От информационной дезориентации к поверхностному потреблению информации

В статье утверждается, что в современном информационном обществе монументаль­ные истины теряют свое первоначальное значение. Они заменяются на метарас­сказы и метанаррации, легитимация кото­рых ставится под вопрос. Информационная многомерность соотносится скорее не с ре­альностью, а с нашим восприятием реаль­ности — расколотым и расщепленным. Ин­дивиду оказывается трудно адаптироваться к информационной стихии, что сказыва­ется на состоянии его сознания и рожда­ет феномен поверхностного потребления информации.

Ключевые слова: гиперинформатизация, информационное потребление, консьюмеризм.

В одной из предыдущих статей [1] мы анализировали взаимосвязь гиперинформационности и укоренения потребительской культуры. В условиях переизбытка информации человек теряет способность качественно ее перерабатывать, его внутренний мир теряет глубину, а заинтересованный взгляд скользит по поверхности информацион­ного многообразия, не проникая внутрь и не осмысливая должным образом содержательное богатство получаемых сведений. Возника­ет феномен поверхностного информационного потребления. В на­стоящей работе мы продолжим начатое исследование, расширив ар­гументацию, подтверждающую взаимосвязь гиперинформатизации и консьюмеризма.

Как пишет известный итальянский писатель и философ У. Эко, «во времена Наполеона человек, скончавшийся в сорок лет, за свою жизнь был свидетелем лишь одного значительного истори­ческого события — Французской революции. Сегодня есть люди, ко­торые видели и Вторую мировую войну, и распад Советского Союза, и разрушение Башен-близнецов. Наша жизнь стала продолжитель­нее, но и суматошнее, на нас постоянно обрушивается множество со­бытий, которые порой трудно переварить. Мы достаточно успешно с этим справляемся, но это требует потрясающе устойчивой нервной системы» [2]. На каждый следующий этап развития тратится меньше времени, чем на предыдущий. История ускорилась, побежала вперед, и возникло ощущение достижения некоей сингулярности.

Сверхвысокие скорости изменений разрывают ткань ци­вилизационной, культурной и социальной материй. Составляю­щие общество индивиды разделяются на лидеров и отставших, адаптированных и дезадаптированных, новаторов и ретроградов, прогресси­стов и консерваторов.

По мнению Р. Чалдини, мы сегодня живем в мире, где большая часть информации имеет возраст менее 15 лет, а в отдельных областях науки объем знания увеличивается вдвое каждые 8 лет [3]. Е. Ю. Журавлева приводит сле­дующие сведения. В 2009 г. объем цифровых данных вырос на 62% по сравне­нию с 2008 г. (до 0,8 зеттабайта); объем цифровых данных, созданных к на­чалу 2010 г., равен 1,2 зеттабайта, а в 2011 г. он достиг 1,8 зеттабайта. К 2020 г. количество данных вырастет в 44 раза — 35 зеттабайт. В 2008 г. компанией Google зафиксирован 1 трлн уникальных URL-адресов в интернете, а YouTube отмечает, что каждую минуту на сайт загружается 24 часа нового видео [4]. Может быть, эти данные несколько преувеличены, но неумолимо возрастаю­щий объем когнитивно-информационной сферы очевиден, и этот факт нельзя игнорировать.

Помимо роста информации, возрастает объем информационно­го спама, который все труднее отличить от достоверных сведений. Даже ин­тернет-энциклопедии не спасают дела. Например, «Википедия», учитывая ее открытость (возможность любому вносить в нее коррективы), не может от­ражать картину мира объективно. Коллективное авторство статей зачастую дает противоречивое описание и интерпретацию тех или иных личностей или событий.

Эпохе глобализации свойственна запутывающая сознание информа­ционная избыточность. В расширяющемся поле информационной доступ­ности все сложнее найти полезные и структурированные сведения. Инфор­мация становится знанием после обработки, сортировки и анализа, которые сильно затруднены в силу избыточности исходных данных. Е. Ю. Журавле­ва справедливо отмечает, что слова Т. С. Элиота — «Где жизнь, которую мы потеряли в существовании? Где мудрость, которую мы потеряли в море зна­ния? Где знания, которые мы потеряли в потоке информации?» — можно про­должить строкой: «Где информация, которую мы потеряли в потоках дан­ных?» [4]. Из данных появляется информация, из информации — знание, из знания — мудрость.

