Западная толерантность: господство демократии или наступление дегуманизации?

На Западе идет тотальная подмена понятий, выраженная в идее толерантности, согласно которой гуманизм проявляет себя в уважении к любой системе ценностей. Критерии добра и зла нейтрализуются, расширяется поле дозволенного. Ценности и жизненные практики, которые в культуре традиционно считались неприемлемыми и маргинальными, получают статус нормальных и даже необходимых. Когда не определены границы толерантности, сама эта идея обретает дегуманизирующий характер. Но дегуманизирующий смысл происходящих культурных трансформаций скрывается за эмоционально привлекательными наименованиями типа прав человека и демократии. Социально вредной идеологии и абсолютизируемым ею жизненным практикам придается множество эмоционально благозвучных названий, которые являются симулякрами, скрывающими истинную суть означаемых явлений. Защита прав меньшинств под флагом демократии и прав человека обычно представляет собой наступление на права большинства, и права человека необоснованно отождествляют с правами меньшинства. Абсолютизация прав социальных меньшинств (к тому же наиболее радикальных по отношению к традиционной культуре) — это одновременно ущемление прав большинства. Идея толерантности насаждается антидемократично, без учета мнения общественности. На Западе требуется одновременно проявление толерант­ности как к разным практикам и точкам зрения, так и к самому факту насаждения этой толерантной линии. То есть прививается обязательная толерантность к толерантности. В соответствии с распространенной идеей о постмодернистской релятивизации ценностей больному, злому и неразумному дается аналогичные права на существование, как здоровому, доброму и разумному. При этом происходит не уравнивание достойного и не­достойного, а “социокультурный перегиб” в сторону недостойного. Критика гомосексуализма подается как заслуживающая осуждения интолерантная гомофобия, а отрицательно относящиеся к гей-пропаганде родители рискуют стать клиентами для ювенальных служб. Даже школы стали переориентиро­ваться под апологию сексуальной перверсивности, что является разворотом к деинтеллектуализации и дегуманизации сознания детей. Тенденции, которые  именуются способами защиты прав человека, свободы и демократии, в реаль­ности приводят к социальной дегуманизации.

Ключевые слова: толерантность, Запад, гомосексуальность, демократия, гуманизм, дегуманизация, ювенальная юстиция.

 

Современный западный мир претерпевает идеологическое наступление дискурса толерантности. Предполагается (и даже на­вязывается) уважение к любому человеку, любой системе ценностей и жизненных практик.

Так, террористов типа А. Брейвика помещают во вполне тер­пимые условия, которые тюремными назвать сложно. Поднимается тренд психоаналитического копания в их душе и объяснения (а по сути оправдания) их поступков апелляцией к отношениям с родителями, к детским травмам, к трудным жизненным обстоя­тельствам и т.д. Из них делают знаменитостей благодаря широкому освещению их деяний в СМИ. Про них говорят, что они тоже люди, просто когда-то оступились, и им надо помочь Создается сенти­ментальный нарратив о страданиях и душевных муках преступни­ков, об их человеческих качествах, которые не имеют отношения к их античеловеческим деяниям, и эти качества представляются в большей степени заслуживающими внимания, чем совершенные преступления.

Современной Европе свойственно отстаивать не просто сво­боду самовыражения абстрактного человека, но также жестокого преступника и морально ограниченного индивида (называемого политкорректными наименованиями), свобода которого оказы­вает деструктивное влияние на общество и становится фактором ограничения свободы (и отнимания жизни) других — законопос­лушных — людей. Такой абстрактный гуманизм является антитезой истинного гуманизма. Когда не определены границы терпимости (которые необходимы), сама идея толерантности обретает анти­человеческий облик.

В Германии в 2017 г. пакистанский беженец, изнасиловавший 6-летнюю девочку, получил 20 месяцев условно. Это называется верховенством гуманизма и демократии Гуманизм к преступнику оборачивается совершенно бесчеловечным, антигуманным отноше­нием к его жертве . Банально говорить, что гуманизм требуется при­менительно к тому, кто его заслуживает, т.е. к жертве, и реализуется в наказании преступника, и никак иначе. Если же происходит на­оборот, если преступника не постигает наказание, его преступление имеет шанс превратиться в социальную норму.

В Швеции полицейский опубликовал статистику, согласно которой большинство преступлений совершаются выходцами из Ближнего Востока, и в отношении него сразу посыпались обвине­ния в расизме. Но если данные отражают реальные факты, где тут расизм?

Как пишет С. Жижек, «я предпочту жить в обществе, где изна­силование попросту считается неприемлемым, а любой, кто высту­пает в защиту изнасилований, показывает себя эксцентричным идиотом, чем в обществе, где об этом приходится спорить. То же самое касается пыток: тот факт, что пытки “догматически” отвер­гаются как нечто отвратительное, без необходимости какой бы то ни было аргументации, является знаком этического прогресса»^[1]. Нравственно оправданным было бы согласиться с этими словами, несмотря на моральный релятивизм современного мира, на по­стоянные подвижки моральных границ. Эти слова являются акту­альными именно вследствие осуществления данных подвижек, ибо без них, когда некое явление однозначно считается неприемлемым, не было бы смысла произносить эту тираду. В приведенную фразу Жижека на место изнасилований и пыток актуально внести такие реанимируемые в современном “цивилизованном” мире явления, как педофилия, эвтаназия, “права ребенка”, каннибализм и т.д. В некоторых вопросах “догматичное” отстаивание своей позиции в противовес либеральной релятивизации (нет, не демократизации, а именно релятивизации, доходящей до этического абсурда) — лучшее средство сохранения человечности!

