Неолиберализм как фактор роста неравенства и развития спекулятивно финансового сектора

В статье рост неравенства в мире связывается с политикой неолиберальных реформ. Неоли­берализм как идеология и практика подразумевает приватизацию государственной собственности, отход государства от социальной сферы, масштабную коммерциализацию. Автор развенчивает рыночный миф, согласно которому личная ответственность каждого гражданина сопряжена с общим социальным благом. Также подвергаются критике некоторые неолиберальные идеологемы, оправдывающие неравенство. От­мечается, что ряд развитых стран, принуждая правительства менее развитых стран осуществлять неоли­беральные реформы, сами воздерживаются от глубокого рыночного реформирования; именно это воз­держание послужило их развитию. Соответственно, неолиберализм для них — это прежде всего идеоло­гия и практика, ориентированная на экспорт и служащая торможению развития геополитических конку­рентов. Современная «экономика постмодерна» характеризуется виртуализацией, симулякризацией, фи­нансовой спекулятивностью. В статье наибольшее внимание уделяется развитию спекулятивно­финансового сектора, получившее распространение благодаря осуществлению неолиберальной полити­ки. Финансовые спекуляции рассматриваются как социально вредное явление, несущее свою долю от­ветственности за рост неравенства.

Ключевые слова: неолиберализм, неравенство, финансовые спекуляции, спекулятивный сектор.

 

Введение

Неолиберальный культ личной ответственности и личной вины за свои неудачи проти­воречит идеям общего блага, общего интереса, поскольку каждый занят только соб­ственными проблемами. Ответственность, как бы представляясь константой, переходя из одной сферы, оставляет дефицит самой себя в другой сфере; чем больше ее здесь, тем меньше там.

Противоречие личной ответственности идеям общего блага, как отмечает Д. А. Силичев, «ведет к оправданию общей безответственности по отношению к окружающей среде, общественному здоровью, условиям жизни и судьбе будущих по­колений» [1]. Д. А. Силичев отлично описал последствия неолиберализации, подо­рвавшей европейские социумы всеобщего благосостояния: рост безработицы, падение социально-экономической защищенности, снижение доходов рабочих на фоне роста прибыли корпораций (и повышение имущественного расслоения), нейтрализация дава­емых высшим образованием гарантий на высококвалифицированный труд, сворачива­ние социальных пособий, повышение пенсионного возраста, уменьшение пенсий, огра­ничение доступности медицинского обслуживания и т. д. Все это — не побочные про­дукты, а неотъемлемые результаты либерализации, которая, кстати, в европейских странах типа Великобритании и Франции произошла не в полной мере, а лишь частич­но. Полная либерализация привела бы к намного большему усилению перечисленных проблем. Хотя, с точки зрения неолибералов-фундаменталистов, это вовсе не пробле­мы, а достижения.

Следует особо подчеркнуть, что развитые страны Запада, элиты которых призы­вают правительства других стран переходить на неолиберальный путь, сами не имеют опыта мощной либерализации. Столь глубокой перестройки не было даже во времена известных рыночников — Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Конечно, рынок там силен, но не настолько, чтобы говорить о его полном господстве. В том числе по этой причине данные страны остаются развитыми. Помимо прочего, по сделанному в разных работах замечанию М. Г. Делягина, до достижения своего высокого развития они ока­зывали давление на спекулятивный сектор и не позволяли финансам, необходимым для реального сектора, уходить на спекулятивные рынки; в том числе поэтому они и стали развитыми [2; 3]. Иными словами, они противодействовали либерализации собственной экономики. Напротив, российская экономическая политика, сконцентрированная в ру­ках неолибералов, остается лояльной к спекулятивно-ростовщическому, социально вредному и непроизводительному сектору и, соответственно, недостаточно лояльной к реальному, производительному.

Для развитых западных стран неолиберализм — идеология, предназначенная в первую очередь не для личного потребления, а для экспорта в идеологическое поле геополитических конкурентов, чтобы тормозить их развитие. Истеблишмент центров мир-системы заинтересован в том, чтобы в других странах происходило «перенасыще­ние неолиберализмом». Ноам Хомский так формулирует неолиберальный подход к экономике: «Правила свободного рынка хороши для других, но не для меня, за исключением того случая, когда я нахожусь в благоприятном положении по отноше­нию к конкурентам» [4]. Ряд западных стран стали и остаются богатыми по разным причинам. Одна из них — ограбление колоний ранее и неоколоний в наше время. Дру­гая причина — нереализация в полной мере у себя либерального режима и, соответ­ственно, функционирование государства в ряде областей экономики, хотя бы частичное ограничение финансовых спекуляций, сохранение протекционизма, госпомощь «сво­им» корпорациям и т. д.