Прогресс возможен в технике, в знании, но не в природе человека. Воз­можности восприятия человека остаются неизменными, а информатизация и быстрая связь, как говорит З. Бауман [5], затопляют и подавляют память. До­бавим, что они подавляют и национальную память, что сказывается на наци­онально-культурной идентичности человека. Поэтому неудивительно возник­новение мечты о трансгуманизме как технологии развития человека, который в силу расширения биологических возможностей был бы способен не отста­вать от объективно происходящих процессов, мог качественно перерабатывать большой объем информации, сохраняя свою идентичность и внутренний нрав­ственный стержень. Правда, пока идеи трансгуманизма о создании «постчело­века» остаются утопией. Как замечал еще А. Тойнби, человек намного лучше справляется с неживой природой, чем со своей собственной: он достиг успеха в сфере интеллекта и know how, но оказался неудачником в сфере духа [6].

Традиционно считается, что при дефиците необходимой инфор­мации лакуны заполняют мифы. Но в эпоху всеобщей информатизации это убеждение в некотором смысле перестало работать, поскольку проблема со­стоит не в заполнении лакуны, а в появлении множества лакун. Соответст­венно, информационная теория, в которой постулируется взаимосвязь между недостатком информации и эмоциональным напряжением, с одной стороны, теряет значимость, поскольку наблюдается информационный переизбыток, а с другой — обретает еще большую актуальность, так как переизбыток ин­формации далеко не всегда сопряжен с получением действительно необходи­мых сведений. Парадоксально, но факт.

В мире средств массовой коммуникации — мире гиперреальности — стало трудно разобраться, что является реальным отражением какого-либо аспекта действительности, а что — его полной фабрикацией. Так одновремен­но скрывается действительность и сам факт ее сокрытия.

Специфика информационного потребления в современную эпо­ху состоит, в частности, в том, что одно псевдоновостное сообщение, вызы­вая определенные эмоции (радость, негодование, возмущение, страх), спустя некоторое время забывается, давая возможность проникновению в менталь­ное пространство другому, тоже эмоционально насыщенному, но столь же бес­содержательному. Именно на эмоциональной, а не знаниевой составляющей основываются многообразные сообщения, вовлекаемые в бесконечную по­требительскую игру. Их притягательность для потребителя сокрыта в их спо­собности обеспечивать минутное переживание, при этом действительно цен­ные факты, касающиеся общественной жизни, редко привлекают внимание. Сиюминутность информации, ее постоянное обновление сводится к беско­нечному вытеснению одних сведений другими, когда все события обладают примерно одной и той же значимостью. Новость дня, новость часа, новость минуты, новость секунды… — все это приводит к громадной перегрузке созна­ния и утрате способности определять приоритеты в осмыслении действитель­ности, разграничивать действительно важную информацию и псевдоинфор­мационный спам.

В информационном поле обитает множество так называемой кон­спирологической информации, цель существования которой — компромета­ция, недопущение серьезного отношения к исследованиям в нежелательном для кого-то направлении. Так, многие американцы под влиянием американ­ского телевидения искренне считают, что именно Россия выступила агрессо­ром в военном столкновении Грузии и Осетии. Домыслов может быть сколь­ко угодно, но где правда? Зачастую новостные сообщения не имеют никакого отношению к реальности. Борьба с коррупцией на экране телевизора может скрывать еще больший рост коррупции внутри властных структур, провоз­глашаемая политика укрепления армии может выступать ширмой, за кото­рой прячется развал института защиты страны. Естественно, часть новостей отображает действительность такой, какая она есть, но рядом сосуществуют псевдоновости, дискурс которых сплошь мифологичен и в меру своей мифо­логичности не приемлет рационализм и научный способ мышления.

В наше время нередко непонятно, чему можно верить и верить ли вообще чему-нибудь. За правду можно принять как правду, так и ложь. Ка­ждая мысль наталкивается на оппонента, но не нейтрализуется антиподом, любое обвинение встречает оправдание в агональном коммуникационном

пространстве, создающем включенность в изнуряющую интерпретационную активность. Медиапродукты создаются не просто так, а в том числе ради иде­ологической или экономической выгоды. Они вносят свой вклад в формиро­вание общественного сознания и направление его в определенное русло. Так что культурные продукты вполне могут быть и зачастую являются политиче­ски, идеологически или экономически ангажированными.