Свобода выбора не является абсолютной и конечной ценностью, если она не видит юридических и нравственных границ, если она оправдывает то, что во всех культурах принято считать злом но это зло называют всего лишь ошибкой или даже творческим само­выражением. Свобода выбора становится социальным злом, если она снимает с человека ответственность за свои действия, а также за общество, политическую систему, экологическую ситуацию, если она стимулирует тотальный потребительский индивидуализм и безответственность. Свобода выбора инвертируется, когда она ставится в противодействие социально необходимым нормам мо­рали, противопоставляет себя любви к Отечеству, абсолютизирует индивидуальные интересы за счет общественных интересов.

Западная идеологизация прав человека расширяет это понятие так, что там, где в конфликт входит человеческая нравственность и права человека, последние побеждают и оттеняют нравственность в сторону, заставляют ее лишаться своих позиций, ограничивать свое пространство. Конечно, термин “нравственность” недостаточно кон­кретен, и в каждом обществе нравственность своя но, во-первых, для всех культур характерен свод универсалий, надкультурных ограничений, которые являются общим для культур и даже высту­пают объединяющим фактором для различных культурных матриц . Во-вторых, нравственность (в самом широком смысле) предполагает охранение этих универсалий, выступая системой идеологических доминант, которые требуют не просто отказываться от причинения вреда другому человеку, а поступать так, чтобы происходило раз­витие общества в плане достижения социальной справедливости, сохранения и укрепления семьи, добрых отношений между людьми в самых разных контекстах их взаимодействия, патриотизма, и ут­верждения других необходимых для социальной жизни ценностей. нормы и идеологемы, которые сегодня насаждаются в западном мире, отводят людей от так понимаемой нравственности.

В США сообщения о преступлениях белых против негров, гете- росексуалистов против гомосексуалистов, мужчин против женщин занимают массу эфирного времени и получают широкий резонанс. Как только об очередном таком деянии говорят СМИ, прокатывается волна протеста против преступника, сопровождаемая истеричными криками “Расизм!”, “Сексизм!”, “Гомофобия!”. Однако преступления так называемых меньшинств в отношении белых, мужчин и гетеро- сексуалистов широкого освещения не получают, а потому шквала бурных эмоций и порицаний преступников нет Кого же следует считать дискриминированной группой?

Если некто, вспомнив численное преимущество негров среди игроков в бейсбол, говорит о возможной генетической предраспо­ложенности черных к спорту, толерантные либералы одобрительно кивают головами но если некто, вспомнив численное преимущество белых среди студентов университетов и ученых, заговорит о воз­можной генетической непредрасположенности черных к интеллек­туальным видам деятельности, толерантные либералы разразятся обвинениями в расизме. Четкого критерия, отделяющего расистское высказывание от любого другого, нет В отсутствии “критериаль­ного дефицита” можно квалифицировать в качестве расизма битье белого человека по черной груше или право на первый ход белых фигур в шахматах. «“Фашист” — это идеологический ярлык, кото­рым определяют тех, с кем не поспоришь, но кого нужно удалить из дискурса. Точно так же обстоит дело с ярлыками “антисемит” и “расист”: критикуешь Израиль или хотя бы пишешь о междуна­родном еврейском капитале — ты антисемит; говоришь о том, что белая раса — единственная, чья численность сокращается (а это абсолютная правда), — ты расист»^[2] .

П . Бьюкенен описывает разные случаи преступлений черных против белых, еев против натуралов он приводит статистику, со­гласно которой черные совершают намного больше преступлений, в том числе межрасового характера, чем белые но в СМИ это не освещается, так как не вписывается в “толерантную” и “политкор­ректную” парадигму. Зато преступления белых против черных и натуралов против геев обязательно муссируются прессой, созда­вая картину черных и геев как жертв^[3]. Презумпция невиновности сменилась презумпцией виновности. Тот, кто вполне обоснованно критикует гей-пропаганду, обвиняется в гомофобии, и не обвини­тель доказывает его виновность, а он сам должен доказывать свою невиновность За риторикой толерантности скрываются человеко­ненавистничество и интолерантность. Но тот, кто смеет вербально констатировать истинное положение вещей (и идей), рискует на­влечь на себя ярлык антигуманиста.

Защищая права социальных меньшинств под флагом демокра­тии и прав человека, обычно забывают про права большинства, и права человека необоснованно отождествляют с правами мень­шинства. Получается, человек — это представитель меньшинств. Абсолютизация прав меньшинств — это одновременно ущемление или даже отрицание прав большинства. Когда декларируются права меньшинств, автоматически низводятся до уровня неважности права большинства, что представляет собой крайне антидемократиче­скую тенденцию. Идея толерантности вместо создания равенства прав и возможностей отняла часть прав у большинства и отдала их меньшинству, которое стало более привилегированным, что противоречит самой идее толерантности. Притесняемым становится социальное большинство.

