия и Китай, например, не признают западные права на интеллектуальную собственность, а потому их некоторые сферы производства более или менее развиваются. Запад не торопится продавать Китаю лицензии на технологии по приемлемой цене, чтобы повышалась конкурентоспособность китайского производства, и Китай вместе с Индией наплевали на интеллектуальную собственность. Запад и США не имеют возможности серьезно давить на Китай, который хоть и является членом ВТО, является также крупной военной державой. Россия же молчаливо признает право западных деятелей на интеллектуальную собственность, хотя на западе полно патентов не на изобретенные технологии, а на присвоенные; просто хитрые деятели вовремя суетятся и присваивают себе то, что было изобретено когда-то чуть ли не анонимно и перешло в общее достояние цивилизации. Даже либерал Никонов пишет, что американские ученые любят присваивать себе изобретения, которые были сделаны ранее кем-то другим. Зачастую они, защищая патенты, пренебрегают проведением патентного поиска на русском языке, так как недооценивают Россию, и выясняется, что доля запатентованных в США изобретений была сделана в России [6]. К тому же американские компании получают патенты на зерновые культуры других стран; так, компания РайсТек в 1998 г. запатентовала индийский рис «Басмати», заявив, что она разработала новые сорта риса, хотя на самом деле ничего она не разработала. Вот такая индивидуальная честность ученого, которая вполне укладывается в национальную американскую честность… Уж лучше бы Россия брала пример с Китая в отношении прежде всего американской интеллектуальной собственности, что развязало бы руки в производственной сфере. Это, конечно, стоило бы квалифицировать как грубое нарушение прав, но такое нарушение вполне оправданно, если затрагивает интересы тех, кто сам в тысячу раз более кощунственным образом нарушает чужие права и реализует самую мерзкую из известных истории человечества геополитическую стратегию.

  Вообще, патентование является плохой затеей, несмотря на заверения, что оно защищает права изобретателей и дает ему вполне легитимную возможность зарабатывать на своем изобретении. Изобретатели хоть и обладают авторскими правами, крайне мало зарабатывают на своих изобретениях; на них получают высокие прибыли всякие спекулянты-прилипалы типа банкиров и прочих финансистов, вкладывающих деньги в производство запатентованных изобретений. Если бы этих социальных паразитов не существовало, жизнь в мире была бы лучше. В результате узаконивания патентования возрастает монополизм на продажу тех или иных изобретений. Производители пытаются создавать подделки хороших запатентованных товаров и тем самым конкурировать с собственником патента и не рисковать судебными разбирательствами. Но для ликвидации судебных рисков необходимо каким-то образом изменить товар, чтобы он не был полностью идентичен с оригиналом. Соответственно, его нашпиговывают ненужными деталями, и его цена возрастает. А учитывая то, что Америка вполне грамотным образом переманивает к себе самых талантливых изобретателей в самых разных областях, узаконивание патентов выгодно только ей и бьет по производству технологий в других странах. При отсутствии патентования и присутствия сильного желания поднять собственное производство мы могли бы усовершенствовать многие производственные технологии, а цены на товары бы снизились.

  Китай при вступлении в ВТО отстаивал и отстоял ряд своих интересов в отношении нефтегазовой сферы и природных недр в целом, принимал и принимает некоторые противоречащие англосаксонскому проекту мировой торговли ограничения в отношении торговли, отстаивает преимущества национального производителя по отношению к зарубежным. Во что выльется такое непослушание потом – другой разговор. В отличие от Китая, принципиального и жесткого торга со стороны России не заметно.

  В ВТО мы вступили, несмотря на предостережения от самых разных аналитиков и общественных групп. Дальнейшая интеграция в ВТО обяжет нас сократить до предела тарифы на импорт, отменить ограничения на иностранные инвестиции, перестать хоть как-то регулировать движение капитала и даже собственные природные ресурсы, забыть о ценности рубля, дать возможность ТНК хозяйничать в России и даже открыть дорогу для заполнения прилавков магазинов убийственной генно-модифицированной продукцией. Так, если мировое сообщество официально признает генно-модифицированную продукцию безопасной, вряд ли какая-либо вступившая в ВТО страна будет иметь юридическую возможность отказаться от потока трансгенов. ВТО и мировое сообщество заинтересовано в приоритете международного законодательства над национальным, в том, чтобы национальных законов не существовало или чтобы они были выгодны ТНК, и потому последние получат полномочия оспаривать снижающие их прибыли законы и требовать большие компенсации за понесенный «ущерб». Их интерес направлен в том числе в отношении природоохранных законов.

