Защита интеллектуальных прав собственности: основные реалии

Актуальность темы статьи заключается в отсутствии однозначной оценки системы патентования. Сегодня защита интеллектуальных прав собственности стала доминирующей в Мир-Системе. Однако нет единства мнений относительно того, является ли она необходимой и несет ли в себе какие-либо социальные блага. Автор проводит критический анализ защиты интеллектуальных прав собственности. На основе самой логики функциони­рования данной системы и на различных примерах он показывает отсут­ствие необходимости в такой защите. Патентование, как выясняется, не соответствует принципу справедливости и тезису о защите производи­телей. Также оно задерживает технологическое развитие в разных странах, сопрягается с присвоением чужих технологий и создает угрозу монополизма. Доказывается, что право интеллектуальной собственности вносит вклад в рост неравенства между странами и народами.

Ключевые слова: защита интеллектуальных прав собственности, па­тентование, неолиберализм, монополия, право интеллекту­альной собственности.

Сложившийся в современной Мир-Системе неолиберальный порядок пре­вращает информацию в товар, в объект купли-продажи. Он отказывается призна­вать в ней общее достояние. Библиотека заменяется правом интеллектуальной собственности. В данной статье мы критически рассмотрим систему патенто­вания.

Отказ некоторых стран от рекомендаций международных структур, соблюде­ния патентного права и проведение политики протекционизма дает хорошие ре­зультаты для их экономики, а страны, следующие противоположным принципам, терпят неудачи. Разумный протекционизм является основой развития экономики, но он по своей сущности противоположен системе, которая навязывается миру посредством Всемирной торговой организации и прочих институтов, легитими­рующих и продвигающих неолиберальные порядки в Мир-Системе. Экономиче­ское развитие возможно только посредством защиты государством национально­го производства. При этом США и Великобритания используют протекционизм, но вынуждают другие страны отказаться от протекционистских мер. Требуя от дру­гих стран открытия экономики, отмены импортных пошлин и т. д., страны Запада не торопятся открывать свои рынки для продукции развивающихся стран. Для того чтобы стать развитыми, страны защищали свою национальную промышленность; Запад не благодаря свободной торговле вышел на передовое место в экономиче­ском, индустриальном и геополитическом смыслах. Неолиберализм же приводит к десуверенизации и экономическому кризису.

Патентование является неудачной затеей, несмотря на заверения, что оно за­щищает права изобретателей и дает им вполне легитимную возможность зараба­тывать на своем изобретении. Дело в том, что изобретатели, хотя и обладают ав­торскими правами, крайне мало получают за свои открытия. На них наживаются спекулянты типа банкиров и прочих финансистов, вкладывающих деньги в про­изводство запатентованных изобретений. На них зарабатывают те, кто обладает «смежными правами», — рекламщики и прочие, вкладывающие деньги в форми­рование спроса на тиражирование изобретенного продукта. Поэтому стоит вести речь о существовании феномена социального паразитизма рядом с системой па­тентования. Причем потери изобретателей, связанные с патентной защитой, име­ют давнюю историю. Так, указывается, что при действовавшей еще в далеком XVII веке патентной защите в Англии многие изобретатели обманом были лише­ны доходов от своих новшеств [Валлерстайн 2015].

Приведем еще один исторический сюжет, смысл которого также актуален и в наше время. В США изобретатель по фамилии Оуэнс создал буквально ре­волюционную машину по производству бутылок. Однако немецкий картель бу­тылочных фабрикантов скупил патенты Оуэнса — но не для того, чтобы внедрить их в производственный процесс, а, напротив, для того, чтобы не дать им про­мышленного хода [Ленин 2021]. Иными словами, революции в этой отрасли не суждено было состояться, поскольку она показалась невыгодной наиболее бога­тым и могущественным производителям. Из подобных примеров можно делать вывод, согласно которому патентное право способно притормаживать научно­технический прогресс в различных его областях. Конечно, речь идет не о полной его остановке, но о тенденции к торможению.