Чтобы уважительно относиться к преступникам и прочим дале­ко не лучшим представителям рода человеческого, чтобы проявлять “неразборчивое уважение”, необходимо изжить в себе гуманизм. Глядя на западную толерантность, создается впечатление, что стать толерантным — значит утратить критерий отделения добра и зла, способность отделять пошлость, подлость, низость и ложь от Истины, Добра и Красоты. Стремление к доброму, разумному, вечному объявляется неуместным культурным тоталитаризмом — неполиткорректным, архаичным и неплюралистичным . Похоже, на­стоящее зло — это не зло как таковое, а именно стирание различий между добром и злом.

При функционирующей способности отличить правду от лжи, красоту от безобразия, реальность от симулякров человек является этически, интеллектуально и эстетически состоятельной личностью. Умение делать различие позволяет рефлексировать, пользу или вред наши (без)действия несут как “ближнему”, так и “дальнему” — сосе­ду, другу, родственнику, согражданам, родной стране, миру в целом.

Умение отличать добро от зла позволяет отказаться от атомизиро- ванного индивидуалистичного бытия, перевести свое мышление в (отвергаемый постмодернизмом) регистр “больших нарративов” и задумываться о том, что собой являет моя деятельность для на­циональной культуры, родины, всего человечества. Способность отделять достойное от недостойного дает возможность осущест­влять социально полезный труд, воспитывает детей, дружить и любить, уважать свое Отечество, помогать ближним, жить полно­ценной жизнью, наконец, быть настоящим гражданином — тем, чья деятельность носит общественно необходимый смысл. Граж­данственность характеризует людей, которым присущи творческая культурообразующая активность, воспитанность, свободомыслие, честность, чувство ответственности за общество, смелость в вы­сказывании собственного мнения, преданность гуманистическим и демократическим идеалам, следование долгу, поиск социальной правды, чувство справедливости, наконец, “безумство храбрых” Складывается устойчивое впечатление, что навязываемый сверху дискурс толерантности подрывает гражданственность.

Когда требуется проявлять сочувствие к преступнику, а не к жертве, провозглашается совершенно нелегитимная толерантность к нетолерантным, происходит не столько расширение интервала нормальности, сколько ее смещение в сторону. Видимо, толерант­ность в нынешнем виде — добродетель тех, у кого отсутствует четкое мировоззрение и устойчивые нравственные ориентиры. Это добродетель тех, у кого отсутствует добродетель. Проповедь тер­пимости оборачивается нормализацией того, что ранее считалось антинормальным, и наделением антинормальности статусом нормы и даже социальной необходимости. Приучая быть толерантными к любым перверсиям, у общества вызывают симпатию к мерзости Принцип “пусть цветут любые цветы” сводится к принципу “пусть все некогда неприемлемое гордо заявляет о себе и дает плоды, вы­тесняя действительные цветы”. Любые нравственные ценности лоббистами толерантности постмодернистским образом представ­ляются относительными. Толерантность предполагается в качестве высшей ценности.

Защита прав человека и его достоинства не должна доходить до такого уровня, когда она подрывает нравственные устои общества, приводит к отказу от общечеловеческих моральных универсалий (которые позволяют обществам сохранять себя) и диалектически перетекает в наступление на права человека обеспечение прав личности не должно переступать границу, когда оно превращается в угрозу существованию общества. Однако риторика о толерант­ности лишь апеллирует к правам человека, а в реальности имеет к ним мало отношения. Социальное зло рядится в одежды добра и утверждает, что существует во имя всего ценного и необходимого.

“Предельная толерантность может быть проявлена в от­ношении жизни человека, но не в отношении любого образа его жизни, суверенитета государства, но не его способности во зло другим использовать свой суверенитет. В научном познании она ограничена направленностью на поиск истины, а не на признание любого высказывания”^[4]. При встрече с морально неприемлемым толерантность должна ограничиваться. Толерантного отношения заслуживает лишь тот, кто не причиняет вреда человеку, обществу и нравственным нормам. Толерантного отношения не заслуживает насаждаемая на Западе “толерантность без ограничений”, лишенная границ и служащая инструментом социальной деморализации. Она пересматривает стандарты нравственности и подрывает здравый смысл, указывающий на очевидную нелепость и вредоносность такой толерантности. Естественно, толерантность не может проявляться в полной мере.

Конечный вариант толерантности — борьба со всеми наци­оналистами, сексистами, гомофобами, шовинистами, расистами, фундаменталистами, противниками самой идеи толерантности и прочими ненавидящими кого-либо; наконец, это борьба со ВСЕМИ, а вместе с ними и с интолерантностью. Здесь мы видим принципиальный парадокс необоснованно расширенного прояв­ления толерантности Полная толерантность означает абсолютное согласие и бесконфликтность, которые невозможны между пред­ставителями даже единой идеологической ориентации, не говоря уже о приверженцах различных идеологических систем. Можно быть терпимым к чужому мнению и не согласным одновременно, но данное несогласие не должно при этом носить противоправный, преступный или просто оскорбляющий характер. Ему следует быть корректным, проявляющим себя в открытых дискуссиях оправданная терпимость — это не положительное отношение ко всему, а умение конструктивно и цивилизованно разрешать споры и конфликтные ситуации, оставаясь при своем мнении . Но западные лидеры, похоже, думают иначе.

