При диктате рыночного фундаментализма элиты эксплуатируют общество как колониальную периферию, а государство лишь защищает интересы этих элит. Они же, открывая экономику страны для транснационального бизнеса, превращают ее в действительную колонию. Отчаянно насаждаемый сверху рынок – средство борьбы с обществом, национальным и социальным государством, которому при рыночной экономике отказано исполнять общественно необходимые функции перераспределения благ и экономического регулирования.
У государства неолиберальный проект отбирает огромное количество функций, наличие которых позволяет называть государство действующим в интересах народа. Но сейчас нас интересует не вся совокупность этих функций, а одна из них – обеспечение социальной безопасности.
Доктрина о дерегулировании ослабляет заботу государства о безопасности людей в целом и передает ее в руки бизнеса, который, в свою очередь, считает таковую лишними издержками. История доказывает это постоянно. Известны случаи, когда руководства компаний ради максимизации прибыли, экономя на безопасности, повышали уровень эксплуатации рабочих, вследствие чего уставшие и сонные трудящиеся совершали ошибки, которые приводили к технологическим бедствиям. Экономии происходит на рабочем пространстве, чистоте воздуха, освещенности, гигиене, средствах защиты рабочих от опасных условий процесса производства
Безответственность и алчность глубоко вписаны в рынок. Можно сказать, жадность капиталистов обратно пропорциональна поддержанию безопасности. Следует вспомнить, как освобожденное от контроля руководство Саяно-Шушенской ГЭС настолько безжалостно эксплуатировало предприятие, ради реализации своих алчных замашек позабыв о нормах безопасности, что произошел взрыв. Есть предположение, что японская катастрофа Фукусимы – результат ослабления государственного регулирования в области атомной энергетики, а именно того, что АЭС принадлежала частному капиталу. Также недавний ответ властей РФ на пожары характеризует их по-неолиберальному беззубый подход в отношении к общественной безопасности. И сами пожары были следствием ранее принятого рыночного по содержанию лесного кодекса.
Для раскрытия темы «рыночный фундаментализм и общественная безопасность» весьма наглядны реалии многих стран, связанные с распространением коронавируса. Нормальной для рыночного диктата ситуацией является активизация спекулянтов, которые продают по сверхвысоким ценам лекарства или маски. Это – крайне частое явление в условиях серьезного кризиса или того, что называется кризисом ожиданий – когда вместо эпидемии наблюдается массовая паника, связанная с ожиданием наступления эпидемии (эти ожидания нередко формируются и доводятся до истеричного уровня массированной пропагандой). На самом деле следует во избежание массовых смертей всем выдавать нужные средства бесплатно. Однако понятие «бесплатно» с рыночными мерами не сопоставимо, и даже в условиях крупных бедствий интересы бизнеса (в том числе чисто спекулятивного) оказываются приоритетнее сохранения жизней людей. Спекулятивному бизнесу глубоко безразличен факт того, что кто-то не смог приобрести необходимых средств. Позиция проста: «не купил – пеняй на себя».
Дело не ограничивается только спекуляциями именно на бедствиях. Даже в подобных – катастрофических – условиях держатели капитала могут урезать больничные и заставлять выходить своих заболевших подчиненных на работу; ведь увеличение прибыли итак наиболее богатых меньшинств значимее не только трудовых прав рабочих, но и общесоциальных интересов безопасности.
Требуются коллективные усилия по борьбе с общей проблемой, но рыночная идеология всячески отрицает даже жизненно необходимый коллективизм. Идеологический принцип «каждый спасается сам» способен вылиться в тотальным катастрофизм на практике. Когда по указке китайских властей всего за несколько дней была построена больница для лечения заразившихся коронавирусом, сам столь оперативный проект оказался кулаком, ударившим по лицу неолиберализма и в очередной раз дискредитировавшим его. Вполне ожидаемо, что в недостаточно капиталистическом Китае были протестированы миллионы человек, а в достаточно капиталистических США – всего несколько тысяч. При рыночном господстве усилия для спасения людей и противодействия возможной пандемии не мобилизуются. Бизнес концентрирует внимание на прибыли, максимизируемой в том числе БЛАГОДАРЯ кризису. Спасение заболевших бизнесом может рассматриваться лишь как средство заработка, а не самоцель. И если государство самоустраняется от регулирования экономики, развязывает бизнесу руки и отворачивается от мер по его обузданию и по обеспечению социальной безопасности, последняя самостоятельно (в соответствии с синергетической самоорганизацией) не установится.