Один из аргументов в защиту патентования — это стимулирование креативно­сти. Однако креативность только подрывается, поскольку патентное право огра­ничивает доступ к информации. Само же такое ограничение накладывает серьез­ный отпечаток на развитие науки; ведь наука — явление коллективное, основанное на сопричастности и коммуникации между учеными. Именно открытость сотруд­ничества, свобода в обмене идеями и методами стимулируют инновации и твор­чество.

Далеко не все может подлежать патентованию, поскольку защита прав соб­ственности, распространяющаяся на некоторые объекты, оборачивается нанесе­нием социального вреда в самом прямом смысле. Одно дело, когда речь идет о сво­боде бесплатного скачивания компьютерных программ, книг, фильмов и музыки. Однако когда та или иная корпорация патентует созданное лекарство, она пользу­ется своим монопольным положением и решительно противодействует тому, что­бы кто-то производил и распространял аналогичное лекарство по сниженным це­нам. Результат — недостижимость препарата для бедных слоев населения и огром­ных масс людей из стран третьего мира со всеми вытекающими последствиями: тиражирование страданий, болезней, смертности. «В Африке на протяжении не­скольких лет продолжался скандал, вызванный запретом на производство деше­вых местных аналогов дорогих западных препаратов. Разница в ценах была от 10 до 1000 раз. В ряде случаев это был вопрос жизни и смерти: люди, лишенные ле­карств, не выживали, если не могли заплатить. В итоге корпорации уступили, но ВТО до последнего сражалась за их права» [Кагарлицкий 2008].

Фармацевтические компании бедных стран производят жизненно важные ме­дикаменты для своего населения, которые стоят намного дешевле, чем аналоги с Запада. Но вооруженный защитой своих интеллектуальных прав Запад стремит­ся распространить в мире именно свои препараты, хотя многие из них просто не­доступны по цене для бедных людей. Конечно, прибыль в условиях неолибераль­ного капитализма всегда важнее, чем жизни людей из стран третьего мира. Оче­виден социальный вред от таких форм защиты права собственности. Миллионы жителей Африки погибают, в том числе от функционирования системы патенто­вания. И при этом американские элиты и связанная с ними корпоратократия по­стоянно утверждают, что они ориентированы на свободное развитие всех наро­дов, рост их благосостояния и всеобщую демократизацию.

Нередко глобальные фармакологические монополии не просто необоснованно завышают цены на свои продукты, но делают последние крайне вредными для здоровья. Так, главной причиной роста смертности в США называют повышен­ную доступность в аптеках обезболивающих препаратов (в первую очередь опио- идов), приобретение которых навязывают врачи под воздействием фармацевтиче­ского лобби. Правда, вклад в распространение анальгетиков внес и характер аме­риканской коммерциализированной медицины, при которой врачи пытаются от­махнуться от пациентов и зачастую не способны определить причины боли. Пациенты же не имеют денег не только на оплату лечения, но и на серьезные ана­лизы. В результате вместо тенденции лечить причины боли стала господствовать тенденция устранения ее по принципу «не терпите боль, а примите таблетку» [см.: Делягин 2019].

М. Хардт и А. Негри приводят пример социально вредного патентования. В 1976 г. в медицинском центре при Калифорнийском университете в отношении пациента с лейкозом ворсистых клеток врачи пришли к мнению, что его кровь обладает особыми свойствами, полезными при лечении белокровия. В 1981 г. они получили патент (оформленный на Калифорнийский университет) на линию Т-клеток, то есть последовательность генетических данных, полученных посред­ством изучения крови данного пациента. Потенциальная стоимость продуктов, произведенных с помощью этих данных, была оценена в 3 млрд долларов. Паци­ент предъявил университету иск за владение Т-клетками и генетическими данны­ми, но тот был отклонен в Верховном суде Калифорнии. По мнению суда, Кали­форнийский университет — законный владелец линии клеток, так как если встре­чающийся в природе организм запатентован быть не может, то изъятая из него учеными информация подлежит патентованию, будучи результатом функциони­рования человеческого ума [Хардт, Негри 2006]. Компания «Эли Лилли» является держателем патента на выделение инсулина из поджелудочной железы животных. Однажды она перестала производить свиной и коровий инсулин и этим лишила легкодоступного альтернативного источника сверхчувствительных диабетиков [см.: Левонтин 2003].