Толерантность внедряется в западную культуру насильственно, без учета мнения европейской общественности . Требуется одновре­менно проявление толерантности как к разным практикам и точ­кам зрения, так и к самому факту насаждения этой толерантной линии. Иными словами, прививается обязательная толерантность к толерантности. Нетерпение общества к той системе инноваций, которые насаждаются сверху, квалифицируется как порочная ин- толерантность. Политический класс не желает прислушиваться к общественным протестам в отношении спускаемой политиками идеологии . Однако игнорирование социальных настроений также противоречит идее толерантности и демократичности.

Особо важный пример — неприятие широкими массами юве­нальной юстиции, которую власти успешно продавливают, а их риторика представляет собой массированное наступление на тех, кто протестует. Противников ювенальных нововведений называют не борцами против предполагаемых ювенальной юстицией детской вседозволенности, культа прав детей при забывании об их обязан­ностях, противопоставления прав детей и их родителей, запрета на осуществление родителями нормального воспитательного процесса напротив, противников ювенальной юстиции именуют нетоле­рантными к правам детей защитниками родителей-садистов, что представляет собой манипулятивную подмену понятий.

Ряду явлений, которые оказывают деструктивное воздействие на личность и общество, дается эмоционально положительное наи­менование разрушающее институт нормальной здоровой семьи ювенальная юстиция именуется защитой прав ребенка. Под видом гуманизма, демократии и толерантности насаждаются культ секса, наркотиков, вседозволенности, потребительства и прочего китча Вспоминается оруэлловский новояз, где мир — это война, свобода — рабство, незнание — сила.

В целом мировая история пестрит массой примеров, когда эле­мент реальности именовали противоположным его истинной сути образом. Власти современной Украины называют террористические действия в отношении народа Донбасса антитеррористической операцией. Американский истеблишмент и подвластная ему миро­вая пресса квалифицирует вероломные захватнические военные операции США гуманитарными интервенциями. Условия, когда происходит наступление на права трудящихся, на гарантии занято­сти, на защищающую от безработицы трудовую стабильность, не­олиберальная риторика называет красивым наименованием “гибкий рынок труда. Транснациональная корпоратократия, наступающая на государственные суверенитеты и осуществляющая ограбление целых стран и народов, именуется международным сообществом. Термин “глобальная стабильность” означает глобальное эксплу­атирование международным капиталом целых стран и народов.

Нередко диктаторы называли свой режим демократическим. При­шедшие к власти в России после развала СССР неолибералы (за которыми стояли чикагские советники) называли олигархическое разграбление народной собственности рынком и придавали этому слову респектабельный вид, а тотальную манипуляцию народным сознанием подменяли терминами свобода слова и демократия. Также и риторика о толерантности — это совокупность превращен­ных форм, формирующих видимость несуществующего в реальности смысла. Социально вредной идеологии и абсолютизируемым ею жизненным практикам придаются эмоционально благозвучные на­звания, которые являются симулякрами, скрывающими истинную суть означаемых явлений. Так слова и порождаемые ими образы все более расходятся с обозначаемыми ими вещами Сам факт обо­значения теряется, оно становится не просто ускользающим, а со­вершенно лживым. Скрываемый за подменой понятия миф искажает сущность предлагаемого проекта, наделяет его положительными и социально необходимыми смыслами, а потому трансформирует вос­приятие происходящих тенденций и влияет на выбор будущего для общества. Ведь когда происходит социальная легитимация проекта, общество его принимает и тем самым обрекает себя на последствия, к которым реализация данного проекта приводит: «.. .политическое пространство оказывается “замифологизированным” настолько, что объективно разобраться в том, что на самом деле представляет собой реализация того или иного политического проекта и объективно оценить его, становится очень не просто различить, где заканчи­вается пространство реальности, а где начинается пространство мифа не под силу порой не только обывателю, профессиональные политики и даже ученые сталкиваются здесь с трудностями»^[5] .

Под благовидными наименованиями больному и неразумному дается не меньше права на существование, чем здоровому и раз­умному Причем речь стоит вести не про уравнивание достойного и недостойного, а про осуществление “социокультурного перегиба” в сторону недостойного. К примеру, наметилась тенденция даже не уравнивания однополых браков и нормальных семей, а выставления первого в качестве прогрессивного явления по сравнению со вторым.

Толерантность — лукавое изобретение постмодернизма, нахо­дящее себя в стирании грани между хорошим и дурным, пропаганде мира без нравственных ориентиров, постулировании фантомов относительных смыслов, представлении культурной низости в качестве блага. При навязывании толерантности создается риск привития этического релятивизма, переходящего в этический ниги­лизм, что крайне опасно для общественной культуры. Толерантное отношение к скверне — проявление низкой культуры и нравствен­ной инверсии. В согласии с новой — толерантной — терминологией, отличающегося делинквентным поведением подростка следует по­литкорректно называть представителем иной субкультуры, которая наравне со всеми остальными заслуживает уважения и обладает равными правами с другими культурными явлениями. Можно и к сектантству относиться терпимо, прикрываясь идеей толерант­ности, которая вполне соответствует пресловутому принципу “раз­решено все, что не запрещено законом, и не разрешено критиковать то, что не запрещено законом”. Осуждение сектантства граничит с законодательно предусмотренным обвинением в оскорблении религиозных чувств осуждение властного произвола граничит с законодательно предусмотренным обвинением в экстремизме или оскорблении чести и достоинства представителей социальной группы “чиновники”.