Монетаристские решения только усугубляют угрозы и риски, множат людские потери и являются горючим при тушении пожара. Из средств противодействия катастрофе они превращаются в средства углубления катастрофизации. Отсюда – спекулятивный рост цен на маски, медикаменты и лечение. Отсюда – нежелание бизнеса отпускать рабочих на оплачиваемый больничный, останавливать производственный процесс, подчиняться карантину. Отсюда – отказ властей тратить бюджетные деньги на масштабную диагностику, осуществление карантинных мер и массовое лечение. И если представители капитала берутся за разработку вакцины, то лишь для того, чтобы за большую плату лечить людей и тем самым зарабатывать деньги на национальном (или транснациональном) горе.
Даже если «вирусный пожар» еще не произошел и отсутствуют признаки эпидемии, ранее реализованные рыночные меры могут только способствовать наступлению бедствия. К таким мерам относятся: снижение зарплат врачей, сокращение количества больниц и медперсонала, урезание числа «лишних» больничных коек, сжатие до микроскопического размера сектора бесплатной и высокопрофессиональной медицины, сокращение бесплатного и качественного образования, в том числе медицинского. Названное в своей совокупности – издержки для капитала. Чем более развита бесплатная медицина, тем больше недополучают средств бизнес-корпорации. Бесплатная медицина для капитала – необоснованное расточительство, абсолютная бесхозяйственность. Данные меры в России стали именовать настолько же политкорректным, настолько и лживым термином «оптимизация». На самом деле речь стоит вести о социальном апартеиде, при котором снижается доступность большинства людей к качественной медицине.
Когда все перечисленное с особой ретивостью реализуется, риски наступления кризиса (или катастрофы) растут, а если он вторгается в социальную жизнь, «оптимизация» блокирует возможности для борьбы с ним. Поэтому даже если государство берется за голову и пытается активно бороться с разразившейся эпидемией, ранее проведенная «оптимизация» просто свяжет ему руки и реальную борьбу превратит в фарс; ведь недостаток необходимой инфраструктуры (лабораторий, оборудования, больниц, коек, медработников, квалификации и трудовой мотивации медперсонала и т.д.) не способствует качеству антиэпидемиологической деятельности. Поэтому выглядит нелепым убеждение, согласно которому наступит эпидемия – вот тогда денег вольем и нарастим объем всех недостающих медицинских ресурсов. «Оптимизация» одновременно выступает как ослабление медицины, перевод ее в состояние неготовности перед эпидемией, и как фактор распространения вирусов – ведь при ней происходит отказ от профилактических мероприятий, представляемых как расточительное расходование средств. К тому же, если наименее обеспеченные слои населения заражаются, они распространяют вирусы и на более благополучные слои. С горькой иронией отметим, что во всерьез «оптимизированной» стране эпидемии быть не может, поскольку просто некому проводить диагностику и на основе полученных данных формулировать экспертное мнение об имеющейся опасности. Нет средств на диагностику – нет и болезни. Вовремя не предупредив эпидемию, система здравоохранения позже может столкнуться с резкой нагрузкой, которую трудно будет выдержать. Результаты могут быть самые трагичные, сопряженные с огромным ростом числа умерших. И денежная нагрузка, о которой пекутся либералы, кардинально вырастет, сделав актуальной следующую истину: если не хочешь сейчас платить за профилактику и диагностику, потом придется платить намного большей ценой. В общем, рыночное представление о медицине как сфере услуг катастрофически ложно. Медицина – это система поддержания здоровья не наиболее обеспеченных клиентов, а всего общества. Только при таком – избыточном и нерыночном – характере медицины она становится фактором достижения всеобщей защиты. Рынок же ее ослабляет.
Мы видим не только классическую дихотомию между капиталом и трудом, а противоречие между капиталом и всеобщей безопасностью. И было бы ошибкой называть данное противоречие нонсенсом, исключением из рыночных правил. Оно имманентно рынку. Там, где прошелся рыночный каток и где неолиберальные реформы стали духом времени, общественная жизнь стоит перед различными угрозами – экологическими, техногенными, эпидемиологическими. Чем глубже погружение в рынок, тем выше риски.