Информационная перегрузка и мифологизаторство, наносящие удар по рациональному мышлению, возникают необязательно благодаря злой воле какого-то одного формирующего специфику медиадискурсов актора, а вслед­ствие деятельности совокупности акторов. У каждого из создателей медиасо­общений в отдельности нет цели создать противоречивый образ в сознании реципиента, но он генерируется благодаря не столько персональной (локаль­ной) воле, а в силу сосуществования персональных воль, каждая из которых конструирует свой репортаж, отличный от других. Совокупность персональ­ных воль — примерно то же самое, что точечная власть в фукианском пони­мании — децентрированная, разновекторная и исходящая из разных точек локализации властных очагов. Некоторые из акторов не манипулируют со­знанием, а убеждают, так как искренне считают распространяемую информа­цию истинной и полезной. Но когда таких акторов становится слишком много и они вовлекаются в противоречивое взаимодействие, это отражается на пси­хологическом и нравственном состоянии реципиентов.

Когда общественности долгое время внушают одно, а потом начина­ют активно убеждать в противоположном, после чего придумывают что-то третье, люди не могут быть твердо убежденными ни в чем. Или же если ауди­торию долгое время убеждают в чем-то и с экранов телевизора, и с газетных страниц, и через интернет, отказывая в праве на существование альтернатив­ным точкам зрения, люди утрачивают способность критически оценивать по­ступающую информацию. Они получают представление не о реальной карти­не общественных событий, а только о транслируемой через СМИ.

Массмедиа не только отображают реальный мир, но во многих слу­чаях создают альтернативную реальность, которая не обязательно копирует действительность, но и противоречит ей, а заодно противоречит самой себе в силу нагромождения взаимоисключающих сообщений. Этот виртуальный мир подменяет реальный. Многочисленные потоки противоречивой инфор­мации создают такую ценность, как доверие ко всему, а значит, ни к чему. Ка­ждая монументальная истина с неизбежностью сменяется следующей — бо­лее монументальной и более истинной. А если они сосуществуют, сознание реципиента возникает хаос, когнитивный диссонанс. В мире множествен­ности восприятия реальности сама реальность становится множественной. Объективный мир не поддается в своей цельности человеческому восприя­тию; мы видим не действительность, а ее определенную модель, которая со­здается фигурирующим вокруг нас огромным спектром систем описания реальности — от малых (новости) до больших (концептуальные системы ми­ровоззрения). Накладываясь одна на другую, вступая в конфликт, затмевая друг друга и вовлекаясь в некую информационную диффузию, эти системы конституируют соответствующий образ реальности, полный погрешностей, противоречий и неточностей.

Сталкиваясь с противоречивыми мнениями, мы начинаем сомне­ваться в истинности представленных нашему вниманию теорий. «Сосу­ществование двух противоположных верований естественно переходит в „со-мнение“» [7, с. 417]. Сила сомнения в таком (антагонистическом) слу­чае будет обратно пропорциональна серьезности и убедительности фактов, подкрепляющих ту или иную концепцию. Многие так называемые ново­сти звучат именно как домыслы, и в конце концов одновременно наблюда­ется как перенасыщение сведениями, так и настоящий информационный вакуум. Сознание, научившееся различать одни мифы, сталкивается с не­обходимостью различать и разоблачать другие, в отношении которых име­ющийся опыт критического анализа недостаточно эффективен. Возника­ют когнитивные риски, создается вакуум в экзистенциальном измерении смыслов, ацентричность мировоззренческой системы. Реципиент превра­щается в неразумное дитя, которое заблуждается в массиве сведений, при­зывов, знаков, увещеваний, устрашений и успокоений, характерном для информационной эпохи с присущим ей высоким уровнем рисков и непри­емлемых для человека случайностей. В информационном мире нет посред­ника, который говорил бы, стоит ли всерьез воспринимать то или иное информационное произведение [8], отделял бы откровенный бред от исти­ны. В результате чувство устойчивости и прочности мира притупляется, реальность превращается в аморфный, трудноразличимый объект, теря­ет конкретные очертания. Человек, реализуя потребность в осмысленной и целостной картине мира:

• или начинает верить всему подряд, не желая тратить умственные си­лы и время на сомнения (но противоречия диссонируют с проявлени­ем экономии мышления, и его субъектность лишается целостности, шизофренируется);

• или перестает верить чему бы то ни было, представляет информаци­онный мир как бессмыслицу и превращается в отъявленного скепти­ка; эта апатичная стратегия дает возможность сбросить напряжение, обусловленное гиперинформатизацией, но не позволяет удовлетво­рять когнитивные потребности;

• или доверяет только наиболее близким его системе ценностей идеям.