 Обозначенный в конституциях многих стран национальный суверенитет над природными ресурсами и приоритет национального права над международнымобъявляются лоббистами от ВТО устаревшими истинами, от которых якобы необходимо отказаться. ВТО получает возможность диктовать странам объемы добываемых ими природных ресурсов, стремится поставить под жесткий контроль производство, торговлю, добычу и вывоз ресурсов. Страна, вступившая в ВТО, становится слаба перед транснационально-корпоративной интервенцией, а сами ТНК рвутся к контролю за сырьевой базой страны. Российское сырье им не помешает. Все-таки не зря говорят, что за вход в ВТО надо заплатить рубль, а за выход – десять. Вот только непонятно, откуда Россия возьмет эти десять рублей.

 Интеграция в ВТО ознаменует собой окончательный крах национального производства и экономики. И ни о каком протекционизме не будет и речи. Выход из ВТО практически невозможен. Страна, вознамерившаяся выйти, будет обязана платить серьезную неустойку, по размеру сопоставимую со стоимостью ее национального богатства. В случает отказа от выплат ее отстранят от всех рынков, и этот железный занавес будет покруче того, который отделял СССР от всего «цивилизованного» мира. Тогда СССР мог торговать со странами дружественного соцлагеря, а сейчас торговать будет не с кем, поскольку в англосаксонскую экономическую удавку попадают почти все. Или же, что тоже вероятно, отказник от «взаимовыгодной» и «свободной» мировой торговли станет военной мишенью.

  К сожалению, это известно лишь небольшому количеству населения, а широкой общественности, привыкшей черпать информацию и характер ее анализа из телевидения, будет невдомек, что есть кто-то, сопротивляющийся этому вступлению, и что существуют аргументы «против». Прибалтика после вступления в ВТО познала деиндустриализацию в виде закрытия заводов и бездеятельности ферм. На Украине упало производство сахара и даже сала; эти продукты везут туда из других стран, что бьет по украинскому производителю. Лучше от интеграции в ВТО не стало никому. Поэтому нам необходимо было исключить всякую перспективу вступления в ВТО и развивать различные сферы производства, независимого от внешних влияний. Интеграция в НАТО окончательно разрушит национальную армию, а интеграция в ВТО окончательно разрушит национальную экономику.

  Что сулит положительного России интеграция в ВТО?

  «Честь» стать элементом «цивилизованного сообщества». И все, больше ничего. Она не сулит России стать полноправной и равной с другими частью этого сообщества; вообще, принцип суверенного равенства государств можно забыть. И даже если бы сулила, ценность равенства с европейскими странами остается сомнительной. Те страны, которые входят в ВТО, не получают никаких новых прав и привилегий, они не наделяются возможностью влиять на мировую экономику, а потому никакого равенства нет. Они не получают никаких новых технологий. Никто не хочет делиться с другими технологиями, то есть продавать не готовые товары, а технику для создания производственной техники, и тем самым взращивать себе конкурента. Смысл индустриализации заключается в создании машин для производства машин, а ВТО этому только препятствует. Поэтому декларируемое Путиным желание одновременно достичь величия России и интегрироваться в Европу противоречиво. Нужно выбирать между одним и другим, поскольку вхождение в Европу однозначно мешает курсу на поднятие России с колен. Поэтому совершенно неуместна путинская риторика о необходимости вступления в ВТО для модернизации страны. Как раз наоборот, для модернизации страны необходимо было воздержание от вступления.

  ВТО – очередной инструмент, приводящий к переконцентрации средств производства, финансовых и природных ресурсов. Он обеспечит процветание не государствам, в него входящим, а кучке ТНК. Те, кто создал ВТО, не хотят сделать Россию конкурентоспособным государством. ВТО – инструмент закабаления стран и запрета на их самозащиту и саморазвитие, средство легитимации неравного экономического обмена. Вступив в ВТО, мы не вслепую поставили на кон все, что у нас имеется, а приняли правила игры, заведомо зная, что они приведут к нашему проигрышу. Это не риск, любители которого пьют шампанское, а глупая уступка, способная привести к точке невозврата для российской экономики. Вместо интеграции в мировую экономику нам необходима реанимация национальной экономики после однажды сделанной с легкой руки Гайдара и компании интеграции.