В некоторых случаях бедствие является не только следствием инициирования рыночных реформ, но и удобной основой дальнейшего укрепления неолиберального порядка. Так, воспользовавшееся идеологией свободного рынка американское государство ответило на ураган «Катрина» подобно руководству бедной стране третьего мира. Перед лицом катастрофы оно не бросилось спасать жителей Нового Орлеана. Погибли люди, к которым помощь не пришла – ведь неолиберализм говорит «спасись сам», и ответственными за спасение назначаются сами спасающиеся. Пример Нового Орлеана показал, что идеологемы типа «спасайтесь сами» или «рынок всех спасет» – всего лишь прикрытия при создании ситуации опасности. И опасность исходит не от ураганов, а от соответствующего политического, экономического, социального, культурного, идеологического порядка. Также этот пример показывает, что воспевающим свободный рынок властям не пристало беспокоиться за рядовых жителей собственной страны. Если бы в Новом Орлеане проживали сплошь банкиры, корпоратократы и крупные политики, то власти бы вели себя совершенно иначе и сделали все возможное для спасения «цвета» нации. Неравенство проявляется во многом – особенно в том, что для избранных руками властей стелится соломка, создается намного более безопасная ситуация, а социальному большинству это не полагается. На конкретном примере мы видим неискренность неолиберальной демагогии, согласно которой следует отдать все (или большинство) государственные функции частному сектору – и они будут реализовываться намного эффективней. Также мы убеждаемся в мифологичности рассказов теоретиков «общества риска» о том, что перед многими рисками все равны. Аналогичным образом ряд других катастроф указывают на простой факт. Одни люди надежно защищены от болезней, увольнений и т.д. Они могут отправлять свои семьи в безопасные места, они имеют доступ к высококачественной медицине и ко всем необходимым средствам защиты (хотя в случае широкомасштабных эпидемий риски и для них растут). Другие же дерутся в магазинах за еду и не имеют средств для получения хотя бы минимальной медицинской помощи.
История с ураганом «Катрина» показывает еще на один важный момент. Капитал использует катастрофы в своих целях – для ликвидации социальной политики и углубленного проведения рыночных реформ. Природное бедствие лицемерно использовалось властями, чтобы углубить неолиберализацию в одном из ее аспектов, а именно осуществить приватизацию системы образования в городе. И данная инициатива реализовывалась антидемократично, без учета мнения пострадавших жителей. Под обломками Нового Орлеана вместе с людьми и домами были похоронены остатки социального государства. Расчет бы примерно таков: пока страдающие люди охвачены вопросами выживания, никто из них не обратит внимание на коммерциализацию образования. Разрушения домов жителей превратились в новые возможности для элит, заинтересованных в благосостоянии крупного бизнеса. К подобным ситуациям Наоми Кляйн применяет термин «капитализм катастроф», который означает проведение антисоциальных мер при поспешном использовании природных бедствий. При наличии бедствий властям легче продавливать свои решения; народ находится в шоке, его внимание перенаправляется, сопротивление ослабевает.
Сегодня во многих странах мира нарастает истерика по поводу коронавируса. Государства начали массированную пропагандистскую компанию по запугиванию людей. Еще до того, как умерли первая сотня людей, США и их сателлиты разразились криками об эпидемии. Гибель людей – это трагедия. Но цифры умерших на тот момент были несопоставимы с тем, что называют эпидемиями. Смертность составляла около 2%, что не является сверхвысоким уровнем. Однако это не помешало Западу раздуть информационный пузырь настолько, что стало складываться впечатление, будто люди умирают миллионами. Биологический вирус обернулся в информационный вирус, вместо эпидемии вируса возникла эпидемия паники. Ситуация стала так раздуваться, что достигла абсолютно непристойных масштабов, которые не соответствовали реальным проблемам. Причем, когда в тех же США немногим ранее значительно большее количество людей умерло от гриппа, никакой информационной пандемии не происходило; СМИ об этом помалкивали. Если в западных странах ситуация с неким вирусом отличается более высокой смертностью, масс-медиа воздерживаются от паникерства. Но если дело касается недружественной страны, сгущение красок – правило хорошего (и необходимого) тона. Недаром Трамп называл этот вирус китайским, даже когда тот стал хозяйничать в США. Думается, таким образом элиты «цивилизованного» мира решили нанести имиджевый, репутационный, а заодно экономический вред Китаю как сильному геополитическому и экономическому конкуренту. И это сделать удалось.