Таким образом, сохраняется собственная картина мира путем отри­цания сведений, могущих ее разрушить. Р. К. Омельчук в этой связи отмечает, что благом является свое, которое означает не принадлежащее человеку, а со­ответствующее ему, его представлениям, жизненному опыту, укладу жизни [9]. Новое мнение принимается, только если оно согласуется с уже присущей человеку верой, если выглядит правдоподобно с точки зрения имеющихся представлений. Приятные впечатления, связанные с индивидуально близкой системой взглядов, вытесняют неприятные, преграждают доступ любой вы­зывающей неудовольствие и когнитивный диссонанс информации, даже если она исчерпывающим образом доказана. Информация, ставящая под сомне­ние собственное мнение, отрицается, работает принцип «если факты не со­ответствуют убеждениям, тем хуже для фактов», где убеждения являются фильтром, пропускающим или не пропускающим информацию извне, интер­претирующим ее адекватно имеющимся представлениям.

Этот вариант обращения с информацией следует назвать идеологи­ческой предвзятостью. Как говорил К. Прутков, многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому, что сие вещи не входят в круг наших понятий. Иногда человек выстраивает некую эзотерическую или да­же магическую картину реальности, претендующую на объяснение всего про­исходящего и не оставляющую места для пугающих случайностей, которые превращаются в «закономерное наказание», «урок», «кару», «карму». Такая стратегия соответствует распространенному социальному стереотипу, согла­сно которому люди стремятся воспринимать ту или иную информацию толь­ко потому, что она подтверждает уже сложившуюся у них картину мира, и пы­таются игнорировать те факты, которые подвергают ее сомнению.

Ни одна из упомянутых стратегий не адекватна объективному вос­приятию реальности. Пожалуй, единственный верный способ выхода из  тако­го положения — критическое (но не критиканское) дистанцирование от догм. Нужно не просто искать истину, а искать адекватную методологию для пои­ска истины.

Сейчас следует говорить как о профиците моделей описания реаль­ности, так и об избыточности самой реальности, создаваемой этими моде­лями. Субъект — как персональный, так и общественный — воспринимает не структурную модель мира, где все элементы взаимосвязаны, а калейдоско­пическую, внутри которой не наблюдается никаких иерархий и взаимосвязей. Из множества противоречащих друг другу истин, идеологий и позиций мож­но выбирать какую-то одну, две, три, но редко можно быть уверенным в не­погрешимости своего выбора. «Никто не может опереться на истину, потому что она сама есть ценность, находящаяся в отношении конкуренции с други­ми ценностями» [10, с. 159].

Калейдоскопичность и фрагментарность следует рассматривать не как вариант обращения людей в новую идеологию, а как вариант блужда­ния между верой и безверием. Это аксиологическая и информационная реля­тивизация, ставящая под сомнение любые ценности и знания, но не наделение людей какими-то новыми ориентирами, ибо калейдоскопичность — это хаос сосуществования информационно-идеологических образцов. Факт — это со­общение, не подтвержденное фактами. Достоверность — факт получения раз­личных сообщений, но не их внутреннее ядро. Достоверность реальности сво­дится к ее наполненности сообщениями, внутри которых реальность едва ли обнаруживается. «В традиционной эпистемологии вера и знание резко проти­вопоставлялись: знание хорошо обосновано, вера либо вообще не обоснована, либо обоснована плохо, — пишет В. А. Лекторский. — Сегодня ясно, что мы можем получить знание только на основании веры в источник информации» [цит. по: 11, с. 58].

Информация должна быть источником знаний, но не заблуждений. А дискурс фрагментаризации, когнитивно запутывающий человека, унич­тожает не только подлинное знание, но и интеллектуала, знанием обладаю­щего, вместо которого появляется человек с узким и хаотично-осколочным мировосприятием, лишенный цельной картины мира, — информационный

потребитель. В мире глобальных потоков информации никто не претенду­ет на роль интеллектуала, обладающего энциклопедическими знаниями, по­скольку невозможно объять необъятное. В мире, зыбком от информационных потоков, зыбким становится сам человек, так как переизбыток противоречи­вой информации шизофренирует его, происходит рефлексивный кризис, рас­тет антиномичность сознания.

«Неструктурированная, повторяющаяся и невостребованная ин­формация обуславливает социальное противоречие между экспоненциаль­ным ростом объемов информации и ограниченными возможностями чело­века ее воспринимать и обрабатывать» [12, с. 74]. Под этим напором субъект превращается в чистый экран монитора, точку притяжения для различных сетей влияния, выражающих свое существование посредством языковых игр. Принимать решения ему становится все труднее, концепт «личное мнение» размывается. Нет однозначного и общего критерия, способного разделить (легитимировать или делегитимировать) все возможные и существующие языковые игры, с чем связан закат нарраций, а вместе с ним и фрактализация, то есть разделенность, «человека знающего». Множество взаимно противоре­чивых теорий, игра переменчивой взаимосвязи причин и следствий — все это провоцирует ментальную эксплозию, неизбежную энтропию знания. Инфор­мационная избыточность, создаваемая расширением производства противо­речивых текстов и фрагментарных дискурсов, подрывает индивидуальную способность к созданию смыслов.

Медиареальность похожа на лабиринт Минотавра, и состояние поте­рянности человека говорит об отсутствии нити Ариадны, способной вывести уставшее сознание из массивов разрастающейся текстуальности. Во-первых, очень трудно отличить ложь от правды. Во-вторых, консьюмеры не всегда хо­тят слышать правду. В-третьих, у них обычно отключена память (в том числе кратковременная), в соответствии с чем вчерашняя ложь уже никому не нуж­на, она забывается и забывается желание ее разоблачить. Недаром Г. Г. Почепцов говорит о невозможности массового сознания подвергать проверке ка­ждое получаемое сообщение; массам даже в голову не приходит такая идея [13].

Состояние общественной амнезии — продукт не только целенаправ­ленных манипуляций сознанием, но и вполне естественных особенностей эпохи гиперреальности, когда актуализируется безрефлексивное поверхност­ное восприятие. Коммуникативные системы перестали быть источником ин­формации о реальности, они осуществляют ее симуляцию. Сейчас за год появ­ляется информации больше, чем за весь XIX век. Но количественный аспект, без учета качественного имеет мало смысла. Нельзя измерить сумму знаний человечества в байтах.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Ильин А. Н. Проблема информационного консьюмеризма //Информационное общество. 2013. № 6. С. 22-28.

2. Эко У. Нынешнее поколение славит зло // Иносми.Ру. http://www.inosmi.ru/worid/20071116/237868.htmi

3. Чалдини Р. Психология влияния. Убеждай, воздействуй, защищайся. СПб.: Питер, 2010.
4. Журавлева Е. Ю. Эпистемический статус цифровых данных в современных научных исследованиях // Вопросы философии. 2012. № 2. С. 113-123.

5. Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества / Пер. с англ. — М.: Весь Мир, 2004.
6. Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории / Пер. с англ. — М.: Рольф, 2002.

7. Ортега-И-Гассет Х. Идеи и верования // Ортега-и- Гассет Х. Избранные труды. — М.: Весь Мир, 2000. С. 404-436.
8. ECO U. Tina di minerva // LEspresso, http://espresso.repubblica.it/opinioni/la-bUStina-di-minerVa/2012/08/21/newS/Che-CaSino-troppe- informaZioni-1.45799
9. Омельчук Р. К. Фанатизм в свете онтологического подхода к вере // Вопросы философии. 2012. № 4. С. 25-33.

10. Декомб В. Тождественное и иное / Декомб В. Современная французская философия. — М.: Весь Мир, 2000.
11. Гогова Н. И. От герменевтики понимания к формированию познавательной способности в школьном образовании // Вопросы культурологи.2012. № 6. С. 54-59.

12. Корытникова Н. В. Интернет-зависимость и депривация в результате виртуальных взаимодействий // Социс. 2010. № 6. С. 70-79.
13. Почепцов Г. Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. М.: Центр, 2004.

 

Ильин А.Н. От информационной дезориентации к поверхностному потреблению информации // Информационное общество №5-6, 2014. С. 42-49.