Стоит привести слова философа Дж. Грея: «Значение американского примера для обществ, имеющих более глубокие исторические и культурные корни, фактически сводится к предупреждению о том, чего им следует опасаться; это не идеал, к которому они должны стремиться. Ибо принятие американской модели экономической политики непременно повлечет для них куда более тяжелые культурные потери при весьма неболь­ших, чисто теоретических или абсолютно иллюзорных экономических достижениях…

Ожидать от России, что она гладко и мирно примет одну из западных моделей, означает демонстрировать вопиющее незнание ее истории, однако подобного рода ожидания, подкрепляемые подслеповатым историческим видением неолиберальных теоретиков, в настоящее время лежат в основе всей политической линии Запада…

Будет жаль, если посткоммунистические страны, где политические ставки и цена политических ошибок для населения несравнимо выше, чем в любом западном государстве, станут испытательным полем для идеологий, чья стержневая идея на практике уже оберну­лась разрушениями для западных обществ, где условия их применения были куда более благоприятными» [5]. Самое главное в контексте нашего изучения в приведенных словах — отсылка к Западу, имеющему разрушительный опыт реализации соответствующих идеоло­гий. Когда же говорят о том, что кто-то пытается подражать Штатам, эти фразы носят условный характер. Ведь чтобы подражать Штатам, нужно обладать таким же, как США, военным, информационным, экономическим и геополитическим влиянием в мире. Для полного подражания следует с аналогичным успехом вмешиваться в дела суверенных стран ради личной выгоды. Но столь мощных и вероломных акторов, как США, не существует. Следовательно, принятие американской модели экономической политики в условиях отсут­ствия такого глобалитета не приведет к его появлению и к обязательному экономическому развитию страны. К сожалению, посткоммунистические страны стали полем — но не столько для идеологии, решительно воплощаемой на практике в США, сколько для идеоло­гии, которую Вашингтон планомерно насаждает внешнему миру.

 

Материалы и методы

Материалами данного исследования являются работы отечественных и зарубежных ав­торов, раскрывающие главные особенности реализации неолиберальных проектов в контексте проблематики неравенства. База источников является междисциплинарной и включает в себя работы философов, экономистов, социологов и политологов.

Для осмысления неолиберализма как фактора роста неравенства применялись следующие методы и подходы:

• неомарксистский подход позволил критически оценить социально­экономические тенденции, проявляющиеся в условиях неолиберального общества;
• метод теоретической реконструкции был применен для выделения основ­ного содержания неолиберального проекта и последствий его реализации;
• системный подход позволил интегрировать различные исследовательские идеи для создания критической концепции неолиберализма.

 

Результаты и обсуждение

Весьма парадоксально выглядят жалобы либеральных авторов на рост имущественной поляризации; ведь он — закономерное явление в условиях свободного рынка. Многие российские либералы (А. Кудрин, Д. Медведев, Г. Греф — вполне подходящие приме­ры) утверждают о необходимости поднимать пенсионный возраст и отказываются от повышения зарплат бюджетникам, объясняя это тем, что экономика развита слабо и не вынесет большого числа пенсионеров и высоких зарплат. Только они забывают доба­вить, что экономика недостаточно развита именно благодаря либеральному экономиче­скому курсу. Они умышленно умалчивают, что им нужны деньги, полученные с помо­щью повышения пенсионного возраста, не для развития экономики России, а для раз­вития экономики наших геополитических конкурентов за счет России и ее народа. У них почему-то нет денег на социальные проекты, но для обогащения олигархата и для покупки американских облигаций деньги находятся всегда. Видимо, в эти «стратегиче­ски важные» сферы они и планируют направить средства, отобранные у людей, кото­рые достигли пенсионного возраста.

Утверждая необходимость повышения пенсионного возраста и вообще ухода государства из социальной сферы, монетаристы признают, что эти меры непопулярны. Данное наименование — эмоционально смягченная форма такого, более подходящего прилагательного, как «антинародные». Впрочем, как показала история либеральных реформ в России (и в ряде других стран), их авторам свойственно выступать от имени демократии и вершить совершенно антинародно-недемократическую политику, не счи­таясь с мнением широких социальных слоев.

Либералы часто высказывают недовольство реальными проблемами общества и экономики — на этом и строится их политическая риторика. Но эти проблемы актуали­зировались политикой, которая соответствует их идеологии. И после высказанного негодования либералы предлагают решать данные проблемы углублением рыночных реформ, что вызовет еще большее усиление проблем. Невозможно бороться с бедно­стью и имущественным расслоением типичным монетаристским рецептом — сокраще­нием финансирования социальных программ. Вовсе не ослабление государства, а гос­регулирование способно обеспечить людей такими правами и свободами, как право на жизнь, на достойную работу, на качественное и эффективное здравоохранение и обра­зование, на доступ к культуре, свобода от лишений, от страха перед завтрашним днем. Неолиберализм же, на словах абсолютизируя права человека и провозглашая равенство всех перед законом, дисфункционализирует перечисленные права, бросая общество в ситуацию, когда лишь деньги обеспечивают доступ к жизненно важным ресурсам (и, соответственно, право на них), а также наделяя бизнес возможностью эксплуатировать трудящихся и осуществлять манипулятивные рекламные кампании.