Однако вскоре и в других (в том числе западных) странах люди стали заражаться короновирусом. Многие даже развитые страны столкнулись с типичной проблемой, характерной для рыночных экономик, – с отсутствием необходимых ресурсов для оказания качественной помощи заболевшим, с недостатком масок, с невозможностью проводить массовую диагностику и т.д. Все это позволяет предположить, что власти не слишком заинтересованы в борьбе с вирусом и в лечении людей; в ином случае они отбросили бы в сторону олигархические интересы и взялись реализовывать социально-экономическую политику хотя бы в одной сфере ее применимости – в медицинской.
При этом СМИ активно вопят об опасности вируса. Информационная накачка паники стала действительно интернациональной, выйдя за пределы одной страны – Китая. При этом, как сообщают аналитики, эпидемиологический порог нигде не превышен. Похоже, многие правительства видят в истерике свой интерес в четком соответствии с теорией «капитализм катастроф». Ведь можно, нагнетая убежденность во всеобщей опасности, дальше урезать социальные расходы, а всю ответственность возлагать на [не факт, что существующую в реальности] эпидемию. Тут работает классическое оправдание типа: «вы же видите, львиная доля производства вынужденно остановлена, следовательно, денег нет, и мы тут ни при чем». Аналогичным образом, прикрываясь коронавирусом и его виной, можно ограничить демократические свободы и гражданские права; нечто подобное было сделано в США, когда под флагом борьбы с терроризмом (после 11 сентября) приняли Патриотический акт, серьезно ограничивающий права граждан. А потом, после окончания «вирусной повестки дня», вовсе необязательно возвращать на прежний уровень социальные программы и демократические свободы; общество вздохнет спокойно, закончится пандемия (или пандемийная истерика), но касательно своего благосостояния вздох спокойствия вряд ли будет предвидеться. Глобальному управляющему классу, не привязанному ни к одной стране, но активно влияющему на мировую политику и экономику, может быть выгодно прибегать к «помощи» коронавируса, чтобы на этом фоне усилить в неугодных странах ликвидацию производств, нарушение логистики, ослабление технологических цепочек и в целом обрушение экономик. Особенно это на руку спекулятивному капиталу, который находится в оппозиции как к народам различных стран, так и к производственному капиталу. Короче, вирус может быть полезен «верхам», даже если он естественного происхождения (что маловероятно, учитывая многочисленные сведения о его производстве американцами в качестве оружия). Именно в условиях карантина общество становится более рыхлым, разделенным, утратившим ряд объединяющих людей факторов. Люди не могут собираться вместе, в том числе для отстаивания своих интересов и прав. Уровень безволия граждан растет.
Что касается России, после информационного накала был объявлен карантин, в течение которого информационная накачка продолжилась. В том числе учебные заведения ушли на карантин и на дистантную форму образования. Я искренне надеюсь, этот переход будет временным, поскольку сам термин «дистантное образование» – это нонсенс, эвфемизм. Можно ли представить себе следующую ситуацию: ученик сдает стихи Пушкина наизусть через специальный чат? Ситуацию-то представить можно, только ее трудно назвать новой и – самое главное – эффективной мерой по улучшению образования.
Выскажем предположение, согласно которому не столько эпидемию, сколько связанную с ней истерию превратят в мощное основание для полного перехода на дистант. Ведь, как мы уже отметили, катастрофу (или информационную накачку) нередко умело используют для дальнейших антинародных проектов, в том числе в области образования. Потом можно заявить: «во время эпидемии мы перевели учебные заведения на дистант, эксперимент удался, нововведение оказалось эффективным, и потому оставляем его жить и здравствовать». Причем о действительных критериях эффективности, которую продемонстрировало нововведение, ничего говориться не будет. Так обычно и происходит. И поддерживаемая властями истерия вокруг вируса может стать нужным помощником при совершении очередного шага, ведущего к ликвидации системы отечественного образования.
Какие еще факты дают нам основание полагать, что имеется риск использования коронавирус-паники для окончательного перехода на дистантное обучение? Если бы властные решения методично и планомерно улучшали систему образования, а наше общество делали более обученным и воспитанным (обучение и воспитание – фундаментальные явления, из которых складывается образование), тогда позволительно было бы думать, что перевод на дистант – лишь временная мера. В реальности образование всячески ликвидируют на протяжении всего постсоветского периода. Оно подверглось массированной коммерциализации, бюрократизации, вестернизации и серьезному упрощению. Учителя и преподаватели превратились в писарей и счетоводов, которым приходится постоянно заниматься огромным массивом бумажной работы, что вносит отрицательные стимулы к трудовой мотивации. Образование перевели на бездумную тестовую систему, на антикогнитивный Единый государственный экзамен; школы вместо того чтобы учить призваны затачивать детей на ЕГЭ. В целом за годы реформ качество знаний, умений и навыков, которые дают учебные заведения, а также предъявляемые требования к обучающимся, просели кардинально. При этом реформы, связанные с уничтожением российского образования, именую эмоционально положительным термином «оптимизация»1.
Тем более переход на дистант либеральные реформаторы продавливают уже давно. Небезызвестный идеолог ликвидационных реформ в образовании, ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов еще в 2004 г. в своем докладе высказался о необходимости уничтожения трех ключевых принципов прежней системы образования: бесплатности, всеобщности и фундаментальности. В 2018 г. Кузьминов выступил с предложением, достойным наиболее реакционного врага науки, образования и просвещения. Он заявил о необходимости заместить чтение лекций онлайн-курсом и отменить лекционные занятия, проводимые в классической форме. Мол, пользы от них мало. Не наступил ли вместе с коронавирус-паникой удачный момент для реализации предложенного?
В-общем, представленные факты заставляют опасаться о возможном обнулении образования дистантной формой. Но пока не стоит давать однозначные прогнозы. Вообще, хотелось бы верить, что российские власти присоединились к мировой вакханалии, связанной с коронавирусом, не для реализации очередных антинародных целей, а просто вследствие карго-культа.
Бытует оптимистичное мнение, согласно которому многие катастрофы и их последствия (в том числе вызванные или усугубленные рынком и дерегулированием) заставляют элиты переосмыслить ценности всеобщей монетизации и коммерциализации и наконец-то направить государственную политику в социально ориентированное русло. Как мы видим, э мнение не совсем верно. Напротив, катастрофы в ряде случаев только усугубляют неолиберализацию и наглядно демонстрируют уход правительств от социально важных функций, в том числе от функции защиты своего народа. Не происходит аналитического пересмотра ситуации, «работы над ошибками» и деятельности по избеганию повторения катастроф и их последствий. Вместо этого становится флагманом политической деятельности принцип: «больше катастроф – глубже рыночные реформы». Неолиберализация же, в свою очередь, благодаря ослаблению государственных функций по общественной безопасности, способна приводить к новым авариям и катастрофам.
Одна из серьезных проблем современной России – масштабная вырубка леса и лесные пожары. По всей видимости, правительство только усугубляет эту проблему. Одной из значимых причин пожаров было политическое решение –принятие неолиберального Лесного кодекса, связанного с демонополизацией государства в управлении лесами и с приватизацией леса. Автором этого проекта являлся Г. Греф. Кодекс создавался без участия соответствующих специалистов.
В соответствии с принятием нового Лесного кодекса леса, некогда являвшиеся достоянием народа и одной из основ его жизни, были превращены в частную собственность, предмет купли-продажи. Частному лицу позволительно покупать неограниченный по размерам лесной участок. А приобретая лесной участок страны, он приобретает ее часть. Будет крайне печально, если иностранные заинтересованные акторы типа ТНК завладеют российскими землями. Малочисленные коренные народы, проживающие в лесной зоне, отныне не имеют права требовать поддержки от государства по защите среды обитания; ведь они попадают под юрисдикцию новых хозяев лесов. Лесной кодекс также способствует уничтожению лесоохраны, которая заставляет государство ухаживать за лесом, что мешает функционированию определенного бизнеса. Похоже, Лесной кодекс был принят прежде всего в интересах недобросовестного бизнеса и в ущерб экологическим интересам страны.