 Зачем нам интегрироваться в мир, который просто привык себя называть прогрессивным? Зачем нам интегрироваться в мир, где огромная безработица, где до немыслимости растет имущественный разрыв, где высокая преступность и не менее высокая наркозависимость, где принцип рентабельности сменил все возможные гуманистические идеалы, где намечаются тенденции к повышению пенсионного возраста, где смягчаются законы о защите прав трудящихся, где потребительская культура не просто шагает широким шагом, а нашла свой дом? Все эти явления в совокупности образуют НАСТОЯЩИЙ СОВРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ. Знакомьтесь. Если ранее капиталистическая система эксплуатировала третий мир и за его счет обеспечивала себя и свое население, теперь она стала эксплуатировать собственное население. Тем, кто говорит об утопичности социализма, следует адресовать вопрос об утопичности капитализма. Именно в том благостном виде, в каком его представляют либералы, он не менее утопичен, чем самый оголтелый в своих фантазиях анархизм. Скрываясь за красивыми лозунгами о всеобщем капиталистическом счастье и благоденствии, строят совсем не тот режим, про который говорят. Строительство капитализма себе дороже, поскольку используемые для этого методы уводят процесс реформации в сторону от цели, да еще в такие опасные для обществ, культур и экономик дебри, что лучше бы эти методы никогда не реализовывались.

 Незачем нам интегрироваться в сообщество, которое вместо реальной ценности предлагает взамен не просто сомнительные выгоды, а только еще большие потери и проигрыши. Если нам говорят западные идеологи, что ВТО предоставит всем свободную конкуренцию (чего не будет), возникает вопрос: «а для чего нам ВТО, мы ведь итак можем торговать друг с другом?». Вступление в ВТО скорее всего приведет к катастрофе, а отказ от ратификации сохранил бы возможность для борьбы с гиперимпериализмом.

  Уже в августе 2012 г., почти сразу после ратификации документов, стали выходить статьи и доклады, в которых анализируются негативные последствия вступления в ВТО. Так, отмечается спад производства и уход капиталов за рубеж (см. [7]); как и предполагалось ранее, одни производители стали закрывать предприятия, а другие – сокращать свою деятельность на территории России и переносить ее в страны с более благоприятными условиями. Выдавливание отечественной продукции с внутреннего рынка произошло давно. Огромный массив бытовой техники, медикаментов, продовольственных товаров и многого другого, заполнившего наши магазины, создается не в России.

  В ближайшее время произойдет еще большее выдавливание нашей продукции не только с внутреннего, но и с внешнего рынка. Если уже российские инвесторы побежали в сторону, прихода западным нам точно не дождаться. Несколько лет назад Г. Греф заявил, что стабилизационный фонд нужно инвестировать за рубеж для сохранения макроэкономической стабильности внутри страны. С.Г. Кара-Мурза справедливо назвал слова Грефа издевательством над логикой и жульничеством и высказал недоумение следующего характера: если инвестиции в страну вредны, то зачем нам нужен инвестиционный климат, а если правительство старается ради этого климата, почему деньги надо инвестировать за рубеж? [8]. Печально то, что Греф и прочие говорят откровенный бред, а государство их поддерживает, не создавая инвестиционный климат, а разрушая его. При этом власть не удосужилась дать людям более или менее разъяснительный ответ в отношении того, зачем же мы вступили в ВТО, зачем разрушили свою национальную многовековую систему образования введением Болонской системы. Власть не предоставила ответы на многие «зачем?». Та зачем она по-партизански отмалчивается?

  Вспоминается «Напрасный труд» Ф.И. Тютчева:

  Напрасный труд – нет, их не вразумишь, – 
  Чем либеральней, тем они пошлее, 
  Цивилизация – для них фетиш, 
  Но недоступна им ее идея.

  Как перед ней ни гнитесь, господа,

  Вам не снискать признанья от Европы:

  В ее глазах вы будете всегда

  Не слуги просвещенья, а холопы.

 

  Литература:

1. Бызов Л.Г. Социокультурные и социально-политические аспекты формирования современной российской нации // Полис №4, 2012.

2. Паршев А.П. Почему Россия не Америка. Книга для тех, кто остается здесь. – М.: Крымский мост-9Д, 2005. – 416 с.

3. Шабаев Ю.П. Народы европейского Севера России: специфика идентичности // Социс №2, 2011. С. 54-63.

4. Клочков В. Чем плоха сырьевая экономика? // Скепсис №5, 2008. URL: https://scepsis.net/library/id_2121.html

5. Хайат С. Глобальная империя – сеть контроля // Игры экономических убийц. Под ред. Стивена Хайата. Автор предисловия Джон Перкинс. – М.: Изд-во «Претекст», 2008. – 448 с.

6. Никонов А. Конец феминизма. Чем женщина отличается от человека. – СПб.: «Питер», НЦ ЭНАС, 2010. 3-е изд. – 368 с.

7. http://kprf.ru/crisis/edros/109255.html

8. Кара-Мурза С.Г., Александров А.А., Мурашкин М.А., Телегин С.А. Технологии «перехвата» власти. Современная практика: аудиокнига. – М.: «МедиаКнига», 2009.