Рост неравенства — закономерное следствие функционирования на практике идеологии рыночного фундаментализма и, в частности, приватизации. Именно система экономического дерегулирования способствует тому, чтобы наиболее влиятельные максимизировали свое могущество (за счет остальных), не сталкиваясь с ограничения­ми, которые опираются на идеи социальной справедливости, необходимости более или менее уравнивать доходы. Вместе с ростом неравенства происходит перераспределение рисков; если блага концентрируются на социальном верху, большинство рисков — вни­зу. Создатели концепции «общества риска» утверждают, что в наше время риски пере­ходят границы государств и межклассовые барьеры, следовательно, риски входят в жизнь каждого независимо от статуса и уровня благосостояния (см. работу [6]). Дей­ствительно, никто полностью не защищен от экологических, техногенных и многих других рисков. Однако социально-экономическое положение все-таки коррелирует со степенью безопасности, и нельзя сказать, что абсолютно все независимо от их положе­ния одинаково незащищены и равны перед рисками. Есть специфические риски, харак­терные именно для социальных низов, да и в целом все-таки низы наименее защищены от рисков. Очевидно, малообеспеченные слои населения подвержены более значитель­ным рискам, которые связаны с недостаточным доступом к образованию, здравоохра­нению, экологически чистым продуктам питания, способствующим мобильности, со­циальным связям и т. д. Неолиберализация множит количество этих низов и, соответ­ственно, рисковость их положения. Статус, власть и богатство, сконцентрированные на социальной вершине, все более способствуют максимизации этих благ и усилению за­щиты от рисков. Социальные низы подобно магниту притягивают к себе риски, связан­ные с проблемами прокормить семью, дать детям образование, сохранить работу и т. д.

По заявлению Дж. Бхагвати, серьезное богатство должно подталкивать его обла­дателей к растрачиванию значительных сумм на общественное благо; здесь автор делает лицемерный вывод, что крайняя степень неравенства оборачивается лучшими последствиями, чем меньшая степень неравенства (по сути неравенство оправдывается) [7]. Читая такое интеллектуальное завихрение, сразу вспоминаешь пси­хологически значимую мудрость, призывающую во всем плохом искать что-то хоро­шее. Только автор забыл важный нюанс человеческой психологии: параллельно росту благосостояния растут потребности, и человеку хочется все большего. И весьма глупо на этом основании расхваливать неравенство (да еще и крайнюю его степень), так как, даже если сверхбогатые тратят деньги на общественные нужды, то лишь незначитель­ную часть по сравнению с тем, что своим «трудом» у общества отняли — особенно это касается финансовых спекулянтов, деятельность которых изначально вредна с точки зрения экономики и интересов общества. Их благотворительность — это зачастую «ве­ликодушное» предоставление одной рукой небольшой части того, что было награблено (обычно законным образом — в капиталистическом мире законы выражают интересы буржуазии) другой рукой. Можно ведь (насильственно) присвоить/украсть миллиарды долларов и пожертвовать миллионы рублей. И выходит, рука отобрала очень много, а потом чуть-чуть отдала; при таком раскладе вовсе не стоит эту руку боготворить. Осо­бенно термин «грабительство» здесь уместен, если вспомнить марксистскую концеп­цию отъема прибавочной стоимости, хотя ограбление может выглядеть и по-другому, то есть представляться в более явной форме. К тому же, как отмечает М. Г. Делягин, в наше время благотворительность является для коммерческих компаний убежищем типа офшоров и обеспечивает им неприкосновенность. Прозрачность некоммерческих не­правительственных организаций минимальна, чем пользуется крупный капитал, выде­ляя им средства. Низкая подотчетность НКО объясняется среди прочего их использова­нием в качестве инструмента США и их сателлитов для деликатных операций, в числе которых — организации государственных переворотов [8].

Ничто не говорит о возникновении у сверхбогатых потребности тратить деньги на общественные нужды, кроме оторванного от реальности нелепого психологизма и морализма. Факты как раз указывают на возникновение потребности использовать ка­питалы для еще большего упрочения власти и еще большего наступления как на права трудящихся, так на суверенитет национальных государств. Конечно, сверхбогатые за­нимаются общественной деятельностью, но и про усиление собственного влияния не забывают. В ряде случаев помощь определенным социальным группам только усилива­ет это влияние, поднимая престиж благотворителя в глазах общества.

В других случаях то, что называется общественной помощью, является ее пол­ной противоположностью. Известно, как влекомые стремлением к глобальной власти сверхбогатые занимаются инвестированием денег под видом общественного блага в общественное зло: на устроение государственных переворотов в разных странах мира с неугодным правительством (после чего общество этих стран обращается в нищету), на всяческие программы снижения рождаемости в мире и т. д. Так, вряд ли стоит назвать социально полезной деятельность фонда Сороса, которая заключалась в спонсировании ряда российских научных и образовательных учреждений и конкретных ученых, но также в переписывании учебников истории на русофобский лад. Едва ли полезна дея­тельность по созданию и распространению медицинских препаратов и генно- модифицированных продуктов, использование которых приводит к бесплодию. Вряд ли полезна поддержка ювенальной юстиции, скрывающаяся за благозвучным лозунгом защиты семьи и детства. Нередко богачи просто выводят капитал из своей страны. В общем, слова о том, что большое богатство должно стимулировать его обладателей к тратам на общественное благо, является всего лишь пожеланием, а не констатацией факта. «Должно» и «делает» — совершенно разные термины.