И таких примеров в патентной истории очень много. Все они создают проч­ную основу для коммерциализации медицины, превращения ее из благого дела по поддержанию здоровья людей в бизнес, характеризующийся монополизмом. В це­лом в результате узаконивания патентования возрастает монополизм на продажу тех или иных изобретений. Монополизм же предполагает в особом случае не­предоставление нуждающемуся обществу необходимых и доступных лекарств со всеми вытекающими последствиями для выживания этого общества. Неудиви­тельно, что в странах третьего мира из-за этого люди массово умирают от болез­ней, которые человечество давно уже научилось эффективно лечить. Здесь следу­ет вспомнить не просто социалистический, а жизнеутверждающий принцип: если вместо соперничества каждый получает доступ к разработкам друг друга, то каж­дый может пользоваться плодами всеобщего разума и получать ресурс для более комфортной жизни и для развития. Обратим внимание также на классическое об­винение, которое социалистическая мысль направила в сторону капитализма — торможение развития производительных сил. Посредством именно (и не только) интеллектуального права собственности осуществляется это торможение.

Однажды биологи из Висконсина сделали важные шаги в расшифровке гено­ма макаки-резуса. Обрадованный ректорат сразу вызвал команду адвокатов, кото­рые запатентовали открытие, причем, что немаловажно, применительно ко всем приматам, включая человека. Следовательно, иные ученые в данной области обя­зывались платить висконсинцам пошлину. Однако университет столкнулся с се­рьезным протестом и отступил [см.: Дерлугьян 2013]. Для нас в данном случае интересен не факт отступления, а содержание намерений защитников права на интеллектуальную собственность. Этот пример, как и многие другие, наглядно указывает на попытку взимать ренту с других ученых, что в результате могло привести также к снижению доли научных исследований в рамках очень широкой сферы деятельности науки. Связывать такие последствия с прогрессом в принци­пе невозможно.

Подобные примеры говорят о стремлении ограничивать доступ к знаниям, а значит, препятствовать свободному развитию науки и созданию новых прорыв­ных технологий. Знание должно быть общедоступным, так как именно его до­ступность (конечно, не только она) приводит к появлению талантов и гениев. Для того чтобы человек изобрел нечто новое и значимое, он должен обладать уже до­бытыми кем-то знаниями. И нельзя сказать, какие из них станут основой для его творческого прорыва. Как замечает Г. Дерлугьян, эмпирический анализ взаимо­действия Стэнфорда с Силиконовой долиной показал, что принесшие коммерче­ский успех инновации возникли на основе свободного интеллектуального обмена в сообществе ученых, техников и студентов [Дерлугьян 2013]. Конечно, при по­стулировании необходимости свободного обмена информацией речь стоит вести не только о коммерческом успехе определенного проекта, а обращать свой взор на развитие науки и техники в максимально широком смысле.

При защите системы патентования нередко апеллируют к справедливости. Однако данная апелляция представляет собой симулякр, некую языковую ловушку.

На Западе существует огромное число патентов не на изобретенные техноло­гии, а на присвоенные; просто хитрые деятели вовремя присваивают себе то, что было изобретено когда-то чуть ли не анонимно и перешло в общее достояние ци­вилизации. Даже сторонник неолиберализма А. Никонов, которого нам трудно назвать своим идеологическим союзником, пишет, что американским ученым свойственно присваивать себе изобретения, ранее сделанные кем-то другим. За­частую они, защищая патенты, пренебрегают проведением патентного поиска на русском языке, так как недооценивают Россию, и выясняется, что доля запатенто­ванных в США изобретений была сделана в России. А. Никонов описывает массу интересных фактов американской «толерантности», «свободы» и «законности». Иногда даже возбуждаются уголовные дела в отношении русских и других не­американцев за то, что те имели неосторожность со всей научной объективностью ниспровергнуть теории своих менее квалифицированных американских коллег [Никонов 2010]. Вот такая индивидуальная честность ученых, которая вполне укладывается в национальную американскую честность, учитывая то, каким бес­принципным образом американские политики вмешиваются в дела суверенных государств.