В “цивилизованном” мире под знаменем толерантности лобби­руются права не просто меньшинств, а тех, кто слишком радикален, и тех, кто у большинства обычно вызывает отторжение. Это — анти­демократичная и антисоциальная защита меньшинств от большин­ства. Ведь общество представлено прежде всего большинством, а не меньшинством оправданна защита тех меньшинств, которые своим образом жизни, интересами и традициями не представляют опасности для общества и его духовных основ однако в первую очередь легитимируются те, кто себя противопоставляет большин­ству: радикальные феминистки, проповедующие воинственность мигранты, сторонники сексуальных перверсий. Малообеспеченные люди и инвалиды в этот список не входят.

Один из примеров легализации сексуальной перверсивности на самом высшем уровне — победа на Евровидении в 2014 г. Кончиты Вурст. Кажется, главным критерием на этом конкурсе выступают не вокальные данные, а эпатаж, бьющий по лицу нормальной куль­туры, а само мероприятие является глубоко политизированным. Вполне ожидаемо, если вскоре в Европе такие Кончиты начнут вести детские передачи, что, в свою очередь, будет рассматриваться как проявление современности и демократичности. Тут мы замечаем тенденцию размывания норм идентичности личности, выраженную в феномене “непонятно кто”. В некоторых фильмах ужасов стоящее за спиной персонажа агрессивно-монструозное существо не поддается четкой идентификации — это не зомби, не вампир, не маньяк, не призрак, но нечто, включающее в себя ряд характерных признаков этих существ. Поэтому его следует назвать “непонятно кто” Также и в культурной жизни Европы легитимируется “непонятно кто” в виде как бы мужчины с признаками женщины.

Применительно к тому, что власти Нью-Йорка объявили о праве выбора каждым своей гендерной принадлежности (и, значит, права на проведение операции по смене пола), С. Жижек пишет: “Главное различие, «трансцендентальное» различие, которое лежит в основе самой человеческой идентичности, таким образом превращается в нечто открытое для манипуляций: вместо этого утверждается фунда­ментальная пластичность человека”^[6]. Действительно, современная цивилизация, вооружившись риторикой о демократии, размывает человека, ликвидирует даже минимальные остатки эссенциализма. Она подменяет устойчивую идентичность выбором, сущность из­менчивостью.

Понятно, что нельзя рассматривать человека только лишь с позиций эссенциализма. Аргументы типа “Твое призвание такое- то!”, “Миссия твоей жизни заключается в …” неприемлемы в своей тоталитарности. Если в биологическом смысле мы можем посту­лировать определенную сущность, то применительно к другим смыслам — социальный, культурный — этот вопрос становится дискуссионным но также едва ли допустимо вовлекаться в другую крайность и постулировать радикальную гибкость всего и вся, тем самым не придавая ее человеку, а подменяя человека гибкостью, беспредельной пластичностью.

Совершается тотальная идеологическая перверсия, когда зло называется другой формой добра. Запад встал на путь не про­сто легитимации, а пропаганды различных извращений дети не могут отстраниться от этого воздействия, а родители не имеют возможности оградить их от “просвещения”. Так, в Германии вне­дрена обязательная, а потому по сути насильственная, программа сексуального воспитания, которая должна раскрепостить детское сознание, сделать его свободным в этой деликатной сфере дети в обязательном порядке получают сведения о разных формах половых девиаций отказ родителя привести своего ребенка на подобные занятия влечет репрессивные последствия: сначала — штраф, за­тем — тюремный срок^[7] .

Легитимируются гомосексуализм, транссексуальность, постули­руется возможность выбора не мужского и женского, а “какого-то еще” пола. Таким образом, полов оказывается больше двух. Про­исходит размывание любых коллективных форм идентичности — этнической, национальной, культурной . В условиях пропаганды освобождения от всего, в том числе от пола, аналогичная судьба ожидает и половую идентичность. По мысли А . Дугина, в глобальном обществе должны будут исчезнуть как этносы, конфессии, народы и государства, так мужчины и женщины в привычном понимании этих слов^[8].

В США для “истинно верующих женщин” начали выпускать резиновые имитаторы мужских половых органов в виде распятия Некоторые секуляризированные протестантские конфессии пере­стали мужеложство считать грехом В Англии и в некоторых аме­риканских штатах гомосексуалистов стали венчать в церкви. В 18 штатах священники-педофилы “пытаются найти выход из кризисной ситуации”. В Миннеаполисе получил пост епископа человек, открыто заявивший о своей гомосексуальности В дни Великого поста англо­голландская компания “Юнилевер” выпустила в продажу семь новых сортов мороженого “Магнум”, каждый из которых носил название одного из семи смертных грехов: гордыня, зависть, чревоугодие, блуд, месть, алчность и леность, упаковки украшены рожками и хвостом Австралийский рекламный ролик “греховных” сладостей получил одну из главных наград Международного фестиваля рекла­мы в Каннах^[9]. В Англии епископ Кентерберийский поддерживает легализацию однополых браков среди священников, уже 1,5 тыс. англиканских “священников” живут в однополом браке^[10]. Как от­мечает словенский философ (утверждающий крайне эпатажный и потому дискуссионный тезис, что педофилия изначально вписана в католическую церковь), о случаях педофилии среди священников никогда не сообщалось полиции, виновный священник никогда не наказывался строже перевода в другую часть страны; на родителей пострадавших детей оказывалось давление, чтобы замалчивали происходящее^[11].

В Голландии в 1995 г. священник обвенчал двух лесбиянок и призвал прихожан отказаться от предрассудков во имя свободы. Англиканская церковь благословенно восприняла новое издание Библии, в которой совмещаются религиозные тексты с советами в области сексуальных отношений. Часть религиозных преданий была специально переписана или убрана. Вычистили все, что может вы­звать раздражение какой-либо социальной группы. Например, вы­бросили указание, что Христа распяли Иудеи (чтобы не раздражать финансовых магнатов), вместо “отче наш” ввели понятие “Бог-отец- мать” (чтобы не раздражать феминисток)^[12]. И таких, мягко говоря, курьезных случаев в Европе очень много. Русофобы-десоветизаторы обвиняют руководство СССР в искоренении религии, но последнее не совершало такое насилие над чувствами верующих.

Летом 2017 г. по миру разнеслись несколько новостей, ха­рактеризующих дальнейшую “демократизацию” на Западе. Так, в Великобритании была с широким оповещением в прессе отпразд­нована свадьба двух мужчин, да еще и мусульман. Разве настоящий мусульманин может быть гомосексуалистом? Видимо, в кривом за­зеркалье, где дегуманизацию принято именовать толерантностью и демократией, все возможно.

Одну из лондонских школ для девочек грозили закрыть за отказ преподавать детям от трех до восьми лет основы гомосексуальности и гендерных предпочтений. Конечно, можно закрыть учебное заве­дение за то, что его деятельность не соответствует государственным образовательным стандартам. Но это “особые” стандарты, когда в них вносятся такие дисциплины “наука” под названием “основы гомосексуальности и гендерных предпочтений” не может стоять рядом с физикой, химией, историей, математикой и другими дис­циплинами. Однако свод сугубо идеологических фантазий достигает статуса школьной дисциплины — и не просто рядовой, а приви­легированной. Проникновение такой формы идеологизаторства в учебное пространство — способ как деинтеллектуализации, так и дегуманизации неокрепшего детского сознания Западный мир становится настолько свободным, что в нем возможно все — есте­ственно, под “всем” мы понимаем то, что служит делу расшатывания социальных устоев и ликвидации той нравственности, которая сво­им существованием давно доказала возможность сохранять обще­ство более или менее здоровым. Но и само понятие здоровья отныне трансформировалось, претерпело существенную деконструкцию. И это является отдельной, очень важной, социокультурной проблемой.

В Онтарио был принят закон, который позволяет передавать в детские дома детей из семей, где принято критично относиться к гомосексуализму и отказываться оплачивать операции детям по смене пола. Здесь мы наблюдаем новый, обогащенный, изощренный вариант функционирования ювенальной юстиции. Необязательно быть похожим на человека, который недостаточно хорошо вос­питывает и обеспечивает детей, а также оказывает на их психику огромное давление, заставляя делать домашнее задание нужно быть критиком разврата, который называется свободой. Вероятно, обязанности родителей по образовательному содействию для сво­их детей вскоре будут выглядеть так: позволять ребенку вообще не учиться, если он не хочет грызть гранит науки, но требовать от него вполне подразумеваемого образовательным стандартом знания основ гомосексуальности и гендерных предпочтений. В ином случае зоркое око ювенальной юстиции узреет в действиях родителей не­достаточно хорошее воспитательное влияние на своих детей. Ведь под воспитанием подразумевается содействие вседозволенности среди детей, попустительскому отношению к их учебной успевае­мости (кроме “гомо-дисциплин”) и всякому способствованию их дальнейшему нравственному и когнитивному разложению.

Похоже, в недалеком будущем одно только признание мужчины в том, что он женат на женщине, будет вызывать обвинение в гомо­фобии, архаичности мышления и образа жизни. Идеологическая позиция, выраженная в защите семейных ценностей, станет пре­пятствием для карьеры или жизни. Для такого прогноза не требуется слишком богатое воображение и конспирологичный взгляд на мир; достаточно всего лишь ухватить общие тенденции, происходящие на Западе.

Э. Гидденс пишет: «Радикальное значение плюрализма извлека­ется не из его шокирующих эффектов — вряд ли что-либо еще уже может шокировать нас, — а из эффекта осознания того, что “нор­мальная сексуальность” — это просто один из типов жизненного стиля, который можно выбрать среди других»^[13]. Сегодня понятия “перверсия” и “нормальная сексуальность” теряют смысл, поскольку пределы нормальности ширятся, охватывая собой почти все Все вписывается в норму. И конечно, теперь уже трудно кого-либо чем- либо шокировать, поскольку почти все, что ранее запрещалось, уже было показано, выражено, подвергнуто не просто легализующему обсуждению, но даже превознесению как проявления “модности” и “современности”.

Толерантность только внешне схожа с демократизацией, а на поверку способна сковывать сильнее любого авторитаризма. Тер­пимость ко всему возможному и существующему разнообразию (к тому же “обогащенная” восхвалением именно скверны) не укрепляет гуманизм, а угрожает ему, поскольку она неспособна бороться ни с какими формами несправедливости, в том числе и с заблуждениями. Более того, она не просто расписывается в неспособности борьбы за здоровое общество. Она сама — антисоциальный и антикультурный молот, который позволяет распространяться перверсивности. На­конец, крайне нетолерантно навязывать толерантность.

Возникает вопрос: кому и для чего нужна происходящая де­гуманизация? Наиболее влиятельные силы, которые пытаются оседлать глобализационные процессы — западные (прежде всего американские) политики, сращенные с транснациональной корпо­ратократией, — ставят перед собой многие задачи, деструктивные с точки зрения человечества в самом широком смысле этого слова они стремятся уничтожить экономический, интеллектуальный и военный потенциал различных стран и политико-экономических акторов, в которых они видят своих конкурентов. Действительно, мы наблюдаем, как транснационалы-глобалисты совершают го­сударственные перевороты, после которых вместо демократии и процветания в поверженных странах происходит обнищание на­рода. Они направляют НАТО бомбить неугодные страны в обход всякого международного права они вовлекают целые народы в экономические ловушки с помощью МВФ и Всемирного банка, требуют проводить неолиберальные реформы, после которых экономика превращается в руины. Они несут в мир проект болон­ской системы в сфере образования, что можно рассматривать как средство качественного снижения интеллектуального потенциала народов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Они же пы­таются насаждать глобализированную массовую потребительскую культуру и так называемые европейские ценности (подрывающие жизнеспособность обществ) в разных регионах мира. Вместо соци­альных государств глобальным силам необходимы социально безот­ветственные, утратившие государственный суверенитет структуры, управляемые тем же транснациональным капиталом. Отсюда и многочисленные призывы мировых элит и их интеллектуальной обслуги к демонтажу госсуверенитетов, что якобы необходимо в условиях глобализации.

Наконец, вместо сильных гражданских обществ глобальным си­лам нужны слабые, атомизированные, страдающие от депопуляции псевдообщества, не способные к борьбе против транснационального капитала. Именно сплав ценностей, которые сегодня под флагом толерантности навязываются западному миру, является эффектив­ным идеологическим стандартом для дегуманизации, депопуляции, социальной атомизации.

Под риторикой толерантности и мультикультурализма идет навязывание ценностей и норм, которые отвергаются множеством культур. Большое количество культур загоняют в некое гетто, лишая их возможности к участию в мировых процессах и даже подвергая их остракизму и заярлычиванию как нетолерантных, архаичных, вредных и антигуманных. Нередко эти фразы сопрягаются с идеями, согласно которым именно западная цивилизация является наибо­лее передовой в культурном, политическом и иных отношениях — вспомним хотя бы западноцентричные концепции С . Хантингтона, Ф. Фукуямы и многих других теоретиков.

Лицемерно вещая о толерантности и демократии, Европа ак­тивно поддерживала захватническую войну США против Ливии, одобряла череду якобы народных, но крайне деструктивных цветных революций в различных странах, внесла свой вклад в организацию переворота на Украине и предпочла не обращать внимания на звер­ства пришедших к власти нацистов. Под риторику о толерантности и демократии Европа закрывала глаза на агрессивные военные и эконо­мические действия США в отношении других стран. Толерантность по-европейски — это толерантность к внешней политике Штатов, какой бы циничной, наглой и вероломной она ни была. Это вполне ожидаемо, поскольку навязывание толерантности в западном мире исходит от инициатив транснационального капитала, сращенного с политиками западных стран (в первую очередь США).

Лицемерие толерантности связано с тщательным закрытием глаз на поистине ужасные проблемы людей третьего мира, ответствен­ность за которые нередко несет Запад с его агрессивной внешней политикой и расставлением экономических ловушек (например, кредитное закабаление) по отношению к самым разным странам. Так, “в марте 2005 года внимание всей Америки было приковано к делу Терри Шиаво: в 1990 году ее мозг был поврежден, когда сердце женщины ненадолго остановилось из-за химического дисбаланса, вызванного, по всей видимости, расстройством питания; назна­ченные судом врачи утверждали, что она находится в хроническом вегетативном состоянии без надежды на выздоровление. Хотя ее муж хотел, чтобы ее отключили от аппарата искусственного питания и она могла спокойно умереть, ее родители утверждали, что она может поправиться и что она никогда бы не захотела, чтобы ее лишили пищи и воды. Это дело добралось до высших эшелонов исполнитель­ной и судебной власти Соединенных Штатов с участием Верховного суда и президента, принятием резолюций конгрессом и т.д. Абсурд­ность ситуации, при рассмотрении ее в более широком контексте, просто поражает: в то время как в мире десятки миллионов людей умирают от СПИДа и голода, американское общественное мнение сфокусировалось на одном-единственном случае продления ГОЛОЙ ЖИЗНИ, хронического вегетативного состояния, лишенного всех человеческих черт”^[14]. “Это наш гуманизм, — осталось продеклариро­вать общественному мнению Запада, — периодически высказывать сердобольность на самом высоком уровне по отношению к одному- единственному человеку, забывая о трагизме, в который вовлечены многочисленные недостойные нашего внимания другие”.

Когда западная пропаганда вещает о свободе и правах чело­века, она предполагает, что эти понятия не распространяются на тех, кто лишен права войти в золотой миллиард. Европейцы оплакивают французских и британских жертв терактов, но поле солидарности не охватывает русских или погибающих под огнем украинского оружия мирных жителей Донбасса — детей, женщин, стариков. Толерантность не распространяется в отношении наро­дов, которых до сих пор живут под гнетом западного неоколони­ализма. Толерантность в западном мире имеет границы, но не те, которые ей надлежит иметь В моральном смысле она безгранична (и потому наступает на здоровую мораль, предлагая нездоровые альтернативы), однако в смысле культурного и географического ареала она ограниченна “своими”. Другие для нее не заслуживают уважительного отношения. В этом смысле она представляет собой новый, отредактированный, вид расизма, который и ранее был характерен для западной цивилизации, уверовавшей в себя как высшее творение, венец человечества.

Из всего сказанного не следует делать однозначный вывод, что западные культуры в своем ценностном расчеловечивании достиг­ли точки невозврата. Пока рано сгущать краски, поскольку объект нашего внимания сохраняет в себе здоровые ценности. Однако тенденции дегуманизации идут весьма быстро, побеждая своих гуманистических оппонентов И эта динамика вызывает сильную тревогу за будущее западной цивилизации. В России сформиро­валась практически национальная культурная особенность в виде стремления интериоризировать западные ценности и социальные практики без тщательной рефлексии на предмет их социальной не­обходимости для нашей страны^[15]. И сегодня сохраняется опасность попыток перенесения новых европейских ценностей на российскую почву.

 

^[1] Жижек С. Киногид извращенца: кино, философия, идеология. Сб. эссе / Предисл. А. Павлова. Екатеринбург, 2014. C 430.

^[2] Фурсов А. Тайная история // Завтра. URL: http://zavtra.ru/blogs/tajnaya-istoriya (дата обращения: 04.11.2019).

^[3] Бьюкенен П.Дж. Смерть Запада. М., 2003. С. 4.

^[4] Федотова В.Г. Единство и многообразие культур в условиях глобализации // Вопросы философии. 2011. № 9. С. 51.

^[5] Веретевская А.В. Об опасностях политического мифа для общественного развития (на примере мифа о мультикультурализме в Европе) // Вопросы фило­софии. 2018. № 5. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1950&Itemid=52#_ednref11 (дата обращения: 08.12.2019).

^[6] Жижек С. О насилии. М., 2010. С. 21-22.

^[7] См.: Михайлов Р Новые тенденции в идеологии русофобии // Международ­ные процессы. 2015. Т. 13 . № 3 (42). С 98-107.

^[8] Дугин А.Г. Социология глобального общества // Вестник Московского уни­верситета. Серия 18 . Социология и политология. 2012. № 2. С. 133-143.

^[9] Запесоцкий Ю.А. Современная реклама как институт социально-культурной динамики // Вопросы философии. 2013. № 3 . С. 33-38.

^[10] Самсонов А. Системный кризис капитализма, деградация человечества. А что ждет Россию? Ч . 2 // Военное обозрение. URL: https://topwar.ru/38095-sistemnyy-krizis-kapitalizma-degradaciya-chelovechestva-a-chto-zhdet-rossiyu-chast-2.html (дата обращения: 06.12.2019).

^[11] Жижек С. Накануне Господина: сотрясая рамки. М., 2014.

^[12]  Кара-Мурза С.Г Советская цивилизация: от начала до Великой Победы. М., 2001.

^[13] Гидденс Э. Трансформация интимности. СПб., 2004. С. 208.

^[14] Жижек С. Устройство разрыва. Параллаксное видение. М., 2008. С. 423.

^[15]  Ильин А.Н. Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности // Вопросы философии. 2016. № 4. С. 171-181.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М., 2003.

Веретевская А.В. Об опасностях политического мифа для общественного развития (на примере мифа о мультикультурализме в Европе) // Вопросы фило­софии. 2018. № 5. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1950&Itemid=52#_ednref11 (дата обращения: 08.12.2019).

Гидденс Э. Трансформация интимности. СПб., 2004.

Дугин А.Г. Социология глобального общества // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. 2012. № 2. С. 133-143.

Жижек С. Устройство разрыва. Параллаксное видение. М., 2008.

Жижек С. О насилии. М., 2010.

Жижек С. Киногид извращенца: кино, философия, идеология. Сб . эссе / Предисл. А. Павлова. Екатеринбург, 2014 (а) .

Жижек С. Накануне Господина: сотрясая рамки. М., 2014 (б).

Запесоцкий Ю.А. Современная реклама как институт социально-культур­ной динамики // Вопросы философии. 2013. № 3. С. 33-38.

Ильин А.Н. Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности // Вопросы философии. 2016 . № 4. С. 171-181.

Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация: от начала до Великой Победы. М., 2001.

Михайлов Р Новые тенденции в идеологии русофобии // Международные процессы. 2015. Т. 13. № 3 (42). С. 98-107.

Самсонов А. Системный кризис капитализма, деградация человечества. А что ждет Россию? Ч. 2 // Военное обозрение. URL: https://topwar.ru/38095-sistemnyy-krizis-kapitalizma-degradaciya-chelovechestva-a-chto-zhdet-rossiyu-chast-2.html (дата обращения: 06.12.2019).

Федотова В.Г. Единство и многообразие культур в условиях глобализации // Вопросы философии. 2011. № 9. С. 45-53.

Фурсов А. Тайная история // Завтра. URL: http://zavtra.ru/blogs/tajnaya-istoriya (дата обращения: 04.11.2019).

 

Ильин А.Н. Западная толерантность: господство демократии или наступление дегуманизации? // Вестник Московского университета. Серия 18: социология и политология. №3, 2020. С. 227-246.