Ювенальная юстиция: опасные социальные последствия

Ювенальная юстиция усиливает конфликтность со стороны детей по отношению к родителям. Абсолютизируя права ребенка, она нейтрализует права родителя на реализацию доказавшего свою эффективность когнитивного обучения и нравственного воспитания. Исключая из идеологического поля вопрос обязанностей детей, легитимируя детскую вседозволенность, противопоставляя права детей и родителей, ювенальная юстиция десакрализирует утвердившиеся многотысячелетней историей практики развития детей, вносит вклад в разрушение семьи как социального института.

Ключевые слова: ювенальная юстиция, Запад, семья, толерантность, культура потребления, потребитель.

1

На Западе происходит неуклонное изменение ценностных основ об­щества. Культ потребительского индивидуализма устанавливает, что ячейка общества — индивид, а не семья. Соответственно, пропагандиру­ются жизнь «для себя» и «антисемейность». Вместо утверждения интере­сов и прав семьи как коллектива любящих друг друга людей утвержда­ются права ребенка, которые к тому же противопоставляются правам родителей.

Ювенальная юстиция (далее — ЮЮ), используя риторику демократич­ности воспитания и охраны прав ребенка, меняет основы традицион­ного воспитания созданием системы антипедагогических воздействий.

Согласно доктрине ЮЮ, ребенка нельзя ни в чем ограничивать; он наде­ляется правом выбора жизненных практик и самостоятельного форми­рования своих жизненных установок. В качестве идеологической опоры для такого нововведения разработана концепция толерантности к детям, внешне выглядящая гуманистичной, но представляющая собой идеологи­ческий симулякр, спекуляцию на гуманистических ценностях.

Ограждение родителями детей от ложных ценностей, от наркотиков и алкоголя с точки зрения ЮЮ неправильно. Родители, которые пытаются ребенка в чем-либо ограничивать, т. е. «нарушать его права», рассматрива­ются как кандидаты на лишение родительских прав, хотя ребенок в силу своего именно детского развития не может являться самостоятельным субъектом, наделенным теми же правами, что и взрослый.

Ювенальная политика (в том числе форсайт-проект «Детство 2030») не ставит перед собой задач повышения рождаемости, заботы о детском здоровье, нравственного воспитания детей. Традиционные подходы к вос­питанию и образованию ребенка объявляются безнадежно устаревшими, ставится под сомнение идея родительской любви и необходимости вос­питания детей в семьях. Выдвигается требование заботы не о воспитании детей, а об их содержании и удовлетворении их прихотей. В традицион­ном смысле воспитание предполагает также наказание, но ЮЮ, отменяя наказание, отменяет и воспитание.

Само воспитание с точки зрения ЮЮ — неоправданное насилие. Иерар­хия детей (как еще не набравшихся ума и опыта) и родителей (как более мудрых и опытных) отменяется. Вместо декларирования детских обязан­ностей, послушания ребенка декларируются только его права. ЮЮ деле- гитимирует родителей, которые плохо обращаются со своими детьми, но отстраняет от воспитания родителей, которые любят своего ребенка, ибо родительская любовь (и связанное с ней принуждение детей к обучению и труду) объявлена помехой свободному развитию ребенка. Ювенальная идеология не выдвигает четких критериев, в соответствии с которыми ро­дители заслуживают лишения родительских прав. И это позволяет обру­шить репрессии на любых родителей.

В Калифорнии введен запрет на использование детьми в сочинениях слов «мама» и «папа», т. к. эти слова оскорбляют людей, которые состоят в однополых браках. Вместо слов «папа» и «мама» приемлемыми термина­ми считаются «родитель № 1» и «родитель № 2».

В ряде стран Европы началась атака на домашние задания; спускаемая «сверху» идеологическая позиция рассматривает их не как необходимые методы обучения, а как ограничение детских прав и давление на ребенка. Это способно привести к социальной деинтеллектуализации, к падению уровня образования в обществе. Требование выполнять домашние задания и уборку по дому; отказ в покупке мороженого ребенку в момент, когда он попросил; ограждение от наркотиков, алкоголя и претендующих на статус друзей представителей криминальной культуры становятся недопустимы­ми, нарушающими детские права и квалифицируются как насилие над ре­бенком.