Деэкологизация государственной политики является важной причиной возникновения не только лесных пожаров, но и многих других экологических бедствий. В свою очередь, характерная для неолиберальных режимов потребительская культура если и не всегда выступает причиной появления тех или иных бедствий, но является их условием, выраженным в характере поведения людей, а также серьезным фактором риска наступления экологических проблем, носящих антропное происхождение. Солидарность, взаимопомощь и добровольная поддержка ближних – качества, несовместимые с потребительством, и вместе с тем необходимые для разрешения локальных экологических бедствий типа пожаров. Как деэкологизация государственной политики, так развитие потребкульта – явления, пришедшие в Россию вместе с капиталистическими реформами.
Стала типичной ситуация, когда при лесном пожаре вблизи какой-либо деревни тушением огня занимаются только жильцы этой деревни и лишь путем использования «того, что было под рукой», то есть без всякой (людской или технической) помощи от местных органов власти. В годы СССР проводилась мобилизованная и более активная работа как по ликвидации последствий экологических аварий и катастроф, так и по их профилактике. Сейчас чиновники в большей степени озабочены личными интересами и воплощением неолиберальных проектов в жизнь, а потому проявляют меньшую заинтересованность в решении экологических проблем и, что самое страшное, специфика устройства федеральной властной системы позволяет чиновникам оставаться безнаказанными за свое тотальное бездействие. Подобного рода безнаказанность исправно «работает» не только в контексте лесных пожаров в частности и экологических бедствий в целом, но в максимально широкой сфере; так, про высокий уровень коррупции среди государственных лиц написано очень много, что указывает на усиление не санкционированного де-юре, но и недостаточно наказываемого де-факто индивидуального волюнтаризма. Поэтому верен тезис, что адептами социально безответственной культуры потребления также являются представители власти.
В начале катастрофических для российского леса «десятых» годов власти не просто отказались от проблемы, а лишь ее усугубили. Они не перестали принимать соответствующие пагубные решения. Выяснилось, что в 2015 г. Министерство природных ресурсов приняло документ, который запрещал региональным властям при определенных условиях тушить пожары. Оказывается, есть некоторые условия (типа того, что экономический ущерб от пожара будет ниже ущерба от его тушения), которые делают тушение нецелесообраным. Это просто немыслимо с точки зрения как национальных интересов, так обычного здравого смысла. Национальные интересы не могут измеряться деньгами, но для рыночной идеологии деньги – единственная универсальная мера всего. Тем более весьма непросто оценить заранее, будет ли ущерб от пожара выше или ниже потраченных средств на тушение. Значит, данную фразу следует воспринимать как элемент сугубо пропагандистской болтовни.
Летом 2019 г. ситуация с лесными пожарами возобновилась в своей катастрофичности. Миллионы гектаров леса запылали, дым стал распространяться на сотни километров от очага возгорания. Причем в Белоруссии, где не функционирует Лесной кодекс, по своей либеральности сопоставимый с российским, леса не горели. Однако российские власти, наступив на уже изученные грабли, по-прежнему отказываются пересмотреть принятые ранее убийственные рыночные решения по ликвидации системы защиты леса. Нет защиты – нет лесов. Пожары тушили, но из-за чрезмерной либерализации системы не хватает пожарников и в целом людей, призванных охранять лес. К тому же тушение – это всего лишь борьба со следствием. С причиной власть не борется, поскольку именно ее инициативы являются одной из важнейших причин лесных пожаров.
Никаких важных выводов чиновники для себя не сделали, их инициативные действия не обернулись в сторону отмены Лесного кодекса и ресоздания системы охраны леса. Опыт пожаров и засух давно научил нашу страну, но власть, видимо, не желает учиться на ошибках прошлого и не ценит системы, которые обеспечивают защиту от угроз, – в том числе угроз пожаров и засух. А если правящий класс утратил системную память и общественную ответственность, он не способен обеспечивать безопасность страны и народа.
Неудивительно, что чиновники заговорили, будто нет особой нужды в тушении пожаров. Так, губернатор Красноярского края А. Усс заявил о том, что тушение леса нецелесообразно и нерентабельно – и эти преступные слова были сказаны тогда, когда его край задыхался от смога. Усс провозгласил пожары естественным природным явлением, которое тушится не менее естественным способом – выпадением осадков. То есть следует сидеть сложа руки и ждать дождя, невзирая на страдающих (и умирающих) от задымления людей. Наверное, Усс также считает естественным природным явлением целенаправленный поджог леса, в том числе поджог, который выступает средством кражи качественного леса под видом сгоревшего. Может быть, вообще следует пожарную службу ликвидировать и начать возлагать архаичную надежду на дождь при тушении дома, магазина, больницы, школы или любого другого объекта? Или не просто ожидать дождя, а усиленно вызывать его ударами в бубен? Ведь пожарная служба требует финансовых вложений.
Аналогичным образом, если следовать позиции Усса, нерентабельны и потому не нужны вложения в инфраструктуру, в образование и здравоохранение, выделение льгот социально незащищенным людям, даже адресные программы помощи определенным общественным группам и т.д. Нерентабельно обеспечивать безопасные условия труда для работников предприятий, ведь это требует дополнительных расходов. Нерентабельно на производстве устанавливать экологически чистую систему, а более целесообразно просто осуществлять вредные выбросы в окружающую среду; собственник максимизирует прибыль, а экология – вредные отходы. Представим себе следующий случай: приватизированная система газо-, водо- или электроснабжения отказывается обеспечивать доступом к своему ресурсу людей, проживающих в крайне бедном районе, и ссылается на нерентабельность из-за их низкой покупательной способности. А почему бы и нет – пусть остаются в пещерных условиях, которым никакая инфраструктура и не снилась, тем более современная и передовая. Когда некоторые линии электропередач или железнодорожные ветки убыточны, получается, их нужно закрыть – и лишить в XXI в. огромное число людей, если не целые города, железнодорожного сообщения и электричества. Или, может быть, следует заставить жителей глухого района платить больше, чтобы сделать эти «услуги» доходными? Тогда они подвергнутся необоснованной дискриминации – только за то, что живут в «нерентабельном месте». Представьте себе, если бы такой античеловеческий ультралиберализм господствовал, например, в семейных отношениях и проявлялся в следующем. Родственники больного человека приходят к мнению, что его лучше похоронить, чем вылечить, поскольку лечение стоит значительно дороже похорон, – тем более болезнь является естественным процессом. Только вряд ли эти чинуши будут следовать подобной логике применительно к себе и своим близким. Себе – одно, а обществу – другое; такой подход отлично демонстрируют проводимые неолиберальные реформы, в том числе в области здравоохранения. Однако в нормальном, а не рыночном, обществе государство должно и обязано следить за ценами, регулировать всеобщий доступ к ресурсам и обеспечивать социальную безопасность.
Безответственных чиновников не интересует огромный экономический и экологический урон от происходящего. Их не беспокоит то, что могут пострадать люди. Их интересуют деньги и выгода для капитала. Поэтому, если на раздувании проблемы нельзя заработать и получить какие-либо политические дивиденды, им свойственно занижать значение этой проблемы, и, когда она – в совершенно прямом смысле – разгорелась пышным пламенем, называть ее всего лишь неприятной мелочью. На следующем этапе «развития» чиновничьего мышления, наверное, они заявят: «вместо поддержания норм безопасности где бы то ни было экономически целесообразней просто отказаться от них»; мол, пусть люди калечатся и умирают, лишь бы меньше вкладывать денег.
Если бы человечество все мерило исключительно категорией рентабельности, оно бы, скорее всего, не существовало. Помимо рентабельности есть еще социальная, экономическая, экологическая и моральная ответственность. Кроме рентабельность имеются еще стратегические общественные (а не олигархические и коррупционно-бюрократические) интересы. Но рыночный фундаментализм все это выбрасывает в урну как ненужный хлам и отдает приоритет только денежному критерию. Думается, Усс с его риторикой – не досадное исключение из правил, а как раз правило, демонстрирующее истинный облик нынешней власти в целом и правящей партии в частности. Поэтому важно четко и точно разделять честных, порядочных и национально ориентированных людей, с одной стороны, и единороссов и прочих либералов, с другой.
Когда государство увольняет лесников, сворачивает систему охраны (и тушения) леса, объявляет ее нерентабельной и экономически невыгодной, а еще передает ее (как и лес в целом) в частные руки и позволяет частникам вырубать лес, неудивительно расширение хищнической вырубки леса и возникновение масштабных пожаров. Это – азбука, которую рыночная идеология не считает нужным принимать во внимание. И если данная азбука антилиберальна по сути, этот факт не делает ее неверной.
Если правящий класс предпочел – который год – не выносить правильных уроков, то впоследствии ситуация будет возобновляться: леса будут гореть, смог – удушать людей, наводнения продолжатся, происходя в том числе из-за исчезновения леса. Ситуация с пожарами в лесу является серьезным камнем, брошенным в огород неолиберальным реформаторам и всей рыночной идеологии.
Неудивительно, что после актуализации многих новых проблем (лесные пожары, принятие пенсионной реформы2 и т.д.) члены «Единой России» решили пойти на сентябрьские выборы 2019 г. в качестве самовыдвиженцев. Они отрицают свою причастность к правящей партии, поскольку понимают, что их принадлежность к этой организации будет вызывать у избирателей недоверие и даже ненависть. «Единая Россия» осознает свой позор, но вместо исправления ошибок стремится удержаться у власти. Она прекрасно понимает, что проводимой ультралиберальной политикой понизила свой рейтинг, что она стала токсичной. Вот поэтому власть пошла на ложь и хитрость, выдвигая на выборы своих как не-своих. А чего другого от них ожидать?
Показавшая свою бездарность и никчемность реализовавшая ряд антинародных действий партия совсем не стыдливо прячет глаза, стараясь всеми силами (с использованием хитрости и наглой лжи) сохранить за собой главенствующее место. Они во власти нужны самим себе, но не социальному большинству. ЗАЧЕМ ТАКАЯ ПАРТИЯ НАРОДУ?
Конечно, тема социальных рисков, которыми чревата неолиберальная политика, весьма многогранна, и мы не можем претендовать на то, чтобы исчерпывающим образом раскрыть ее сейчас. Добавим лишь еще один фундаментальный пример возможности отхода от общественной безопасности. Рыночная идеология выступает за открытие рынков и так называемую свободную торговлю, при которой не выдерживающие конкуренцию национальные производства закрываются, и аналог создаваемого ими продукта приходится покупать за рубежом. Страна вовлекается в зависимость от внешних поставок. А что будет, если наиболее развитые страны ополчатся против нее и остановят поставки? Вероятны продовольственный голод, лекарственный кризис и т.д., которые могут привести к летальным последствиям. И это – не досужее теоретическое построение, а суждение, опирающееся на исторические факты.
Короче говоря, неолиберальные проекты ликвидируют общественную безопасность как таковую. Они углубляют риски, связанные с пандемией, с технологическими или природными бедствиями. Эти же проекты нередко насаждаются благодаря уже возникшим кризисам, умело и цинично используя их.
Сноски:
1 Про реформы российского образования см. Ильин А.Н. Неоколониальная болонская зависимость // Антиглобализм. Сопротивление «новому мировому порядку». URL: http://anti-glob.ru/neokolonialnaya-bolonskaya-zavisimost/; Ильин А.Н. Победоносная ЕГЭизация // Антиглобализм. Сопротивление «новому мировому порядку». URL: http://anti-glob.ru/pobedonosnaya-egeizatsiya/; Ильин А.Н. Реформа, рождающая квалифицированного потребителя // Антиглобализм. Сопротивление «новому мировому порядку». URL: http://anti-glob.ru/vy-dumali-padenie-obrazovaniya-neudacha-reformatorov-da-eto-tak-bylo-zadumano/#sdfootnote26sym; См. также другие статьи автора на его сайте – в разделе, посвященном данной тематике http://ilinalexey.ru/category/obrazovanie/
2 О пенсионной реформе см. Ильин А.Н. Пенсионная реформа – это неолиберальное наступление на права трудящихся // Академия тринитаризма. URL: http://www.trinitas.ru/rus/doc/0012/001f/00124553.htm
Ильин А.Н. Общественная безопасность и рыночный фундаментализм: своевременные заметки в контексте коронавируса // Антиглобализм. Сопротивление «новому мировому порядку». URL: http://anti-glob.ru/korona-hajp-i-budushhee-bezopasnost-obrazovanie-blagosostoyanie/