Идеологи говорят, что сверхбогатые меценаты и филантропы помогают бедным. Эти воззрения неизбежно наталкиваются на следующий факт: в том числе вследствие жадности «благотворителей» наступил финансово-экономический кризис, борьбу с ко­торым вместо «благодетелей» оплачивал обычный народ, который профинансировал этих «благодетелей». Идеологами также постулируется необходимость уважительно относиться к богачам и не требовать от них ничего, ибо «широкая душа» самостоятель­но поможет. Специально скрывается тот факт, что именно сконцентрированное в руках небольшой кучки людей огромное богатство является одним из условий распростране­ния бедности и нищеты. И если программы благотворительности начинают заменять собой масштабную социальную поддержку со стороны государства, наступает ситуа­ция «тушите свет».

Согласно одной из теорий, которые защищают неолиберальный порядок и фор­мируемое им неравенство, налогообложение сверхбогатых по более высоким ставкам уменьшит их мотивацию к труду и накоплению, причем настолько, что налоговые сбо­ры могут даже упасть. Мол, налоги для богатых должны быть минимальны, и тогда, получая еще большие доходы, богатые будут лучше работать и содействовать «проса­чиванию» благ сверху вниз, от верхов к низам. Хочется спросить: а где критерий, кото­рый указывает на «нормальный» доход экономического истеблишмента? С таким же успехом можно повышать их доходы до бесконечности, используя аргумент типа «чем они богаче, тем это лучше для всего общества и экономики». Если топ-менеджер вме­сто 500 тысяч получает 400, он перестает эффективно работать? Не лучше ли в таком случае найти менеджера, который будет хорошо трудиться за меньшие деньги? Остает­ся только пожалеть богачей, ведь они понесут серьезные, буквально несовместимые с жизнью потери. А вот бедных неолиберальному проекту не жалко; про них не говорит­ся в аналогичном ключе, что они, получая минимальные зарплаты, вследствие этого недостаточно хорошо работают. Наоборот, либералы из российского правительства в абсолютно хамской манере заявляют, что те из учителей, врачей и т. д., кто не доволен своими доходами, должны работать на две ставки, и вообще все, кто жалуется и не хо­чет увеличивать трудовую нагрузку, являются лентяями.

Видимо, бедные и богатые — два различных народа с принципиально разными психологическими механизмами, а теория неолиберализма носит расистский оттенок. Если доходы вторых нельзя трогать, поскольку упадет их мотивация к труду, первые изначально и априори работают малоэффективно, поэтому их доходы повышать необя­зательно. Конечно, напрямую это говорится в исключительных случаях, но не похожий ли вывод следует сделать из либерального аргумента о трудовой мотивации богатых, строящейся на сохранности их доходов?

Общественно нецелесообразно, если бы промышленники, создавшие важные для экономики страны и для обороны государства предприятия, внезапно закрыли их из-за высоких налогов. Однако высокие налоги позволят им получать несколько меньшую прибыль, а народу дадут хотя бы минимально справедливую форму распределения.

Напомним, что при неолиберальной заботе о сверхдоходах элит ускользает от внимания факт, что многие из них не занимаются социально полезной деятельностью. Некритично для экономики, если вдруг потеряет в доходах тот, кто создает совсем не обладающий необходимостью для широких масс товар и кто в рекламе этого товара го­ворит о его необходимости. Поскольку некоторые представители экономических элит «сделали себя» финансовыми спекуляциями, а игра на бирже, ростовщичество и т. д. оказывают глубокий вред экономике, объяснение в духе «будет плохо всем, если эти люди прогорят» являются прямой ложью. В общем, абсурдным выступает оправда­ние неравенства и неолиберализма посредством апелляции к тому, что богатые должны богатеть, и это в интересах всех остальных, так как якобы богатые создают рабочие ме­ста и вносят максимальный вклад в экономику. Спекулянты важный вклад не вносят, рабочих мест не создают, и их богатство не идет на пользу обществу. Благодаря их дея­тельности не просто социальное богатство отказывается увеличиваться, а производи­тельность — расти. Спекулятивный сектор в бешеной гонке за краткосрочной прибы­лью разрушает, все, что только можно разрушить, и приводит к наступлению кризиса. «Абсурдная диктатура биржевой игры учредила господство меркантилизма “последних дней”, апокалиптического меркантилизма, который, затеяв гонку в никуда, будоражит тело и туманит рассудок <…> Увлекшийся биржевыми играми капитализм рассчи­тывается за разрушенное прошлое, истребляя настоящее; он занимается выгодной рас­продажей мусора и скидывает на рынок мертвые идеи, которые — какими бы испор­ченными они ни были — поспешно восстанавливаются и подстраиваются под совре­менные пристрастия» [9].

Даже если мы говорим о производительном секторе, теория «просачивания» просто не работает. Не слишком много просачивается от доходов и тем более сверхдо­ходов фирм и предприятий в карман простых рабочих. Наоборот, наблюдается гипер­концентрация богатств. Этому способствуют многие факторы, в том числе плоская (и тем более регрессивная) шкала налогообложения. И даже если осуществляются со­циальные программы, все равно переходящие вследствие их функционирования блага в руки «низам» в ходе их покупательской активности переходят к «верхам». Непонятно, зачем уповать на это мифическое просачивание благ сверху вниз, если более целесооб­разно было бы распределять блага в соответствии с принципом социальной справедли­вости. Тем более представители низших классов, в отличие от своих классовых оппо­нентов, не выведут свои деньги в офшоры. И они имеют намного меньше возможно­стей скрывать собственные доходы от налогообложения. Помимо прочего, одна и та же денежная единица с разных позиций имеет различную ценность. Малая сумма, полу­ченная нищим, может спасти его от голодной смерти. Эта же сумма, полученная бога­чом, ничего столь кардинального в его жизнь не внесет. Данный факт с моральной сто­роны подкашивает любые оправдания неравенства.

Спекулятивная финансиализация — в некотором роде лицо глобального неоли­берализма. Спекуляции стали максимально прибыльным бизнесом в условиях глобаль­ного капитализма, что является необходимым следствием такого типа экономической системы, где капитал беспрепятственно ищет себе наиболее прибыльные сферы, кото­рыми являются в том числе чисто паразитические. Если нет законов, ограничивающих спекулятивные сделки, последние будут только поддерживаться самими экономико­политическими условиями. Если госсуверенитет размывается, капитал будет свободно перемещаться из страны в страну, представляя собой крайне мобильную номадическую единицу. Развившийся благодаря типично неолиберальному дерегулированию финан­совый капитал, как известно, вступает в противостояние с промышленным — не только в России, а в любых странах. Удушая промышленность, финансисты только способ­ствуют деиндустриализации и наступлению кризисов со всем спектром характерных для них негативных явлений. Глобальный финансовый капитал с его спекуляциями от­ветственен за многочисленные кризисы, за уязвимость национальных экономик перед финансовыми рынками и набегами спекулянтов, за различные аферы с надуванием фи­нансовых пузырей.

Как отмечает Г. Дерлугьян, политические меры монетаристов М. Тэтчер и Р. Рейгана вызвали раскрутку финансового маховика, что привело к перемещению ка­питалов из материального сектора в область финансовых спекуляций [10]. Позже ситу­ация только усугублялась на мировом уровне. Недаром были созданы сложные финан­совые связи на международном уровне и новые финансовые операции типа тех, кото­рые используют производные ценные бумаги, фьючерсы и т. д. Появился широчайший рынок необеспеченных облигаций, хеджевых фондов, низкокачественных кредитов. Даже частичный уход правительств из экономики в целом и от контроля над финансо­вым сектором в частности закономерно вызывает отток денег из реального сектора в спекулятивный, где результат краткосрочен, а прибыли обычно выше. В наше время не просто капитал, то есть промышленный капитал, торжествует свой триумф над трудом и над социальными завоеваниями трудящихся. Скорее, социально безответственный финансовый капитал одержал победу как над трудом, так над промышленным капита­лом. Современную мировую экономику можно называть в первую очередь финансовой, нежели производственной. Имеет смысл говорить о финансиализации экономики, проис­ходящей не параллельно расцвету неолиберализма и расширению его влияния, а благо­даря этому. Финансовый сектор стал контролировать самые разные сферы экономики.

Быстрая отдача, доходность от вложений в спекуляции отвращает от инвестиций в производственный сектор. Выросшая финансовая раковая опухоль в условиях рынка тормозит инновационные процессы и научно-технический прогресс. Отметим один па­радоксальный момент: неолибералы постоянно говорят о необходимости останавливать инфляцию и ради этого призывают реализовывать такие антиэкономические и антина­родные меры, как сжатие денежной эмиссии и снижение государственных расходов на социальные проекты. При этом именно характерный для неолиберальных режимов рост спекулятивного сектора раскручивает инфляционную спираль. Да и для решительного перехода на ресурсосберегающие технологии требуется не разрозненный рынок, где каждый актор действует в соответствии со своей выгодой, а совершенно антирыночная политика властей, принуждающая к прогрессу.

В целом рынок, еще крайне финансиализируемый, не способен в достаточной мере поддерживать и фундаментальную науку, которая нередко выступает основой для развития прикладной науки и для практических разработок, несущих выгоду. Фунда­ментальная наука требует значительной государственной поддержки, поскольку не дает однозначных рыночно выгодных результатов. Вообще роль фундаментальной науки в различных областях функционирования общества крайне высока. В условиях суще­ствования рыночной стихии этот крайне ценный ресурс способен только деградировать и разрушаться, поскольку воспринимается как нечто, требующее постоянного финан­сирования, но не дающее и не гарантирующее никакого точного результата (более по­дробно см. [11-13], см. также другие статьи автора, собранные в разделе «Образова­ние» на его сайте http://ilinalexey.ru/category/obrazovanie/).

Хотя, конечно, центры мир-системы оставляют за государством роль регулятора за разными сферами деятельности, и далеко не все отдается на откуп рынка, в том чис­ле и наука. Зато осуществляется массивная идеологизация, согласно которой другие государства должны покинуть экономику и общественную жизнь в целом и отказаться от всяческого субисидирования фундаментальной науки в частности.

Финансиализация мира дестабилизирует глобальную экономику. Она способ­ствует росту долгов и связанного с этим закабаления. Она множит различные риски, вымывает капитал из производственной сферы (превращает его из производственного в спекулятивный). Спекуляции стали способом перераспределения активов и возрастания неравенства. Эта система противоречит элементарному принципу социальной справед­ливости, согласно которой получать прибыль должен тот, кто отличается общественно полезной деятельностью. В результате развития финансово-спекулятивного сектора множатся риски наступления экономических кризисов, растет безработица, падает про­изводство, тормозится НТП, обесцениваются сбережения, снижается заработная плата, повышается имущественное расслоение как между классами внутри страны, так и меж­ду странами. Мы перечислили только наиболее значимые негативные эффекты, возни­кающие при финансово-экономическом метастазировании мировой экономики.

Диспропорция между производственным и финансово-спекулятивным капита­лом растет в пользу второго. Мы находим различные данные, касающиеся расширения паразитического спектра финансовых спекуляций. Согласно исследованию Б. Б. Рубцо­ва, если в 1990 г. мировой рынок долговых инструментов составлял 79 % мирового ВВП, то в 2010 г. — 144 %. Причем США с заметным отрывом лидируют в сфере объ­ема долговых бумаг. Опережающий рост финансовых активов в сравнении с ВВП — явление последних десятилетий [14]. Недаром именно в последнее время глобализация под флагом неолиберализма развернулась пышным цветом. Правда, В. В. Рубцов, по­добно многим либералам, наивно верит в то, что МВФ помогает попавшим в кризис­ную ситуацию странам, и в то, что страны «двадцатки» и международные организации типа МВФ и ВБ эффективно борются с последствиями кризиса.

Финансовый сектор с характерными для него быстро растущими объемами трансакций и оттоком в данную сферу человеческих и иных ресурсов получил домини­рующий статус, что вполне закономерно при господстве неолиберализма. В статье Л. Н. Красавиной, опубликованной в 2011 г., находим цифру объема производных фи­нансовых инструментов в $700 трлн, что является 12-кратным превышением мирового ВВП [15]. Имеется мнение, что к 2007 г. финансовые активы мира превышали мировой ВВП уже в десятки раз, а ВВП США в последние годы примерно равен $20 трлн, в то время как финансовых деривативов — более $200 трлн [16].

В другой работе содержатся данные более скромные: соотношение реальной и виртуальной экономики равняется 1:10, то есть в $60 трлн оценивается объем реального сектора, а в $600 трлн — виртуального со всеми его фьючерсами, деривати­вами и т. д. [17]. Глобальная финансовая надстройка превысила в своих масштабах ре­альный сектор и превысила мировой ВВП. Т. В. Игнатова и Т. В. Подольская также пишут, что число финансовых инструментов превышает размер реальной мировой эко­номики более чем в 10 раз. В 1980 г. мировые финансовые активы примерно равнялись мировому ВВП ($12 и $10 трлн соответственно), в 2007 г. они составляли $195 трлн, а с учетом вторичных деривативов объем финансовых активов превышал мировой ВВП в 12 раз. В 2008 г. объем мировых финансовых активов немного снизился под влиянием кризиса, составив $178 трлн, однако финансовая глубина (отношение объема финансо­вых активов к мировому ВВП) сохранилась на высоком уровне. Доходность финансо­вого рынка в докризисный период измерялась двузначными числами, хотя рост миро­вой экономики составлял всего несколько процентов. В пользу ничего не создающих спекулянтов происходит перераспределение важной части доходов, создаваемых в об­ласти производства. Сегодня глобальные финансовые рынки стали средствами пере­распределения денег от менее богатых к более богатым структурам и странам [18].

В 1970 г. около 90 % международного капитала шло на торговлю и долгосроч­ные капиталовложения и 10 % — на спекуляции; в 1990 г., наоборот, 90 % являлись спекулятивными, а 10 % расходовались на торговлю и долгосрочные капиталовложе­ния. К 1994 г. около 95 % от всего капитала было спекулятивным [19]. С той поры эти цифры только растут. Д. Котц приводит следующие данные. Доля прибыли финансо­вых корпораций в общей прибыли корпораций США в 1948 г. составляла почти 10 %, в 1992 г. — 30 %, в 2000 г. — 40 %, в 2008 г. (начало финансово-экономического кризиса) они упали до 10 %, после чего сразу же поднялись почти до 35 %. Аналогич­ная динамика видна по доле валовой добавленной стоимости финансовых корпораций в общей валовой добавленной стоимости корпораций США: от 4 % в 1948 г. до 14 % пе­ред мировым финансово-экономическим кризисом [20]. Совокупный ежедневный объ­ем финансовых операций на международных рынках в 1983 г. составлял $2,3 млрд, к 2001 г. достиг $130 млрд [21].

В статье А. В. Бузгалина показан планомерный рост объемов рынка деривативов с 1998 по 2007 гг., что указывает на темпы развития финансового капитала, существен­но опережающего динамику капитала в сфере реального производства. Наблюдается особо значимое влияние финансового сектора «на все системы аллокации ресурсов и координации (направления потоков инвестиций, принятие решений, структура цен и т. п. во всей экономике определяется ныне во многом конъюнктурой финансового секто­ра…). Кроме того, приоритетное развитие финансового капитала вызвало волну дерегулирования; финансовые спекуляции стали “регулятором” — субститутом госу­дарственного воздействия на экономику» [22].

Важный фактор доминирования финансового сектора над промышленным — промышленники для создания производств должны обеспечивать финансистов посред­ством взятия кредитов под высокую процентную ставку. На почве пропагандируемой экономической свободы возникает целая система финансового капитала, который, за­нимаясь социально вредными ростовщическими спекулятивными проектами, отрывает­ся от реальной экономики. В конечном итоге безудержный рост влияния спекулятивно­го капитала становится благодатной основой для финансово-экономических кризисов.

Для нормальной экономики повышение могущества спекулятивного фиктивного и не отличающегося социально полезностью сектора следует квалифицировать как крайне серьезную дисфункцию.

Деньги не предназначены для того, чтобы стать товаром, но в разные эпохи они наделялись этой «функцией», которая справедливо порицалась. Еще Аристотель писал: «Так как хрематистика расположена рядом с экономикой, люди принимают ее за саму экономику; но она не экономика. Потому что хрематистика не следует природе, а направлена на эксплуатирование. На нее работает ростовщичество, которое по понят­ным причинам ненавидится, так как оно черпает свою прибыль из самих денег, а не из вещей, к распространению которых были введены деньги. Деньги должны были облег­чить торговлю, но ростовщический процент увеличивает сами деньги. Поэтому этот вид обогащения самый извращенный». Также и Катон Старший утверждал: «А предка­ми нашими так принято и так в законах уложено, чтобы вора присуждать ко взысканию вдвое, а ростовщика ко взысканию вчетверо» [23].

 

Выводы

В разных исследованиях данные о росте финансового сектора по сравнению с реаль­ным сектором различаются. Для нас главное — вовсе не поиск окончательной истины относительно данного соотношения, а простой факт: финансовая сфера растет и увели­чивает свое влияние, равно как спекулятивный сектор становится все более значимым в мировой экономике.

Огромные доходы спекулянты получают не как вознаграждение за создание и прирост общественного/национального богатства (сколько бы ни уверяли в этом за­щитники неолиберализма), а как прибыль, полученную посредством отбора у общества значительной части этого богатства, произведенного без помощи с их стороны «… бо­гатство верхушки — и страдания внизу — проистекает из денежных трансферов, а во­все не из производственных процессов» [24]. Личные доходы и общественная польза не всегда связаны между собой; вовсе необязательно те, кто получает огромную прибыль, имеют большие показатели социально необходимой продуктивности. На это указывает хотя бы следующий факт: ученые, которые разработали действительно полезные обще­ству технологические инновации, почти ничего на этом не зарабатывают, однако зара­батывают на их изобретениях те, кто внедрил их в производство. Можно сказать, что это полбеды, ведь богачи ничего не изобрели, но внедрили. Однако максимально зара­батывают даже не они, а те, кто своей спекулятивной деятельностью только подрывает основы экономики. В общем, тезис «больше получает прибыли тот, кто приносит мак­симальную помощь обществу» не соответствует эмпирической реальности. В этом за­ключается одна из фундаментальных несправедливостей, формируемых неолиберализ­мом и неспособных быть устранимыми рыночно-монетарными методами. Однако спе­куляции — и неолиберализм в целом — опираются на спекулятивную философию, ко­торая пытается обосновать и оправдать существующее положение вещей. Аспекты практики либерализма навязываются мировой общественности соответствующим фи­лософско-идеологическим производством.

Равенство и свобода противоречат друг другу намного меньше, чем свобода и неолиберализм. Мировая экономика перевернута с ног на голову. То, что должно нахо­диться внизу, в подчиненном состоянии, стоит наверху. Денежная часть призвана об­служивать производственную. Однако все наоборот. Мало того, эта денежная область превратилась в чистый симулякр, в социально вредный и всеуправляющий организм с его печатанием денег из ничего, банковской системой, занимающейся ростовщиче­ством и надуванием финансовых пузырей. Б. Брехт использовал афоризм: что такое ограбление банка по сравнению с основанием банка? Иными словами, есть незаконное ограбление, а есть законное ограбление. И наверняка законная его форма (основание банка) несет значительно больше прибыли.

 

Список источников

1. Силичев, Д. А. Социальные последствия перехода от индустриализма и модерна к постиндустриализму и постмодерну / Д. А. Силичев. // Вопросы философии. — 2005. — № 7. — С. 3-20.
2. Делягин, М. Г. Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить / М. Г. Де­лягин. — Санкт-Петербург : Питер, 2016. — 320 с. 
3. Делягин, М. Г. Россия в большой игре. На руинах потсдамского мира / М. Г. Деля­гин. — Москва : Книжный мир, 2016. — 352 с. 
4. Тарасов, А. «Хомскианская революция» в России / А. Тарасов. // Скепсис. — URL: http://scepsis.net/library/idhtml
5. Кара-Мурза, С. Г. «Перетекание рынка в общество» как политическая проблема / С. Г. Кара-Мурза, И. А. Тугаринов. // Контуры глобаль­ных трансформаций : политика, экономика, право. — 2015. — Т. 8, № 5 (43). — С. 42-49.
6. Бек, У. Общество риска. На пути к другому модерну / У. Бек ; перевод с немецкого В. Седельника и Н. Федоровой. — Москва : Прогресс-Традиция, 2000. — 384 с. — Пе­ревод изд.: Risikogesellschaft Auf Dem Weg in Eine Andere Moderne / Virich Beck, 1986. 
7. Бхагвати, Дж. В защиту глобализации / Дж. Бхагвати ; перевод с английского ; под редакцией В. Л. Иноземцева ; Центр исслед. постиндустр. о-ва, Журн. «Свободная мысль-XXI». — Москва : Ладомир, 2005. — 406 с. — Перевод изд.: In defense of globalization / Jagdish Bhagwati. New York, 2004. 
8. Делягин, М. Г. Конец эпохи : осторожно, двери открываются! Том 1. Общая теория глобализации / М. Г. Делягин. — 12-е изд., перераб. и доп. — Москва : ИПРОГ, Книжный мир, 2019. — 832 с. 
9. Ванейгем, Р. Письмо моим детям и детям грядущего мира / Р. Ванейгейм ; перевод с французского М. Лепиловой. — Москва : Гилея, 2015. — 116 с. — (Планы на буду­щее). — Перевод изд.: Lettre a mes enfants et aux enfants du monde a venir / Ra­oul Vaneigem. Paris, 2012. 
10. Дерлугьян, Г. Адепт Бурдье на Кавказе : эскизы к биографии в миросистемной перспективе / Г. Дерлугьян ; перевод с английского. — Москва : Территория буду­щего, 2010. — 560 с. — Перевод изд.: Sketches for biography in a world-system perspec­tive / G. Derlugyan, 2010. 
11. Ильин, А. Н. Культура потребления и коммерциализация науки / А. Н. Ильин.  // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре государ­ственного технического университета. Науки о человеке, обществе и культуре. — 2017. — Т. 2, № 3 (31). — С. 51-60.
12. Ильин, А. Н. Утилитаризация науки в обществе потребления / А. Н. Ильин.  // Свободная мысль. — 2019. — № 1. — С. 79-88.
13. Ильин, А. Н. Образование, поверженное реформами : монография / А. Н. Ильин. — Москва : Университетская книга, 2020. — 392 с. 
14. Рубцов, Б. Б. Глобальные финансовые рынки : масштабы, структура, регулирова­ние / Б. Б. Рубцов.  // Век глобализации. — 2011. — № 2 (8). — С. 73-98.
15. Красавина, Л. Н. Тенденции и перспективы реформы мировой валютной системы / Л. Н. Красавина.  // Век глобализации. — 2011. — № 1 (7). — С. 29-43.
16. Егоров, Д. Г. Глобальное потепление и экономическая теория : преодоление кризиса мировой цивилизации / Д. Г. Егоров, А. В. Егорова. // Век глобализации. — 2020. — № 2 (34). — С. 45-54.
17. Филюхина, С. В. Глобальные тенденции развития мира / С. В. Филюхина. // Век глобализации. — 2012. — № 2. — С. 179-188.
18. Игнатова, Т. В. Возможности глобального управления мировой финансовой систе­мой : реалии и перспективы / Т. В. Игнатова, Т. В. Подольская.  // Век глобализации. — 2014. — № 2 (14). — С. 119-128.
19. Хомский, Н. Классовая война : интервью с Дэвидом Барзамяном / Н. Хомский ; пере­вод с английского С. А. Мельникова. — Москва : Праксис, 2003. — 326 с. — перевод изд.: Interviews with David Barsamian / Noam Chomsk, 1996. 
20. Бузгалин, А. В. [Рецензия] / А. В. Бузгалин. // Вопросы политической экономии. — 2015. — № 4. — С. 138-152. — Рец. на кн.: Взлет и падение неолиберального капитализма / Д. Котц. Кембридж, Гарвард, 2015. 257 с.
21. Харви, Д. Краткая история неолиберализма : актуальное прочтение / Д. Харви ; пе­ревод с английского Н. С. Брагиной. — Москва : Поколение, 2007. — 288 с. — Пере­вод изд.: A Brief History of Neoliberalism / David Harvey. USA, 2007. 
22. Бузгалин, А. Мировой экономический кризис и сценарии посткризисного развития / А. Бузгалин. // ИНТЕЛРОС — Интеллектуальная Россия : [сайт]. — URL: http://www.intelros.ru/subject/figures/aleksandr-vladimirovich-buzgalin/7179- mirovoj-yekonomicheskij-krizis-i-scenarii-postkrizisnogo-razvitiya.html.
23. Кара-Мурза, С. Г. Политэкономия индустриализма. Мифы и реальность / С. Г. Кара- Мурза. — Москва : Родина, 2018. — 272 с. 
24. Стиглиц, Дж. Ю. Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему буду­щему / Дж. Ю. Стиглиц ; перевод с английского Е. Рождественской. — Москва : Эксмо, 2015. — 255 с. — Перевод изд.: The price of inequality : how today’s divided society endan­gers our future / Joseph E. Stiglitz. New York, 2012. 

Ильин А.Н. Неолиберализм как фактор роста неравенства и развития спекулятивно финансового сектора // Известия высших учебных заведений. Социология. Экономика. Политика №1, 2022. С. 41-56.