Отказ родителей ограничивать своих детей не способствует тому, чтобы из них выросли талантливые писатели, музыканты, ученые и просто интел­лектуально и морально состоявшиеся люди. Семейный контроль — залог развития как отдельного ребенка (индивидуальный уровень), так и здоро­вого общества (социальный уровень). Но неолиберальные апологеты ЮЮ и других нормативных нововведений отказываются принимать данный тезис. Они вооружились новыми мерками здоровья и стали их предлагать человечеству, выставляя потребительский эгоизм, вещизм, гомосексуа­лизм, абстрактные права ребенка, не менее абстрактную толерантность и прочие инверсии нормами жизни, показателями современности и «но­вой нравственности», пришедшей на смену традиционной — архаичной, негуманной и рудиментарной.

Во многих европейских странах все больше людей лишается родитель­ских прав. Главные обвинения — ненадлежащие содержание и воспитание (воспитание как таковое), «перегрузка» детей учебными занятиями (ког­нитивное развитие ребенка), алкоголизм, жестокое обращение с детьми и т. д. Веским аргументом является бедность родителей, помещающая их в категорию риска. Почти при любых условиях можно сконструировать аргументы в пользу обоснования неблагополучности семьи, «защиты» ре­бенка (его изъятия из семьи). Так, в Германии «сегодня достаточно, чтобы чиновник службы по защите детей, посещающий семью даже в первый раз, пришел к заключению, что благополучию находящегося в семье ребенка угрожает опасность… Толкование опасности оставляется на усмотрение чиновника — в результате под опасностью может пониматься грязная оде­жда ребенка или небольшая площадь. квартиры» [9].

Детей изымали даже из родильных отделений больниц на основании мнения чиновника, что мать не готова к материнству вследствие отсут­ствия знаний об этом. Чиновники, в том числе бездетные, начинают диктовать родителям, как нужно воспитывать и содержать детей. Не­сговорчивость и сомнение родителей — еще одно псевдооснование для изъятия детей. Доказать ошибочность изъятия ребенка из семьи почти невозможно. Так увеличивается сиротство вместо борьбы с ним. К ес­тественному сиротству (и непониманию «отцов и детей») прибавляется искусственное.

Даже если суд оправдывает родителей, находящихся во время следствия в детских домах детей могут «перевоспитать» так, что они выскажут неже­лание возвращаться к родителям. Это возможно вследствие манипуляции сознанием ребенка, а также объективных, обусловленных возрастом пси­хологических особенностей. Бывает несложно настроить детей против ро­дителей, внушить им миф о злых маме и папе. Родителям могут запретить контактировать с детьми, поскольку те высказались против папы и мамы. Так круг замыкается.

В Германии находящиеся в приюте «Воробьиное гнездо» дети не хотели возвращаться домой. Потом выяснилось, что руководитель приюта скло­нял своих малолетних воспитанниц к сексу. Его признали виновным в пе­дофилии и приговорили к… одному году условно. В таком приговоре мы видим один из многочисленных примеров реального функционирования догмы толерантности, которая усредняет жертву с преступником, требует «уважительного» отношения к преступнику и тем самым уничтожает раз­личие между добром и злом, десакрализирует социально необходимые мо­ральные ценности.

2

Органы ЮЮ наделяются правом в рамках профилактического подхода самостоятельно решать, могут ли в семье происходить нарушения прав ребенка в будущем. Родителям предстоит отчитываться перед ювеналь­ными службами о доходах, финансовых тратах на ребенка и специфике воспитания. Представители новой должности «Уполномоченный (кем?) по правам ребенка» получают право на доступ к любой информации, включающей личную и семейную тайну. Целесообразно соблюдение презумпции невиновности, согласно которой следует доказать факты плохого обращения с ребенком, а не ориентироваться только на слухи, в том числе распространенные самими детьми, обиженными на роди­телей.

Согласно риторике, ЮЮ создана в интересах детей, но конструкт «инте­ресы и права ребенка» можно толковать по-разному. Формируется ситуа­ция, когда некие права ребенка (в том числе ему не нужные) реализуются путем создания родительского бесправия. С. Жижек правомерно усматри­вает в этом сведение семьи и родительского института к временному и рас­торжимому контракту между независимыми индивидами [3].