Американские компании получают патенты на зерновые культуры других стран; так, компания «РайсТек» в 1998 г. запатентовала индийский рис «Басма- ти», заявив, что она разработала новые сорта риса, хотя на самом деле этого не было.

Когда транснациональные корпорации производят относительно сложные в технологическом смысле продукты в низкоразвитых странах с дешевой рабочей силой, право на интеллектуальную собственность позволяет им вывозить из стра­ны производства львиную долю прибыли и отказываться делиться технологиями. Это — один из элементов неоимпериализма и неоколониализма. Применительно к вопросу об империалистической ренте Э. Хиггинботтом пишет: «Формирование дополнительной прибавочной стоимости связано с качественными изменениями в способе производства, которые, в свою очередь, тем или иным образом связаны с формированием монополии или исключительных прав, в противоположность конкуренции. Дополнительная прибавочная стоимость может извлекаться тремя основными способами, применяемыми отдельно или в сочетании: это сверхэкс­плуатация труда при помощи сниженных зарплат, ведущая к обнищанию и исто­щению рабочей силы; опустошающее извлечение невозобновляемых природных ресурсов и захват в исключительное частное владение прав на передовую техно­логию» [Хиггинботтом 2012]. Эти способы одновременно представляются как условиями, так и сопутствующим продуктом мирового неравенства и эксплуата­ции одних стран другими. Чем сильнее используются данные способы, тем более углубляется расслоение между странами и народами, тем глубже эксплуатируе­мые страны погружаются в условия недоразвитости.

Как пишет А. Тарасов, стремление ввести частную собственность в сфере знания и информации сопряжено с расхищением ресурсов планеты в ущерб чело­вечеству ради прибыли частных лиц и корпораций. Автор приводит следующие примеры. Западные химические концерны скупили и «закрыли» более 200 патен­тов на производство нервущихся нейлоновых чулок. «Белл» еще до Первой миро­вой войны купила патент на производство неперегорающей лампочки накалива­ния и тратит огромные средства на продление этого патента [Тарасов 1996]. В результате корпорации не предлагают покупателям нервущиеся чулки и непе­регорающие лампочки, ведь это невыгодно. Нужно, чтобы человек не один раз купил изделие, а постоянно возвращался и покупал снова и снова. Более того, необходимо, чтобы у конкурентов не было таких «долгоиграющих» изделий. Здесь перед нами раскрывается тема запланированного устаревания, характерная для капиталистического общества потребления [см.: Ильин 2012; 2016].

Абсолютизация частной собственности не предполагает открытого, подкон­трольного обществу создания тех или иных технологий, скрываемых патентным правом. Поэтому корпорации, занимающиеся созданием генно-модифицирован­ных объектов, могут быть спокойны: вред от их продукции трудно зафиксиро­вать. Контроль над исследованиями, продукт которых затронет здоровье и жизнь множества людей, должен находиться в руках широкой общественности, а значит, от самих исследований требуется полная прозрачность. Но патентное право со­храняет за собой свои сторожевые функции.

Капиталистическая абсолютизация частной собственности переходит все мыслимые пределы. Так, наблюдаются попытки запатентовать не конкретный со­зданный (модифицированный) объект, а целый вид объектов, причем принадле­жащий к живой природе, то есть животный или растительный вид. М. Хардт и А. Негри в качестве примера подобной биособственности приводят «онкомау- са» — запатентованную породу животного. Его создала лаборатория «Дюпон» совместно с Гарвардским университетом, трансплантировав мыши ответственный за выработку раковых клеток человеческий ген. Данная мышь предрасположена к возникновению у нее раковых опухолей и потому нужна для онкологических исследований. «Дюпон» продает этих мышей в качестве исследовательского ма­териала, владея не просто отдельной мышью, а данной породой мышей [Хардт, Негри 2006]. Получается, патент возможен не только на технологию создания ор­ганизма, но и на сам организм. При доведении «патентной» логики до абсурда (она в принципе абсурдна) получается, что патентовать можно не только то, что создано умом и руками человека, но и то, что создано природой и является все­общим достоянием; назовем это приватизацией природного или общечеловече­ского.

В книге М. Хардта и А. Негри находим еще два интересных примера привати­зации общечеловеческого. 1) Индийские земледельцы веками размельчали семена дерева ним и разбрасывали их в поле для защиты урожая от насекомых. В 1985 г. химическая компания «У. Р. Грейс» запатентовала естественный нетоксичный и безвредный для растений пестицид на основе семян нима. Борьба против этого патента оказалась безуспешной в американских судах. С 1985 по 1998 г. было вы­дано 40 патентов на продукты, основанные на дереве ним. 2) Медицинский центр Университета штата Миссисипи в 1995 г. получил патент на «применение курку­мы для заживления ран». Порошок из куркумы в Индии является традиционным средством при лечении порезов и царапин. Благодаря Индийскому совету науч­ных и промышленных исследований патент был отозван. Причина отзыва не сво­дилась к тому, что куркума традиционно используется. Американские юридиче­ские инстанции не обязаны принимать во внимание свидетельства о традицион­ном знании, если оно не признано формально и не цитируется в научных журна­лах. Патент на куркуму отозвали вследствие того, что ее предшествующее использование уже было отражено в научных публикациях.

В общем, патентование выходит за границы здравого смысла, когда распро­страняется на лекарства, генетические коды, природные ресурсы, идеи, знания, технологии или же на созданные рабочими, но присвоенные капиталистом про­дукты. Интересно было бы представить такую креативность, посредством кото­рой патентование наступило бы на использование цвета или слова. Вот запатен­товала фирма зеленый цвет и слово «любовь», и никто отныне не имеет право использовать ни то, ни другое. Это — частная собственность, непогрешимая и не­забвенная. А может, патентование довести до приватизации целого языка, а заод­но языка жестов?

Еще одна особенность патентования — продажа не самих технологий, а воз­можности ими пользоваться. Сохранение прав собственности на основные техно­логии позволяет развитым странам и отдельным корпорациям получать огромные суммы технологической ренты. Возникает соблазн жить за счет ренты, используя свое право устанавливать монополистическую цену и сохранять технологию исключительно в своей собственности. Поэтому — и не только поэтому — оказыва­ется неверной неолиберальная догма о том, что при рыночных отношениях каж­дый актор имеет равный доступ к информации, на основе которой он может при­нимать рациональные и взвешенные решения.

Как пишет Д. Харви, права интеллектуальной собственности, установленные Соглашениями по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности в рамках ВТО, определяют как предмет частной собственности генетические ма­териалы, зародышевую плазму и прочие продукты; и потому можно получать ренту за право использовать эти продукты с тех стран, которые сыграли основ­ную роль в разработке соответствующих материалов. Растущий запас мировых генетических продуктов переходит в распоряжение немногочисленных фармацев­тических компаний [Харви 2007].

Можно сказать, что проект по защите интеллектуальной собственности — это узаконенное извлечение прибыли от сокрытия технологий, которые могут быть необходимы человечеству, и от присвоения чужих технологий. В целом патенто­вание оборачивается недоиспользованием имеющихся (но закрытых от большин­ства людей) знаний и, соответственно, барьером для разработки и внедрения не­обходимых инноваций и прорывных технологий.

Также формируется риск того, что владельцы технологий будут сохранять за собой доступ к индивидуальной информации о потребителях и к использованию этой информации. Пользователи не будут обладать самими технологиями, секре­тами их производства, и владельцы могут при необходимости отключить пользо­вателей от этого ресурса. Последние окажутся в серьезной зависимости от вла­дельцев технологий. Более того, крайне рискованно не продавать, а передавать в аренду особо важные технологии. Применяясь на важных инфраструктурных объектах, они способны блокировать работу соответствующих структур. Также с их помощью владельцы потенциально способны перехватить управление струк­турами, на которых технологии применяются, что отразится на системе хозяйства целых стран, их экономике, благосостоянии и государственном суверенитете. Технологические формы господства отменяют принцип «кто богаче, тот и влия­тельнее». Контроль переходит в руки не столько по критерию денежного ресурса, сколько по критерию технологических возможностей.