Возможность ребенка подать судебный иск на родителей — решитель­ный шаг к юридизации семьи, сведению этого социального института к контрактным отношениям между суверенными индивидами. Возмож­ность в США детей подать в суд на родителей, требуя денежных компенса­ций за невыполнение родительских обязательств, выступает проявлением логики обмена. Обязательства между детьми и родителями приобретают форму денежного выражения, обретают право перевода на язык денег — вполне капиталистическая логика всеобщей взаимозаменяемости, распро­страненная на семью [8].

Впрочем, вместо взаимозаменяемости, баланса обязательств конституи­руется односторонний процесс, по которому у родителей есть обязатель­ства перед детьми, а у детей перед родителями их нет (или, по крайней мере, они планомерно исчезают, ведь ЮЮ сохраняет приоритет «интере­сов» детей над интересами родителей). Когда семья становится совокуп­ностью независимых людей, а семейные отношения рассматриваются как контрактные, проникнутые обменной логикой капитализма, семья теряет свою аутентичность.

Поле закона (правовое регулирование семьи) может смещать поле нравственности и собственно человеческие отношения в семье заменять на правовые; чем шире регулируемая законом область, тем уже область, регулируемая нравственностью. Необходимо помимо правового (если это можно назвать в подлинном смысле правовым) регулирования оставлять место нравственным аспектам. Не все отношения поддаются только пра­вовому регулированию, в некоторых областях экспансия права неуместна. Наконец, юридизация семьи способна привести к тому, что сами члены семьи будут смотреть на отношения друг с другом в первую очередь сквозь призму закона. Ювенальные реформы приводят к трансформации точки зрения общества на семью, к прагматизации, контрактизации, формализа­ции семьи в массовом сознании.

Средства, которые тратятся на содержание ЮЮ в западных странах, целесообразнее было бы использовать для реальной борьбы с беспри­зорностью. Но борьба с беспризорностью, похоже, теперь нетолерант- на, т. к. ребенка нельзя ни в чем ограничивать, — и если он находит радости в беспризорной жизни, то пусть он ею продолжает наслаждать­ся, интериоризируя соответствующие ценности. В согласии с новой, толерантной, терминологией, отличающегося девиантным (или даже делинквентным) поведением подростка следует политкорректно назы­вать представителем иной субкультуры, которая наравне со всеми дру­гими заслуживает уважения. В таком случае и малолетнее криминальное сообщество требуется уважать наравне с детской секцией по игре в шах­маты.

«Если бы была подвергнута сомнению святость семьи и религии, то это… вызвало бы меньше споров, чем если бы усомнились в абсолютных до­стоинствах технического прогресса», — заметил американский мыслитель Дж. Гэлбрейт в середине 1960-х гг. [2. С. 256]. Нравы меняются (изменения навязываются «сверху», решениями государственных органов), и святость семьи подвергается сомнению; ЮЮ и потребительская культура выступа­ют значимыми факторами десакрализации семьи.

«Под флагом борьбы с архаичными традициями, нарушающими пра­ва отдельных членов семьи, разрушаются отношения между супругами, а правовая защита ребенка ведет к подмене института семьи институтом опекунства и к прочим эксцессам, которыми так богата практика ювеналь­ной юстиции. Семья — …форма единения между людьми, которая имеет наиболее ярко выраженную природную (биологическую) основу. Поэтому разрыв человеческих взаимоотношений на этом уровне является особен­но болезненным» [4]. Вопрос о ювенальном разрушении семьи — это не только вопрос психологии семейных отношений или социологии семьи. Это также важнейший вопрос политологии, политической и социальной философии.

Каждому ребенку нужны родители, даже если ювенальная пропаганда его убеждает в чем-то ином. Хорошие — с традиционной точки зрения — родители по сути являются оппонентами ЮЮ. Хорошие родители и хоро­шая культура способствуют почтительному отношению детей к старшим.

3

Ювенальный проект создает ситуацию, когда ребенок самостоятельно доносит на своих родителей. Здесь используется спекуляция на детских слабостях, аффектах и нерациональности поступков. Детям бывает свойст­венно из-за некупленной им вещи впадать в истерику, которая способству­ет желанию позвонить по «нужному» номеру и рассказать (с чрезмерными преувеличениями) о плохом обращении родителей. Детский телефон до­верия становится средством привития детям антинорм, связанных с коры­столюбием и доносительством.

Идущее в фарватере ювенальной парадигмы стимулирование доносов на родителей наносит сильный удар по семейным ценностям и семье как социальному институту. После доноса ребенка изымают из семьи, чем раз­рушают жизнь как его, так и его родителей. Возникает парадокс. Известно, что в детских домах и интернатах, воспитанники которых беззащитны, обычно практикуются значительно более жестокие наказания, чем в роди­тельских семьях. Ювенальное правосудие (если его можно именовать пра­восудием) под флагом борьбы с нарушением прав ребенка, изымая детей, определяет их в места, где права ребенка нарушаются в еще большей сте­пени.

Культивирование среди детей вседозволенности ставит традиционных «нетолерантных» родителей в оппозицию детям, и последние, в силу свое­го возраста не понимая настоящего положения вещей, оповещают органы «защиты их прав» о «нарушениях» со стороны родителей. Детей вовлекают в идеологическую обработку рассказами об их правах и об обязанностях родителей. Последние обязуются всячески угождать детям, потворствовать их капризам. Дети в духовном смысле слова перестают быть детьми сво­их родителей. Если дети будут думать, что не они обязаны родителям, а, наоборот, родители обязаны им, они начнут шантажировать обращением в «нужные» органы или действительно в них обращаться.

При более глубоком укоренении в массовом сознании идеалов ювеналь­ной философии родители будут восприниматься как нечто бесперспектив­ное и не достойное уважения. Уже идет «бунт Эдипа» против отцовства и заодно учительства. Эта идеология растит дерзкого потребителя, кото­рому будут чужды общечеловеческие ценности. Он будет осознавать за со­бой право оскорблять родителей и учителей и отсутствие у них права об­уздать его. В качестве аналогии вспоминается идея рассказа Стивена Кинга «Дети кукурузы». «В культуре, в которой “отцовское” понятие обязанности уступило “материнскому” императиву наслаждения, может показаться, что родитель не выполняет свою обязанность, если он… препятствует… детям в осуществлении их абсолютного права на наслаждение» [10. С. 128]. Ро­дители десакрализуются в глазах детей, и актуализируется особый виток конфликтности между поколениями.

Трудно согласиться со следующим заявлением И. С. Кона: против ЮЮ «выступают те же самые люди, которые заблокировали в России сексуаль­ное образование молодежи, используя ту же самую обманную риторику. Вместо обсуждения реальных проблем и трудностей ювенальной юстиции (ясно, что государство не может заменить ребенку родительскую семью) придумываются и тиражируются откровенно карикатурные антизапад­ные пропагандистские страшилки, которые общество затем принимает на веру. А так как доверие к государственным учреждениям в России нуле­вое, эту риторику подчас принимают даже искренние защитники детства» [6. С. 132].

Неясно, о какой обманной риторике пишет Кон. Незачем акцентировать внимание на том, что одни и те же люди выступают против ЮЮ и сек­суального образования молодежи, т. к. это не должно удивлять. А может, следует удивляться тому, что одни и те же люди выступают против ЮЮ и принятия новомодных европейских ценностей? И всегда ли это одни и те же люди? Да и в целом заявление Кона не является достаточным основани­ем для опровержения антиювенальных «страшилок». Оно просто безапел­ляционным способом дискредитирует их как страшилки, но даже не пыта­ется опровергнуть их. У Кона нет содержательных аргументов: мы видим не научный, а сугубо идеологический подход.

Введение ЮЮ оправдывают защитой прав ребенка. В СМИ вещают о ста­тистике переживших насилие детей. Этой теме специально предоставля­ется максимум эфирного времени. Показываются дети, подвергшиеся или якобы подвергшиеся жестокому насилию, демонстрируются семьи, в ко­торых родители являются садистами. Могут постоянно демонстрировать одну и ту же семью, а у зрителя из-за широты тиражирования таких репор­тажей в соответствии с известными психологическими закономерностя­ми возникает впечатление, будто таких семей очень много. Аналогичным образом, когда в СМИ продолжительное время по разным каналам вещают о падении одного самолета, у реципиента возникает впечатление, что речь идет о нескольких самолетах, потерпевших крушение.

Также приводится статистика, говорящая о распространенности наси­лия над детьми в обществе. Причем чаще всего эту статистику невозмож­но проверить. Для социальной легитимации ЮЮ требуется завышать ста­тистику, говоря, что чуть ли не каждый ребенок подвергается домашнему насилию. В итоге так называемая статистика сводится к манипулятивной пропагандистской идеологеме, призванной вызвать возмущение и протест против нетолерантных родителей и тем самым сформировать желание ут­вердить «систему защиты прав ребенка». Подвергать сомнению приводи­мые данные становится опасно, поскольку это влечет обвинение в потвор­стве насилию над детьми.

Ювеналы для придания легитимности своей программе знакомят обще­ственность с фактами о том, как один родитель долгое время издевался над ребенком, другой убил своего сына, третий изнасиловал дочь и пр. Лобби­сты выстраивают разговор с привлечением такого большого количества фактов семейного насилия и акцентацией внимания на его изощренно­сти, что у слушателей по мере их перечисления невольно создается лож­ный образ, будто насилие заполонило институт семьи и гнездится почти в каждом доме.

Такие апелляции создают эмоциональный фон, но не служат рацио­нальным, обоснованным аргументом в защиту ЮЮ, которая не борется с тенденцией насилия в семьях, а под флагом защиты прав ребенка ведет к пробуждению иных форм насилия — не только над детьми, но и над ро­дителями, учителями и обществом в целом. В обществе нагнетается эмоци­ональность спекуляцией на сводках о разных формах насилия над детьми со стороны родителей. Традиционная (в том числе юридическая) культура была призвана решать проблемы семьи без ее разрушения, а ЮЮ делает из норм проблемы, что влечет разрушение семьи как социального института.

Антипедофильская агитация оправдывает соответствующие акции. З. Бауман отмечает внезапно проснувшуюся в Великобритании антипедо­фильскую эпидемию, при которой дети в принудительном порядке изыма­лись из родительских домов, а в прессе печатались чудовищные рассказы о разврате в семьях. Это послужило десакрализации родительской любви к ребенку, представлению любой ласки и всякого жеста любви как сексу­ального домогательства [1].

Если в подобных акциях есть злоупотребление, если они заканчиваются такими далеко идущими выводами антисемейного характера, происходит серьезный удар по семье как главной, самой духовной из всех ячейке об­щества, первичной социальной группе, необходимой для полноценного развития ребенка. Этот удар не проходит бесследно. Если в прежние време­на шла замечательно описанная М. Фуко борьба с детской сексуальностью, то теперь каток пропаганды едет по родительской сексуальности — в том числе мнимой.

4

На самом же деле не происходит увеличения реальной борьбы с педо­филией. Скорее, ширится плацдарм для борьбы с любыми анти-перверсив- ными инициативами. В западном мире входят в силу запреты на квали­фикацию извращений как извращений и навязывается «воспитание» детей по принципу половой нейтральности, как существ… среднего пола, имею­щих право самим выбирать пол.

Парадокс, связанный с ЮЮ и со многими другими характерными для Запада изменяющими общество нововведениями, выглядит так: требу­ется одновременно проявление толерантности как к разным практикам и точкам зрения, так и к самому факту насаждения этой толерантной линии. Иными словами, прививается толерантность к толерантности.

Описываемые тенденции сопутствуют десакрализации традиционной системы образования и воспитания. Объявляется архаичным натуральный принцип существования общества — родственные связи. Этот принцип свойственен человечеству, и нет культур, его игнорирующих. ЮЮ опира­ется на антисемейную идеологию приоритета тотальной свободы ре­бенка над правом родителя его воспитывать. ЮЮ стремится взять под контроль родителей и легализовать свое единоличное право регламенти­ровать их отношения с детьми. Кто контролирует институт семьи, тот контролирует общество.

Другой стороной названного проекта является сокращение рождаемо­сти. По мере внедрения ювенальных технологий в обществе будет расти сомнение относительно того, стоит ли обзаводиться детьми. Оно будет подпитываться не только загипнотизированностью потребительским эго­измом и гедонизмом, но и неуверенностью в своей возможности на до­статочном уровне содержать ребенка. Ведь согласно ЮЮ, преследованию подвергаются родители, которые не могут обеспечить ребенку «стандарт достатка». Это выступает одним из эффективных способов изъятия детей из семьи — под видом неспособности родителей обеспечить высокий уро­вень жизни ребенку.

Здесь мы наблюдаем следующего рода хитрость. С одной стороны, вос­питание приравнивается к насилию, родители обязуются потакать при­хотям детей. А в условиях многочисленных соблазнов потребительского общества эти прихоти только растут, нанося серьезный удар по семейному бюджету. С другой стороны, уровень благосостояния должен соответство­вать желаниям детей, что в большинстве случаев просто невозможно. И для потенциальных родителей возникает стимул задуматься как о том, смогут ли они воспитать ребенка в условиях институционализированной вседо­зволенности и десакрализации воспитания, так и о том, смогут ли они обеспечить ребенка так, чтобы не вызвать у ювенальных служб подозре­ний о своей несостоятельности.

Такие размышления демотивируют к созданию семьи, не говоря уже о том, что они отвращают от многодетности. Даже однодетной семье со средним достатком трудно соответствовать принятому ювенальными структурами стандарту, не говоря уже о многодетной. Для «содержания» (слово «воспитание» здесь трудно применить) нескольких детей требуется учитывать несколько (персонифицированных в каждом ребенке) посто­янно растущих потребительских соблазнов, а также обширную и весьма дорогую жилплощадь.

Ювенальные технологии способствуют технологизации того, что по определению не поддается технологическому упорядочиванию. При тех- нологизации семьи и семейных отношений наступает регресс нравст­венности и торжество потребительски-биологического образа жизни.

Та форма семейного сосуществования, которая была признана традици­онной и в отношении которой наблюдалось общесоциальное согласие, утрачивает свою значимость. И если внутри нее существовали элементы вынужденного насилия (воспитания) родителей по отношению к ребен­ку, их нередко следует рассматривать как средство не распада семьи, а ее сохранения. Ювенальная система поощряет отказ мириться с этими явле­ниями, инициирует расшатывание прежних институциональных основ, их отрицание, приводящее к отрицанию семьи — той самой нормальной семьи, которая осуществляла нормальную социализацию.

Делегитимация семьи есть делегитимация социальности как таковой. Если на различных фронтах идет борьба с обществом, если оно прони­кается новой формой толерантности, а также потребительской культурой, которая разъедает его изнутри и превращает в совокупность деконсоли­дированных утративших чувство взаимной сопричастности и солидарно­сти атомистических единиц, сама социализация как таковая ставится под вопрос. А поскольку традиционный тип семьи постепенно представляется архаичным, поддерживающие ее системы и педагогические теории также утрачивают свою силу.

5

В общем, ЮЮ облегчает восстание детей против собственных родителей. Культивируя в детском сознании идею вседозволенности и создавая нели­цеприятный образ родителей, данный проект трансформирует основные нравственные устои общества. Говорится о правах детей, но умалчивается об их обязанностях, что вносит лепту в формирование инфантильного по­требителя, который считает, что ему априори обязаны все, а он — никому. Социум не способен существовать без четких нравственных устоев. Когда общество отказывается от воспитания, оно рискует в будущем пожать пло­ды этого отказа. Ведь каково молодое поколение сегодня, таково общество завтра — в нравственном, когнитивном, профессиональном и иных каче­ствах.

Именно потому, что ювенальные службы не подотчетны социуму, а их деятельность сопряжена с серьезной социальной деструкцией, данные службы следует называть антисоциальными. Но для своей легитимации они отнесены к разряду социальных служб, служб по делам защиты детей. Вспоминается оруэлловский новояз, где мир — это война, свобода — это рабство, незнание — это сила.

Да и в целом мировая история знает массу примеров, когда элемент ре­альности именовали противоположным его истинной сути образом. Так, власти современной Украины называют террористические действия в от­ношении народа Донбасса антитеррористической операцией. Американ­ский истеблишмент и подотчетная ему мировая пресса квалифицируют вероломные захватнические военные операции США как гуманитарные интервенции. Нередко диктаторы именовали свой режим демократиче­ским. В общем, используемая ювенальными проектировщиками ритори­ка — это совокупность превращенных форм, создающих видимость несу­ществующего в реальности смысла.

Философ В. К. Шохин заметил: «не совсем нелепа конспирологическая теория о том, что все-таки есть кто-то, кто хочет окончательно доконать западный мир. Причем делается это… через управление общественны­ми ценностями (скорее, антиценностями)» [7]. Данная теория из некогда конспирологического статуса перешла в статус реалистический, макси­мально приближенный к реальности, описывающий и объясняющий ход событий в мировой экономике, политике и культуре. Ее очерняют и на­зывают конспирологической те, кому не выгодно ее распространение, но необходимо углубление антиценностей, которые сегодня овладевают западным миром. Напротив, либеральные убеждения про самоорганиза­цию западной культуры, а заодно ее гуманизацию сегодня выглядят не­лепо. Они ничего не описывают и не объясняют, особенно когда прави­тельства принуждают к проектам типа ЮЮ. Следовательно, по критерию приближенности к здравому смыслу «конспирология» побеждает либера­лизм.

Наиболее влиятельные силы, которые пытаются оседлать глобализаци­онные процессы, — западные политики, сращенные с транснациональной корпоратократией, — ставят перед собой многие задачи, деструктивные с точки зрения человечества в самом широком смысле этого слова. Они стремятся уничтожить экономический, интеллектуальный и военный по­тенциалы различных стран и политико-экономических акторов, в кото­рых они видят своих конкурентов.

Мы наблюдаем, как транснационалы-глобалисты совершают государ­ственные перевороты, после которых вместо демократии и процветания в поверженных странах происходит обнищание народа. Они направляют силы НАТО бомбить неугодные страны в обход всякого международного права. Они расставляют для целых народов экономические ловушки с по­мощью МВФ и Всемирного банка, требуют проводить неолиберальные ре­формы, после которых экономика стран превращается в руины.

Они же пытаются насаждать глобализированную массовую потреби­тельскую культуру и так называемые европейские ценности (подрывающие жизнеспособность обществ) в разных регионах мира. Вместо социальных государств глобальным силам необходимы социально безответственные, утратившие государственный суверенитет структуры, управляемые тем же транснациональным капиталом. Отсюда и многочисленные призывы ми­ровых элит и их интеллектуальной обслуги к демонтажу госсуверенитетов, что якобы необходимо в условиях глобализации.

Наконец, вместо мощных гражданских обществ глобальным силам нуж­ны слабые, атомизированные, страдающие от депопуляции псевдообщест­ва, не способные к борьбе против транснационального капитала. Именно сплав ценностей, которые сегодня под флагом толерантности навязыва­ются западному миру, является эффективным идеологическим стандартом для дегуманизации, депопуляции, социальной атомизации.

Одно и то же веяние не может одинаково эффективно функционировать в условиях разных обществ, каждое из которых отличается от других мно­гочисленным количеством культурных особенностей. Где-то тенденция культурно приживается и вместо сопротивления со стороны обществен­ности встречает понимание. Но в других обществах это же явление сталки­вается с категорическим неприятием. Так, ЮЮ невозможна в традициона­листских мусульманских обществах, где немыслимо принятие идеи о том, что дети должны обладать полноценными правами, в том числе правом противопоставлять себя родителям; патернализм, характерный для этих обществ, несовместим с «ювенальным мировоззрением».

Господствующие за рубежом социально полезные культурные, право­вые, экономические, технические, технологические и т. д. явления следует принимать на свою социокультурную почву. Национальная автаркия здесь неуместна. Однако заимствовать нужно только то, что имеет пользу для нашего общества [5]. Если ЮЮ, пропаганда гомосексуализма и придание перверсиям статуса нормы очевидно вредны для российского общества, целесообразно отказаться от них. Однако в России, где давно сложилась поистине национально-культурная традиция инкорпорирования запад­ных нововведений (в том числе опасных), определенными (преимущест­венно либеральными) силами продолжается процесс продвижения ЮЮ и многих других культурных нововведений Запада.

В России у ЮЮ мало шансов прижиться и функционировать с такой же эффективностью, как на Западе. Приведем пример, на первый взгляд да­лекий от обсуждаемой темы. Когда европейский водитель видит, что у его коллеги по автоделу из находящегося на ходу автомобиля течет масло, он позвонит в специальные органы и заявит, что некто загрязняет окружаю­щую среду. В России с ее культурными особенностями такое бывает крайне редко; водитель просто посигналит «загрязнителю» о неполадке и известит о ней только его и больше никого, а в худшем случае равнодушно проедет мимо.

Наш водитель не станет извещать о происшедшем заинтересованные органы. Он, во-первых, просто не знает, куда следует обращаться. Во-вто­рых, у него и мысли не возникнет о необходимости рассказывать об уви­денном органам власти. В-третьих, подобное извещение не ассоциируется у него, в отличие от типичного европейца, с гражданским долгом и защи­той экологии. Сказанное указывает на неприятие в России практики до­носительства. И это — всего лишь один пример, касающийся различий между рядом европейских культур и российской культурой. У некоторых европейских народов донесение считается не просто нормой, а правилом хорошего тона, гражданским долгом, который каждый должен исполнять ради блага общества. В России подобные практики относятся к социально порицаемым и поэтому квалифицируются термином, имеющим крайне негативную коннотацию.

Мы сейчас не говорим о социокультурном благе или вреде принятия или отвержения доносительства — как в том, так и в другом случае имеются достоинства и недостатки. Речь о другом. Учитывая отрицательное отно­шение к доносительству в России, вряд ли люди станут в массовом порядке извещать специальные органы о том, что увидели, как на улице мама уда­рила ребенка, или слышат, как в соседской семье родители кричат на де­тей. Более того, практика физического наказания далеко не полностью ушла в прошлое в нашей культуре. Соответственно, в России ЮЮ не будет питаться той благотворной почвой, которую можно назвать массовым до­носительством.

Но, с другой стороны, подобные случаи полностью исключить из наших социокультурных реалий тоже нельзя. Дети, пусть не массово, но, если им предоставить возможность, будут шантажировать родителей доносом или действительно извещать так называемые органы опеки и службы со­циальной помощи о ненадлежащем поведении родителей. Некоторые люди в силу характерологической зловредности (зависть, личное непри­ятие и т. д.) будут доносить на соседей. Поэтому, акцентируя внимание на недоносительском характере российского народа, не стоит депробле- матизировать ЮЮ, представлять ее в качестве псевдопроблемы, надеясь на некую форму круговой поруки, при которой все знают, но каждый со­храняет молчание.

Многие западные социокультурные нововведения, которые широкой пропагандой сопрягаются с демократизацией и освобождением от ар­хаизмов, атавизмов, предрассудков прошлого, на деле служат нравст­венной хаотизации и освобождению человека от человеческого. Возмож­но, настает время писать новый «Закат Европы». Ведь толерантность к порокам автоматически оборачивается интолерантностью к добро­детелям.

Литература

1. Бауман З. Индивидуализированное общество / пер. с англ. под ред. В. Л. Иноземцева. М. : Логос, 2005.
2. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество / пер. с англ. М. : АСТ : Транзиткнига ; СПб. : Terra Fantastica,
3. Жижек С. Размышления в красном цвете. М. : Европа, 2011.
4. Зорькин В. Д. Суть права // Вопросы философии. 2018. № 1. — http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1851&Itemid=52 
5. Ильин А. Н. Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности // Вопросы философии. 2016. № 4.
6. Кон И. С. Телесные наказания в советской и постсоветской России // Общественные науки и совре­менность. 2012. № 3.
7. Пружинин Б. И., Апресян Р. Г., Артемьева О. В. и др. Мораль в современном мире и проблемы рос­сийской этики : материалы конференции — «круглого стола» // Вопросы философии. 2017. № 10. — http:// vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1774&Itemid=52 (дата обращения: 04.11.2022).
8. Ридингс Б. Университет в руинах / пер. с англ. А. М. Корбута. М. : ИД Высшей школы экономики, 2010.
9. Сумленный С. Ювенальная юстиция в Германии. — http://juvenalkanarod.ru/index/0-56
10. Фишер М. Капиталистический реализм / пер. с англ. Д. Кралечкина. М. : Ультракультура 2.0, 2010.

 

 

 

Ильин А.Н. Ювенальная юстиция: опасные социальные последствия // Свободная мысль №3, 2023. С. 45-58.