М. Г. Делягин делает далеко идущий вывод, что развитие метатехнологий от­крывает эру принципиально новых технологических форм господства, пришед­ших на смену финансовым. Новые формы господства могут контролировать бо­гатства людей и организаций, а через контроль за инфраструктурой их деятельно­сти способны контролировать саму деятельность в ее наиболее значимых аспек­тах. Развитие и распространение этих технологий могут сохранить и во многом усилить доминирование на мировых рынках глобальных монополий, в основном базирующихся в США [Делягин 2016]. Эти монополии стремятся подорвать по­явление технологически развитых конкурентов.

А вот пиратство, как бы критически к нему ни относились, своей контрафакт­ностью понижает спрос на дорогие товары, делает их доступными, лишает акул бизнеса возможности завышать цены на продаваемую продукцию и извлекать дополнительные доходы.

Производители пытаются создавать подделки хороших запатентованных то­варов, тем самым конкурируя с собственником патента и не рискуя судебными разбирательствами. Но для ликвидации судебных рисков необходимо каким-то образом изменить товар, чтобы он не был полностью идентичен оригиналу. Соот­ветственно, его наделяют ненужными деталями, и его цена возрастает. При отсут­ствии патентования не было бы необходимости мимикрировать товар, которая отражается на его цене. А учитывая то, что США вполне грамотным образом пе­реманивают к себе наиболее талантливых изобретателей в самых разных областях, узаконивание патентов выгодно прежде всего американскому капиталу и бьет по производству технологий в других странах. Право интеллектуальной соб­ственности — это, в сущности, метод злоупотребления господствующим экономи­ческим положением со стороны глобальных структур, стремящихся к монополиз­му. При отсутствии патентования и наличии сильного желания поднять собствен­ное производство практически любая страна получила бы дополнительную воз­можность усовершенствовать многие производственные технологии, а цены на товары бы снизились.

Развивающимся странам необходимо увеличение темпов экономического ро­ста и повышение доходов населения, однако их действия в этом направлении объ­ективно вызывают увеличение выбросов CO2 и нарастание экологических про­блем. Развитые страны используют передовые технологии, внедряют экологич­ные производства в своих границах, переводя «грязные» производства в страны периферии. Следовательно, введение жестких экологических стандартов выгодно развитым странам, поскольку создаст дополнительные ограничения для развива­ющихся. Последним требуются освоение, внедрение и развитие современных технологий, которые обеспечивают энергосбережение и снижение экологической нагрузки на окружающую среду при сохранении экономического роста [см.: Мал­ков и др. 2018]. Конечно, мы не можем сказать, что развитые страны повсеместно в своих границах внедряют экологически чистые производства. Для нас главное другое — в условиях существования патентного права неудивительно, что третий мир испытывает дефицит передовых технологий. Значит, доносящиеся от запад­ных политиков призывы к сбережению экологии и основанные на них стандарты — всего лишь элемент лицемерной политики, еще в большей степени закабаляю­щей третий мир. «Несомненно, что страны Запада отнюдь не спешат ни с кем де­литься высокими технологиями, но при этом всячески навязывают свои идеоло­гические клише и поведенческие нормы» [Сеидова 2013: 69].

Индия и Китай, например, стараются не признавать права на интеллектуаль­ную собственность, а потому некоторые сферы их производства развиваются в большей степени, чем могли бы при таком признании. Запад не торопится про­давать Китаю лицензии на технологии по приемлемой цене, чтобы повышалась конкурентоспособность китайского производства, и КНР вместе с Индией в ре­альности отказались от признания интеллектуальной собственности. Запад и США не имеют возможности оказывать серьезное давление на Китай, который, будучи членом ВТО, является также крупной военной и экономической державой. Россия же молчаливо признает право на интеллектуальную собственность, равно как уза­конивает различные социально вредные неолиберальные проекты.

Если бы наша страна брала пример с Китая в отношении прежде всего амери­канской интеллектуальной собственности, это развязало бы руки в производ­ственной сфере. Такие решения, конечно, стоило бы квалифицировать как грубое нарушение прав. Но оно вполне оправданно, если затрагивает интересы тех, кто сам в тысячу раз более кощунственным образом нарушал чужие права и реализо­вал самую вероломную из известных истории человечества геополитическую стратегию. Тем более не всегда выработанные и внедренные права являются со­циально необходимыми. Марксистской мысли давно известен феномен законов, защищающих богатых и влиятельных от бедных и слабых. Права социального меньшинства могут реализовываться на законодательном уровне так, чтобы нарушать права большинства. Поэтому следует сказать, что не всякие междуна­родные законы достойны быть таковыми.

Система защиты интеллектуальных прав собственности, защищая правообла­дателей от возможных конкурентов, тормозит технологический прогресс. Его же тормозят нарушающие международное право военные акции США и их союзни­ков против целого ряда стран. Его же тормозит система неолиберализма, которая распространяется в мире с помощью «несвятой троицы» ВТО, МВФ и ВБ, вгоняя в кабалу целые страны и народы, заставляя их совершать повсеместную привати­зацию, открывать экономики перед глобальным капиталом. Последний не хочет получить в их лице возможных конкурентов и потому подрывает на корню, а заодно грабит, дешево выкупая их активы и «подсаживая» на кредитные долги. Расширяющийся в глобальном масштабе неолиберализм, кроме прочего, снимает преграды с развития сектора спекулятивного капитала, и огромные средства вме­сто реального производительного сектора (способного реализовывать прогрес­сивные в технологическом смысле проекты) вкладываются в финансовые спеку­ляции.

Поэтому выглядит крайне ошибочной и даже лживой либеральная мантра о том, что защита прав интеллектуальной собственности движет технологический прогресс, а постоянный рост производительности повысит уровень жизни для всего общества. Также абсолютно неверна либеральная догма о свободном рынке как эффективном средстве ликвидации бедности в мире.

Литература

Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Т. II. Меркантилизм и консолидация ев­ропейского мира-экономики, 1600-1750 гг.. М. : Русский фонд содействия образова­нию и науке, 2015.

Делягин М. Г. Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить. СПб. : Пи­тер, 2016.

Делягин М. Г. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! Т. II. Специальная теория глобализации. 12-е изд., перераб. и доп. М. : Политиздат, Книжный мир, 2019.

Дерлугьян Г. Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы. М. : Изд-во Ин-та Гайдара, 2013.

Ильин А. Н. Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребитель­ских тенденций. Омск : Изд-во ОмГПУ, 2012.

Ильин А. Н. Наше потребительское настоящее. Омск : Изд-во ОмГПУ, 2016.

Кагарлицкий Б. Проблема ВТО [Электронный ресурс] : Скепсис. 2008. URL: http://scepsis.net/library/id_2164.html (дата обращения: 08.12.2020).

Левонтин Р. Эра ДНК [Электронный ресурс] : Скепсис. 2003. URL: http:// scepsis.net/library/id_2629.html (дата обращения: 14.11.2020).

Ленин В. И. Империализм как высшая стадия капитализма. М. : АСТ, 2021.

Малков С. Ю., Билюга С. Э., Власова А. Ю. Энергоэкологические проблемы гло­бального развития: опыт количественного анализа // Век глобализации. 2018. № 2. С. 72-88.

Никонов А. Конец феминизма. Чем женщина отличается от человека. 3-е изд. СПб. : Питер, НЦ ЭНАС, 2010.

Сеидова Г. Н. Ислам и глобализация: за и против // Век глобализации. 2013. № 1. С. 67-78.

Тарасов А. Суперэтатизм и социализм [Электронный ресурс] : Скепсис. 1996. URL: http://scepsis.net/library/id_102.html (дата обращения: 12.11.2020).

Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. М. : Поколе­ние, 2007.

Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. М. : Куль­турная революция, 2006.

Хиггинботтом Э. Империалистическая рента на практике и в теории [Электрон­ный ресурс] : Скепсис. 2012. URL: http://scepsis.net/library/id_3916.html (дата обраще­ния: 18.11.2020).

Ильин А.Н. Защита интеллектуальных прав собственности: основные реалии // Век глобализации №4, 2022. С. 178-189.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *